Вообще — то мы мало слышим зарубежных песен и исполнителей, я же предпочитаю англоязычную музыку.

Я не хочу писать танцевальную музыку, тем более техно. Это для идиотов — компьютер сам делает тебе и ударные, и басы, и саксофон. Ах да, саксофон там вообще не нужен… Дискотеки — это не музыка, а световое шоу. Не больше. Один раз я участвовал в таком деле. Это было на радио. Мне сказали: «Пол, ты будешь Ди Джеем». Единственными словами, произнесенными мною в эфир, были: «Ну ладно, ребята, я вам включаю эту пленку, а уж слушать ее придется вам самим».

У нас много молодых талантливых ребят, например, группа «UB-40», «Simple Minds» и другие. Сейчас мы проходим фазу электроники, синтезации, те — низации музыки, активно используем компьютеры. Думаю, этот период идет к концу. Люди хотят слышать естественное звучание. Об этом говорит рост популярности Брюса Спрингстина. Люди хотят человечности — роботизированная музыка могла увлечь лишь на время. Но, с другой стороны, совсем уж маловероятно, что достижения технического прогресса останутся в стороне.

А к критике я отношусь философски. Уж если Ван Гогу не удалось при жизни продать ни одной своей картины даже брату своему, если Стравинского освистывали, а про Моцарта говорили, что «слишком много нот» в его сочинениях, то куда уж дальше. А это все величайшие люди. Я в конечном итоге пришел к выводу: если ругают, значит, я лучше, чем они думают. Меня не любят — прекрасно. Говорят пакости — отлично. Однажды они все окажутся не правы.

Я чувствую, что можем выйти на стадион и раскачать народ. Есть еще что — то такое в нас, старых птеродактилях… Но если люди меня освистают, то я уйду навсегда. Но, по — моему, до этого далеко.

Я слушаю множество групп: «РЭМ», «Стоун Кроуз», «Стоун Роузез». Думаю, группы, сохранившие популярность, просто по — настоящему умеют играть. По этой причине «Роллинг Стоунз», «Зе Ху», мы, «Грейтфул Дэд» продолжают оставаться на сцене, потому что в самом начале все мы учились играть, играть на инструментах. Именно на маленьких сумасшедших концертах, вечерниках, в пивнушках и рабочих клубах мы научились настоящей игре, настоящему искусству выступать на сцене.

«Вернись назад» — это в первую очередь работа Ричарда Лестера. Еще в 1964 году он снял первый фильм о «Битлз» «Вечер после тяжелого дня». На этот раз он хотел сделать короткий 14–минутный фильм, но потом добавил записи концертов, кое — что из нашей истории, и появился 95–минутный фильм.

Однажды вечером съемочная группа отвезла меня на Лечестер — Сквер, заляпала грязью с автомобильной стоянки, разодрала мои джинсы и выставила на углу. Ну вот я и стою там, струны дергаю, выдаю запростецкий такой вариант «Yesterday». Никто же бродяге в глаза смотреть не любит, так что никто и не замечал, что это я…

У меня примерно так получалось: «Yesterday, All My troubles (о, спасибо сэр) Seemed so far away». Сколько я тогда заработал — все сразу пошло в приют для старых моряков. Один старый шотландский пьянчуга сгрузил мне под ноги всю свою мелочь, приобнял эдак и говорит: «Ш — шо, сынок, в — во как з — здорово па — аешь!». Для гитариста такой спектакль перед такой публикой — самое главное и интересное.

Почему — то упорно распространяются слухи, что этот фильм — моя автобиография. Это не так. Эту картину можно также было бы назвать «Пол Маккартни играет «Битлз». 17 песен из 21 — это старые вещи «Битлз».

Я ничего не забыл из моего прошлого.

Распад «Битлз» был очень болезненным. Это было, как семейный развод, и коснулось в равной степени всех. Даже Джон не играл после этого старых хитов. Но на представлениях во время турне 1989 года нужно было спеть сначала известные вещи, а затем уже что — то более новое.

Во время последнего турне мы исполнили много песен «Битлз», которые я раньше никогда не играл со сцены — «Sgt. Pepper», «Hey Jude», «Let It Be». Это подействовало на меня как освежающий душ. Я чувствовал себя так, как будто пою совершенно новые песни. На маленьких концертах в Южной Америке мы исполняли много рок — н–роллов: «Неге, There And Everywhere», «I've Just Seen A Face», «Blackbird», «She's A Woman».

Мы очень хотели попасть в Советский Союз. Но, увы, нам не повезло с погодой. А играть «живьем» под дождем, когда под ногами у тебя электропровода, не очень — то удобно и небезопасно.

Я давно подумывал о том, чтобы написать полное классическое произведение для Ливерпульского Королевского филармонического общества, чтобы отметить его 150–летнюю годовщину. Уже несколько раз я проигрывал варианты классического подхода к музыке — в таких моих песнях, как «Yesterday» и «Eleanor Rigby», но до сих пор мне не удавалось написать настоящую 90–минутную вещь.

Карл Дэвис сел за фортепиано, я сел рядом. Я был художником, он палитрой. Затем мы обсудили, сколько нужно использовать виолончелей: три или восемь.