Жюв наконец-то обрел присутствие духа.

— Во-первых, господин Максон, — распорядился он, — постарайтесь избежать расследования, скажите, что у вас взорвался баллон с газом. Если мы хотим спасти ее, мы сами должны позаботиться о ее лечении; никто не должен знать правду, особенно Фантомас. Во-вторых: вы сказали, у нее перелом таза. Есть один хирург, доктор Поль Дро, он специализируется на таких переломах, к нему в лечебницу мы и отвезем Элен. Знаю я одну дежурную карету скорой помощи, кучер ее — славный малый, он предан мне и будет нем как рыба. Этим я сам займусь, все будет шито-крыто. Сейчас я возьму такси, поеду в лечебницу и постараюсь убедить доктора Дро принять нашу пострадавшую.

Жюв уточнил еще кое-какие детали и мгновенно исчез.

Едва успел он обо всем переговорить с доктором Дро, как на авеню Мадрид появилась карета скорой помощи, доставившая Элен и сопровождавших ее Фандора и Максона.

Погода хмурилась, занимался тусклый рассвет, до чего же безрадостным было прибытие юной особы в лечебницу, где властвовала боль!..

Осмотрев Элен, доктор Дро в раздумье покачал головой:

— Травма тяжелая, — негромко сказал он, — очень тяжелая!.. Но больная молода, а молодость творит чудеса.

За несколько дней до этих событий, ранним утром профессор Поль Дро сидел в своем кабинете с усталым видом рассеянно подписывал бумаги; дверь кабинета неслышно отворилась и пропустила посетителя, не давшего себе труда постучать.

Дро даже не обернулся, только спросил:

— Это вы, мадемуазель Даниэль?

— Это не Даниэль, дорогой профессор, — ответил ему мужской голос, — это я…

Профессор поднялся.

— Вы, Миньяс? — сказал он, протягивая руку новому владельцу лечебницы. — Чем обязан столь раннему визиту?

С Миньясом Дро всегда был приветлив, хотя в голосе его угадывался холодок. Возможно, профессор Дро, поначалу встретивший греческого финансиста как спасителя, постепенно переменил свое мнение и теперь питал к нему менее горячую привязанность.

Ну, а Миньяс был все тем же — спокоен, холоден, невозмутим, самоуверен и, главное, с виду беззаботный и не обремененный делами.

— Хотите знать, — поинтересовался он, — с чего это я вдруг пожаловал? Черт побери! Могли бы и догадаться.

— Не имею ни малейшего представления.

— Так вот, дорогой мой, смею вам напомнить, что сегодня понедельник, и вечером я должен иметь пятьсот тысяч франков — эту сумму я обязался выплатить Картере за лечебницу.

Не прерываясь, Миньяс аккуратно положил на стол цилиндр, одну за другой стянул и небрежно бросил перчатки, прислонил к дивану великолепную трость из кости носорога — сенсацию всех модных ресторанов.

Изменившись в лице, профессор молча наблюдал за ним, не зная, что и сказать.

— Я не забыл, что сегодня вечером вам надлежит выплатить долг, Миньяс, но мне непонятно, почему это обязательство привело вас сюда.

Миньяс откинулся в кресле, устраиваясь поудобнее, как человек, готовящийся к бурному спору.

— Ах, не понимаете, — усмехнулся он, — господи, да ведь это проще простого; чтобы понять, о чем идет речь, вовсе не обязательно быть пророком. Я и не собираюсь скрывать от вас цель моего визита. Посколько лично у меня, Дро, нет ни гроша, а платить надо, я пришел разузнать, нет ли, случаем, денег у вас.

— Нет ли у меня денег? — выдохнул Дро, — да вы с ума сошли! Что за шутки, Миньяс? Я ведь уже говорил вам, у меня, как и у вас, нет ни су; да если бы у меня и были деньги, разве я допустил бы продажу лечебницы, я сам купил бы ее; что же до вас…

— Что до меня, — спокойно продолжил Миньяс, — вам плевать на мои затруднения, не так ли Дро? Вам и дела нет, что я буду опозорен и что завтра же на бирже все будет перешептываться: слышали последнюю новость? Миньяс купил дело у Картере и не смог расплатиться?.. Этого вы дожидаетесь?

Дро вскочил. Опершись о камин, он стоял против Миньяса, скрестив на груди руки и глядя ему прямо в глаза:

— Этого ли, другого, — хрипло вымолвил он, — я знаю одно: уже три месяца как денежные заботы занимают все мои мысли. Ни минуты, ни секунды покоя. Больше я ничего не знаю, да и знать не хочу. Когда неделю назад вы, Миньяс, столковались с Картере, вы не могли не знать, что за несколько дней вам не раздобыть пятьсот тысяч. Неделя прошла, пришел срок платежа, как не крути, а придется признать, что платить вам нечем.

Дро говорил с горячностью человека, искренне возмущенного ходом событий, и говорил он чистую правду. Уже давно этот незадачливый делец, погруженный в науку, совсем потерял голову от свалившихся на него материальных забот, с каждым днем они множились и ввергали его во все большее отчаяние.

Кого винить, если Миньяс совершил сделку, заведомо зная, что платить ему нечем — вот пусть теперь сам и выпутывается.

Вне себя от отчаяния, несчастный профессор твердил одно:

— Я к этому не имею ни малейшего отношения… больше мне сказать вам нечего.