Амели Дро улыбнулась.

— Я рада этому, — сказала она, — я всегда считала тебя человеком деликатным, и я не ошиблась, я счастлива, что эта дурацкая ситуация возникла волей случайных обстоятельств.

Судья между тем явно был в замешательстве.

Что связывало этих двух людей?

Последний раз Себастьян Перрон видел Амели Дро лет семь назад, знал он ее под именем мадемуазель Тавернье.

В ту пору молодой красивый судья уже был председателем суда. Правда, председательствовал он в провинции, в небольшом городке Либурн, в Дордони.

Либурнское общество приняло его весьма благосклонно — как, впрочем, случалось повсюду, куда забрасывала его судьба, — ибо был он холост, элегантен, услужлив, обладал прекрасными светскими манерами и, ко всему прочему, занимал видное положение.

Блистательный судья без памяти влюбился в одну девицу, которая стала его любовницей. Это и была Амели Тавернье; молодые люди собирались пожениться, но тут возникли серьезные осложнения.

Отец Амели Тавернье, человек неколебимых убеждений, принадлежал к политической партии, находившейся в оппозиции к правительству; он никогда не согласился бы, чтобы его зятем стал судья, отстаивающий интересы республики.

Быть может, со временем и удалось бы обойти это препятствие, если бы неожиданно не вмешались события, которых никто не ждал и которые спутали все карты.

В несколько часов решилась судьба Амели: отец отослал ее на юг ухаживать за больной тетушкой; Амели уехала, а судья по рекомендации влиятельного сенатора получил назначение в Париж, в трибунал департамента Сены.

Прибыв в столицу, Себастьян Перрон был намерен сначала упрочить свое служебное положение, а уж потом заняться устройством отношений с Амели Тавернье, и срок предполагавшейся женитьбы отодвигался все дальше и дальше.

Месяца два или три девушка не подавала о себе вестей, потом он получил анонимное письмо, написанное хорошо знакомым ему почерком. Амели сообщала судье, что она от него беременна и собирается покончить с собой.

Себастьян Перрон не раздумывал ни секунды. Как человек честный, совершив ошибку, он был готов ее исправить. Судья испросил отпуск, в тот же вечер отбыл в Либурн, но девушки там не оказалось — она путешествовала вместе с родителями.

Сердце его было полно неизъяснимой тревоги, ежесекундно он ждал рокового известия о том, что несчастная наложила на себя руки; подгоняемый чутьем сыщика, судья пустился в погоню за семьей Тавернье и через неделю напал на их след в Биаррице.

Прежние его сомнения и страхи сменились опасением совсем иного толка, которое по своим проявлениям очень уж напоминало чувство ревности.

Вечером, в казино, Себастьян Перрон наткнулся на Амели Тавернье. Девушка была само очарование, ее милое личико светилось ликующей радостью, глаза сияли. Нежно опираясь на руку элегантного мужчины с лицом умным и утонченным, она прошла мимо Себастьяна Перрона и сделала вид, что не узнает его.

Судья остолбенел от изумления.

Что произошло и почему так вела себя его любовница, несколько дней назад написавшая ему, что, если не покончит с собой, то станет матерью?

Судья не долго оставался в замешательстве. Амели Тавернье нашла способ перемолвиться с ним и язвительно бросила ему в лицо:

— Не очень-то вы спешили, дорогой, на встречу со мной, да я вас и не ждала… Если угодно, я сию минуту представлю вас одному милейшему человеку, с которым свела знакомство несколько недель назад, ухаживая за больной тетей; теперь он жених мне, а через две недели мы поженимся.

С иронией поглядывая на него, Амели предложила:

— Хотите, чтобы я представила вас друг другу?

— Нет, — холодно ответил судья и, не мешкая, уехал в Париж.

Воротился он в ярости и досаде.

Нельзя сказать, чтобы он пылал к своей любовнице безмерной страстью; он соблазнил ее, сбил с пути, но она не так уж много значила для него, избалованного успехом у женщин.

Узнав, что возлюбленная с легкостью нашла ему замену, он был уязвлен в самое сердце, и уязвлен не только ее переменчивостью.

Амели Тавернье известила любовника, что беременна — потому-то она и надумала выскочить замуж; Себастьян Перрон не мог смириться с тем, что супруг ее, без всяких на то прав, станет и отцом их ребенка; это ведь мой ребенок, твердил он, это наш ребенок, и у него будет другое имя и другой отец?

В душе судьи расцвело незнакомое ему доселе чувство; по зрелом размышлении он признал: женитьба на Амели Тавернье вряд ли сулила ему блестящие перспективы, и все же он горько сожалел, что отныне навсегда будет оторван и удален от собственного ребенка — тот родится, вырастет и будет считать отцом постороннего человека.

Себастьян Перрон сказал себе:

— Я должен забыть Амели.

Однако в своих поступках мы не всегда следуем своим же решениям; время от времени, из газет или от общих знакомых, судья кое-что узнавал о судьбе бывшей своей любовницы.