– Ну, нанимал-то нас король, - резонно возразил он, мгновенно оставив язвительный тон.

– Да, но привел меня к королю он…

Лойнна расстроено прикусила губу. Она терпеть не могла мозаики, в которых очевидно стоящие рядом куски хоть убей не подходили друг другу.

– Хм… Тогда, наверное, если бы он этого не сделал - у многих возникли бы подозрения: почему второй по значимости человек в Митьессе не желает использовать так удачно подвернувшуюся ему талантливую ведьму во благо государства.

Лойнна отрицательно покачала головой. До такой версии она додумалась и сама.

– Нет, не может быть. Возле тагра стояли мы одни, рядом не было ни души, а ему ничего не стоило и меня вслед за тобой обвинить в отсутствии лицензии - и сплавить в дворцовые подвалы. Но он почему-то этого не сделал. Напрашивается логичный вопрос: почему? Ему ничто не мешало…

– Лойнна, этого мало, чтобы доказать его невиновность Его Величеству.

– Знаю, - тяжело вздохнула она.
– Тем более, что отношения между братьями далеко не радужные, так что Регис будет только рад сплавить своего брата куда подальше.

Плохо. Очень плохо работать в паре с черт знает кем, особенно если у тебя в ауре нет ни капли магической силы, чтобы вовремя стереть из его памяти то, чего в ней по твоему мнению лучше быть не должно.

Потому что тогда у тебя нет возможности самой по-тихому разобраться в ситуации, а потом уже решить, стоит ли выносить её на суд общественности - или, заговорщически подмигнув, закрыть навеки в пыльном сундуке памяти.

Разумеется, ставший свидетелем возмутительнейшей с его точки зрения сцены, молодой колдун и не подумал молчать - как бы не так!

– Может, мне хоть поговорить с ним дадут?
– без особой надежды спросила Церхада Лойнна.

– Может быть, - тем же тоном отозвался маг.

И оба грустно улыбнулись.

Ибо знали: не дадут.

– Да будет так!
– глухо возвестил голос судьи - и звонко ударил молоток по деревянной подставке.

В глазах потемнело. Толпа вокруг недовольно заворчала, разгневанная, что не оправдались её бережно лелеемые ожидания на зрелищную казнь. Впрочем, ей и без того теперь будет на что посмотреть.

Люмен усилием воли заставил себя кивнуть судье и королю с точно отмеренным почтением, щедро приправленным презрением - и тряхнул волосами, направляясь к конюшне.

Двадцать четыре часа.

Существование братской любви хотя бы как понятия Люмен и до того ставил под сомнение, а уж теперь вообще воспринимал как изощренное издевательство.

Хорошо придумал братец, ничего не скажешь.

Открытый суд, честный приговор…

Да вот беда: особа королевской крови, в прошлом - безупречно верный Отечеству подданный… Такого казнить на позорной площади нельзя. Во избежание народного возмущения. А вот изгнать из королевства - очень даже можно. Без права возвращения, да ещё запретив всем жителям оказывать ему любую помощь и гостеприимство. Теперь о жизни в Митьессе и речи, разумеется, не шло, а как жить в чужой стране, будучи изгоем-чужеземцем, Люмен понятия не имел.

Лучше бы его казнили сразу, честное слово.

– Давай, Кося, - ласково потрепал он по холке привычно потянувшегося к нему в конюшне жеребца.
– Тебя мне взять с собой разрешили, так что, уж извини, а вляпался ты в…хм… ничуть не меньше, чем твой хозяин. То есть по самую макушку.

Конь, не желая ничего понимать, торопливо и ловко обнюхал карманы любимого наездника, разочарованно фыркнул и ласково ткнулся мордой ему в плечо. Чего мол, стоишь? Поехали!

– Поехали, - удрученно кивнул Люмен, наскоро приторачивая к боку скакуна сумки и вскакивая в седло. Конь, не дожидаясь приказа, послушно отправился к белеющему в темноте конюшни тонкой вертикальной полосой выходу.

И не подумавшая никуда разойтись после оглашения приговора толпа сменила диспозицию, теперь выстроившись в две неровные колышущиеся шеренги по обе стороны дороги, и с хищным ожиданием наблюдала за неторопливо выезжающим верхом на неразлучном Къелде принцем. Жеребец, опешивший от такого внимания, подался было назад, но Люмен твердо удержал его уздой. В толпе послышались острые шуточки и ехидные смешки.

Словно ничего не слыша и не замечая, принц легко стукнул Къелда каблуками по бокам - и тот, спохватившись и виновато понурив голову, послушно взял легкую трусцу, направляясь к прощально распахнутым деревянным воротам наскоро сколоченного для королевского лагеря забора.

Только за несколько саженей до них Люмен нашел в себе силы повернуть голову и в последний раз обозреть вчерашних подданных.

Чтобы встретиться с презрением, ненавистью и суеверным ужасом во взглядах, обращенных ему вслед. Женщины держали поближе не отцеплявшихся от их юбок детей, мужчины гневно плевались и украдкой грозили кулаками. Люмен горько усмехнулся и покачал головой.

Впрочем, был и ещё один взгляд. Не обвиняющий, не возмущенный и не презрительный. Мучительно ищущий и не находящий ответа. Отчаянно вопрошающий о чем-то, что могло быть известно только ему, а понято только ею. Хозяйка терпко-золотистого взгляда неотрывно смотрела на него до самых ворот, не обернувшись даже к положившему руку на её плечо черноволосому типу с возмутительно правильными чертами лица и бледной кожей.