Дверь палаты, где лежал Дэниел, была приоткрыта. Она остановилась, постучалась и просунула туда голову.

— Энни! — раздался радостный возглас. — Вот так сюрприз! Ну, моя маленькая обезьянка, заходи и обними своего старого больного папочку!

В палате было еще трое пожилых пациентов. Энн давно знала всех и приветливо им улыбнулась. Дэниел поцеловал дочь в лоб и обернулся к соседям по палате.

— Хороша, не правда ли?

В его голосе звучала такая отцовская гордость, что все заулыбались и утвердительно закивали. Впрочем, так повторялось каждый раз, когда Энн навещала отца.

— И ты сегодня очень хорошо выглядишь, папа! — сказала она, нежно обнимая отца.

— Садись, садись! — засуетился Дэниел и, схватив дочь за руку, потянул ее к стоявшему у стены диванчику. — Вот так. А теперь рассказывай, что заставило тебя сегодня спуститься с гор? Не думаю, чтобы в городе было лучше, чем у нас дома!

Энн огляделась и, убедившись, что поблизости нет вездесущей миссис Кингуолтон, воровато сунула в руки отцу пакет с конфетами.

— Что это? А-а! Карамель и прочие сладости! И для этого ты ездила в город?

— Нет, не только для этого.

Дэниел пустил пакет по кругу, что вызвало всеобщий восторг. Убеленные сединами старики радовались как дети. Энн подумала, что, купив побольше сладостей, она не так уж плохо поступила.

— Дочка, — проговорил Дэниел, засунув за щеку сразу две конфеты, — объясни все-таки, зачем ты потащилась в город? Какие-нибудь проблемы с продажей твоих зверюшек?

Энн, поглядывая на отца, подробно рассказала о визите к адвокату, коте Маклейше и встрече с Гейбриелом. Дэниел слушал очень внимательно, а когда она закончила, спросил:

— Насколько я понял, этот юный Хантер абсолютный балбес?

— Нет. Во всяком случае, не совсем. Просто к нему надо привыкнуть.

— Понятно. Видывал я таких. Желторотые шалопаи, болтающие всякий вздор и запивающие его пивом.

Энн представила себе стройную фигуру Гейбриела и, улыбнувшись, отрицательно покачала головой.

— Нет, папа. Пивом он, похоже, не очень увлекается.

— Значит, есть какие-нибудь другие мерзкие пристрастия.

— Да нет же, папа! Это очень симпатичный молодой человек. Разве что не очень серьезный. И ты прав, что поговорить он любит.

— Вроде этого твоего Дэвида Симмонса?

— Вот уж на кого он совсем не похож! Хотя жизненного опыта у него, пожалуй, не меньше.

— Больше, чем требуется бедной провинциальной девчонке. Ведь так?

Энн насупилась и опустила голову. Отец не так уж далек от истины! И, конечно, хочет ее предостеречь…

— Тебе он, кажется, понравился? — напрямую спросил Дэниел.

Она невольно покраснела и попыталась объяснить:

— Папа, ну как ты не можешь понять! Нравится или нет, но я должна сохранять дистанцию в отношениях с ним. Иначе я не смогу оставаться объективной.

— Ну и что ж из того?

— А то, что если я в конце концов или возненавижу его, или, наоборот, он мне понравится, то это лишит меня возможности оставаться беспристрастной. И тогда я не смогу принять даже самую малость завещанного мне миссис Фидерстоун наследства.

— Вот создала себе проблему! Зачем тебе все это надо? Какое-то жалкое наследство…

— Я все продумала, папа. И не хочу от тебя ничего скрывать.

Дэниел обнял дочь и потрепал рукой по плечу.

— Знаешь ли, моя маленькая обезьянка, о чем я очень жалею? О том, что с малолетства приучил тебя ко всему относиться серьезно. Сам я так и не сумел до конца стать взрослым. Надеюсь, у тебя это получится лучше. И все же…

Дверь в палату открылась, и на пороге выросла внушительная фигура старшей медсестры миссис Кингуолтон.

— Время посещений истекло. Больным пора ужинать.

Дэниел недовольно скривился, сокрушенно вздохнул и еще раз поцеловал Энн в лоб.

— Послушай, милая! Я всю жизнь учил тебя быть правдивой и честной. Но есть еще кое-что, пусть более приземленное, но не менее важное.

Энн озадаченно посмотрела на отца. Она не всегда его понимала. Дэниел никогда не учился ни в каком учебном заведении, но всю жизнь усердно занимался самообразованием и достиг немалых успехов. Во всяком случае, среди родственников и близких знакомых он слыл редкостным интеллектуалом. Однако подчас он выражал свои мысли слишком сложно, и его не всегда было легко понять.

— Извини, папа, я что-то в толк не возьму, о чем ты говоришь.

— Я хочу сказать, что одно дело искать правду, а другое — до конца понять ее конкретную суть. Сплошь и рядом мы ходим вокруг да около истины, не вникая в ее смысл.