И каждый в это время думал только о своем, о чем-то тайном, только ему понятном. Сидели не шевелясь, молча, уставившись в одну точку. Когда актер кончал петь, никто сразу не аплодировал, и, казалось, звуки гитары еще долго звучали в комнате.

И снова поднимали бокалы за счастье, за будущее, всем казалось, что именно этот год принесет удачу, не хотелось думать о том, что в мире было слишком неспокойно.

Дверь Володьке открыла старая Аннушка, которая по случаю этого дня тоже выпила рюмку вина и теперь уверяла, что «еле ходит»…

Маленький актер весело пел:

И все смеялись и пили.

Володьку приняли радушно. Многие не раз с удовольствием наблюдали, как он забавно пародировал общих знакомых. И сейчас его потащили в комнату и просили изобразить популярного ленинградского дирижера, которого он очень смешно копировал, и вообще показать свое искусство пародий.

Володька отказывался. У него и впрямь не было настроения для пародий. Но его просили, уговаривали. Он согласился и минут двадцать смешил всех.

Когда Володька, изображая всем известного профессора-лектора, повернулся к двери в прихожую, он увидел, что около нее, скрестив руки и не шевелясь, стояла Аннушка, и, когда все аплодировали, она вытирала чистым фартуком слезы.

Она всегда в подобные минуты так растроганно и и даже боязливо глядела на своего «любимчика» — как она называла Володьку — и плакала от умиления, уверенная в том, что он самый лучший, самый красивый, самый умный из всех мальчиков.

Но сегодня Володьку почему-то разозлила эта неприкрытая, бесхитростная любовь старой няньки, он отвернулся и уже больше не смотрел в ее сторону.

После ужина Долинин подошел к Андрею. Он был в отличном настроении и не прочь поболтать.

— Знаете, Андрей, — сказал он, — вот весной мы выпустим вашу пьесу. Потом я думаю сделать большой музыкальный спектакль. А на будущую зиму я задумал грандиозное…

— Простите, Борис Сергеевич, — перебил Андрей и посмотрел на него спокойным, как показалось Долинину, чуть насмешливым взглядом, — боюсь, что ваши планы слишком далеки. Мне кажется, нам придется, гораздо скорее заняться совсем другими, более серьезными делами.

— Какими? А-а, понимаю. — Долинин подосадовал на то, что не сразу догадался. — С кем же собираетесь воевать?

— С кем? — Андрей снова снисходительно улыбнулся.

— Ну конечно. — Насмешливый тон молодого человека раздражал Долинина. — Немцы стали нашими друзьями. Дети Альбиона заняты спасением своего острова. Франции и Польши, можно сказать, не существует.

— Друзья… И вы, Борис Сергеевич, всерьез верите в дружбу Гитлера? — удивился Андрей.

— Ну в конце концов… — Долинин уже неприкрыто сердился. Он, видимо, хотел что-то возразить, но раздумал. — В конце концов… если этого потребует Родина, мы все пойдем!

Он сказал это слишком громко. С удивлением обернулся даже маленький гитарист. Никто не сомневался в том, что Долинин был искренен, но преувеличенный его пафос здесь, в веселой компании, показался неуместным и немного смешным.

К шести часам гости начали расходиться. Одним из первых ушел актер. Он нес черный футляр, где покоилась его гитара, и держал под руку Валю Валянскую, которая была выше его на добрых полголовы. На прощание поцеловал руку Елене Андреевне и сказал:

— Ваш Володя — изумительный талант.

С уходом его все как-то сникло. За маленьким актером заторопились и другие. Задержались лишь Долинин и Нелли Ивановна, которые долго ожидали вызванную по телефону машину. Наконец уехали и они.

Когда Володька ложился в постель, он услышал, как в соседней комнате скрипел стулом Андрей. Сидя за столом, он что-то записывал. Володька подумал о том, какие бывают странные обстоятельства в жизни. Вот сейчас они с Ниной расстались врагами, а ее родители только что ушли отсюда и ничего не знают об этом. Потом он вспомнил разговор Андрея с Долининым, случайно услышанный им, и вдруг подумал: «А пойдут ли все?»

Затем припомнил курилку, шумного Чернецова, медлительного Рокотова, Молчанова, беспокойного Бермана, улыбнулся про себя, решил: «Пожалуй, пойдут…» — и уснул.

Репетиции пьесы Андрея Ребрикова затянулись.

Роль Вали у Стронской не получалась. Напрасно Нелли Ивановна каждый день пыталась найти что-нибудь новое. Изменяла голос, походку, движения. Все выходило неправдиво и манерно. Нелли Ивановна злилась, даже плакала наедине.