– Фома, надо долечиться.

– Я долечусь. Вик, ну ты чего?..

– Фома, милый, не капризничай. Билирубин, АлАт, АсАт, ты повнимательнее с ними. Ладно?
– Вика прислонилась к стеклу.
– Фома, неужели это ты там, а я здесь?

– Вика, мне сказали - лечение 21 день. И всё, понимаешь? Уже один прошёл. Ещё пройдут.. И мы поедем..

– Не надо. Фома, не надо. Мы везде поедем, ты только выздоравливай, Фома? И не загадывай больше ничего, ладно?

– Ладно. Я к тебе даже в форточку не пролезу, видишь, какая она маленькая. А окна навеки забиты.

– Я буду приезжать, Фома. Завтра приеду.
– вместо слёз у Вики вспотели ладони, и на стекле остались два мелко-мелко мокрых пятна. Она вытерла их и убрала руки с окна.
– Ты ешь черешню.

Фома засмеялся - представил Палёнову. Снова забултыхалась внутри Фомы какая-то гадость, он отвернулся, как будто пошёл за черешней, - так хотелось ему выбить окно и забыть про всё это дело, чтобы они были с Викой опять свободны, как ветер .

Вика, снова приставив ладони лодочками к окну, смотрела на то, что находилось в палате Фомы.

– Фома, ты у самого окна, что ли, спишь? Не дует?

– Жарко.
– Фома взял пакет с черешней.
– Вкусная черешня. Спасибо, Вик, ты не вози ничего. Не надо.

Вика даже обиделась.

– Ага, а успешное лечение? Я что, не могу принять в нём посильное участие?

– Вика, я хочу пива и жареную поросячью ногу.

– А я хочу в Пномпень, Фома. Всё будет. У тебя ничего не болит?

– Нет, ничего не болит.

– Как, не болит? Должно болеть! Ну не обманывай, Фома...

– А почему у меня должно что-то болеть?

– Потому что ты в больнице, Фома!
– Вика как можно более пристально всмотрелась в лицо Фомы.

По больничному радио испорченный до неузнаваемости голос Галины Петровны рекомендовал Фоме выпить таблетки и приготовиться к ужину.

Фома оживился.

– Вика, сейчас будет шоу.

И действительно: торжественно вплыл ужин вместе с Галиной Петровной. Фома повязал салфеточку, как слюнявчик, и принял поднос от Галины Петровны.

– Что, влюбляетесь?
– спросила она, с интересом приглядываясь к Вике.

– Через стекло не влюбишься, - ответил ей Фома.

– Не, говорят, можно, - Галина Петровна подмигнула Вике и пошла к выходу.

Вика почти ничего не услышала из разговора в палате, но на всякий случай приняла строгий вид.

Фома пошлёпал вилкой по картошке-пюре:

– О, рекомендую: режим № 1 "постельный", диета № 5.

– Ну что, нормальная еда...

– Ага, особенно вот это блюдо "Как будто - кто-то умер - с хлебом"...

– Ешь, не разговаривай. Это суперпольза. Вся диетическая еда суперпольза. Ты что, выздороветь не хочешь?

– Хочу. Но от такой еды ног таскать не будешь, а уж в Пномпень после неё - не, не потянешь..
– Фома заглотил вилку пюре и половину паровой котлеты, страдая, запил киселём.

– И ничего, нормальная еда, не привередничай.

– Говорят, Вик, что после курса лечения и такой диеты у пациентов часто уменьшается размер обуви, - заметил Фома.

– Это ничего, скорее бы только это окончание курса лечения.

Но наступило окончание свидания. В бокс вошли сразу Галина Петровна, Палёнова и медсестра из процедурного.

– Всё съел?
– заколыхались они в узком проходе между стеной и кроватями.

Вика отошла от окна и лишь издали пыталась наблюдать. Она старалась не лезть в процесс лечения Фомы. Медсёстры что-то говорили Фоме, смеялись, видимо, делали укол, а когда ушли, Фома подскочил к окну.

– Я, наверно, схожу с ума, Вика. Я думал, что ты уехала!
– Фома вытер взмокший лоб.

– Ну Фома, ну что ты, Фома...
– Вика протягивала руку и гладила стекло там, где с той стороны было лицо Фомы.

– Я почти чувствую твою руку, правда, чувствую, веришь...

– Не волнуйся, Фома, не надо..

– Знаешь, мне кажется, что вся жизнь пошла параллельно мне, как за стеклом. А я только о ней вспоминаю, ну, как там всё было, и догадываюсь. Понимаешь?
– Фома никогда ещё так много не говорил. Он говорил, Вика слушала, а Фома удивлялся. И говорил.
– Я выйду, и мне нельзя будет есть, нельзя пить, а я сейчас я сижу тут, в четырёх стенах болезни, могу только смотреть в окно - а правда ли там, снаружи, или почти нет, я уже не могу точно сказать. У меня паника какая-то внутри. Я тут как... застеклённый заживо. Но я же выберусь, да, Вика?