— Вы поможете нам управиться, если мы будем торговать? — спросила Анна Вегерер.

— Ну конечно, — ответила Мария Лангталер, — это я смогу устроить.

— Как поживает Камилла? — хотела знать соседка. Ей не нравилась эта девочка, которая, как ей казалось, чересчур высоко задирала нос и держалась слишком самостоятельно. Она спросила о ней лишь из симпатии к ее матери.

— Она сегодня не в школе, — ответила Мария Лангталер. — Я послала ее полоть картошку, но уверена, что она еще и не принималась.

— Такой уже возраст, — сказал Анна Вегерер, — это все возраст. Они все такие в ее годы. Вот, к примеру, мой сын…

«О Боже, — подумала мать Камиллы, — сейчас она опять начнет плакать». Сын Анны был убит почти год назад во время Балканской кампании. Он умер в страшных мучениях. Люди знали об этом из письма, которое его командир написал «гордо скорбящей матери», как он выразился. Некоторые сведения дошли и из рассказов его боевых товарищей, но подробностей Анна никогда не сообщала. Сейчас она действительно плакала, но делала это беззвучно, не закрывая лица.

— Вы знаете, ведь он был единственным у меня.

Она всегда повторяла эту фразу, хотя все и без того знали, что он у нее единственный. Но, несмотря на это, все каждый раз участливо кивали и говорили что-то вроде «тем тяжелее это перенести» или «как это бессмысленно». Мария Лангталер тоже кивнула и сказала, что благодарит Бога за то, что у нее не сын, а дочь.

— Как дела у вашего мужа? — спросила Анна, взяв себя в руки. Мария Лангталер не любила расспросов о муже. От него давно не было никаких известий, и она сомневалась в том, жив ли он вообще.

— Военная почта так плохо работает, многие письма не доходят. Я ничего не знаю о нем.

— Но вы храбрая женщина, — ответила Анна Вегерер, которая не считала себя таковой. — Вы все выдержите.

— Все мы, — сказала Мария без всякого пафоса, — должны это пережить.

На противоположной стороне улицы они увидели барона со старой папкой в руках, который медленно направлялся в сторону трамвайной остановки. Анна Вегерер, прервав разговор, выбежала на улицу.

— Господин барон, господин барон, — крикнула она. Он наконец услышал ее и неохотно остановился.

— Извините моего мужа за сегодняшнее, — сказала Анна, подойдя к нему. — Вы ведь знаете, работа на винограднике не ждет. Если вам будет удобно, он скосит траву сегодня вечером.

— Дорогая фрау Вегерер, — ответил барон, рассматривая пыльную листву деревьев на аллее, — сегодня это уже неудобно. Завтра тоже. Да, абсолютно неудобно. Я вам скажу, когда приходить, но до конца недели ваш муж мне не понадобится. Позвольте откланяться.

Отдав по-военному честь, он ушел. Анна Вегерер несколько секунд стояла в полной растерянности, а потом вернулась к соседке, которая с любопытством ожидала ее.

— Это сейчас он такой важный, — сказала она сердито. — А сам еще ни разу не заплатил нам за все лето.

— Все они одинаковы, — ответила мать Камиллы. — Значит, сегодня и завтра вашему мужу не надо туда идти? — спросила она, вдруг задумавшись о чем-то.

— Нет. Но это странно. Не могу понять, в чем тут дело?

Мария Лангталер медленно покачала головой и распрощалась. Она вышла за ограду, собираясь найти Камиллу.

Камилла поручила Ренате разузнать у баронессы о письме от Винцента. Сначала та должна была спросить только о Винценте, потом, думала Камилла, речь зайдет, естественно, и о письме — и вот тут-то Ренате нужно поинтересоваться, о чем он пишет. «Совершенно все равно, поймешь ты или нет то, о чем расскажет баронесса, — строго наказывала Ренате Камилла, — главное, чтобы ты запомнила ее слова и в точности все передала мне».

Когда Рената позвонила, самая младшая из детей барона, шестилетняя Антония, огибала цветочную клумбу перед домом, катя перед собой старую, всю в дырах, кукольную коляску с отваливающимися колесами. Колокольчик висел на кованом чугунном столбе и приводился в действие длинным шнуром, укрепленном на ограде. Никогда нельзя было быть уверенным, что звук колокольчика услышат в доме. Но барон и не думал что-то менять.

— Рената, Рената, — счастливо закричала Антония, заметив подругу. Она подбежала к воротам, открыла их и, схватив Ренату за руки, потащила ее во двор. Целый час, пока не показалась баронесса, Рената послушно играла с Антонией.

Рената робко поздоровалась. Баронесса расположилась с шитьем под широкой кроной платана. Девочка осталась около нее. Рената тихо отвечала на вопросы баронессы и смотрела, как Тереза Ротенвальд пришивает по краю передника, который она сшила для Антонии из старой скатерти, отделочную кайму.

— Когда приезжают твои родители? — спросила баронесса.

— Сегодня вечером, — ответила Рената и села на корточки возле баронессы, ища в траве разноцветные обрывки ниток. Она скручивала их в один короткий шнур, но он снова и снова распадался.