Он обессиленно замолчал и смотрел на Могенса вызывающим взглядом, который мгновение спустя, когда он не дождался ожидаемой реакции, стал злым. Тем не менее он спокойно констатировал:

— Ты мне не веришь.

— А как бы я мог? Я ведь тоже всего лишь глупый невежда.

— Я докажу тебе, — сказал Грейвс и начал медленно снимать перчатку.

Мисс Пройслер пронзительно завизжала.

То, что показалось из-под перчаток Грейвса, руками не было. Вообще не было человеческой плотью. Когда он стянул черную кожу совсем, оттуда вылупилось нечто, что сперва более или менее напоминало пародию на человеческую руку — пульсирующие, неровной длины пучки жгутами перекрученных, конвульсивно подергивающихся безглазых червей. Потом, еще до того как ужасающий вид заледенил сердце, они лопнули с отвратительным мокрым шлепком и расползлись, как целая армия крошечных разумных тварей, которые наконец-то разорвали оковы и устремились к свободе. Там, где должны были быть кисти рук, росли метелки, собранные из миллионов и миллионов тонких, хлестких, почти бесцветных колышущихся волокон, как бурый фукус [21] в потоке невидимого океана.

— Боже милостивый, Грейвс! — сдавленно прошептал Могенс. — Что… что ты сделал?

Мисс Пройслер издала еще один, на этот раз скорее поскуливающий, звук и зажала рот руками. Том же только скользнул по тому, что росло из запястий Грейвса, равнодушно-брезгливым взглядом. Очевидно, он наслаждался этим зрелищем не в первый раз.

— Ты хотел доказательства, Могенс? — Грейвс вскинул руки в воздух, будто рыночный зазывала, держа два букета экзотических цветов, расхваливает свой товар, и даже пару-другую раз подпрыгнул на месте, как чокнутый. — Ты хотел доказательства? Вот оно! Этого тебе достаточно?

— До… достаточно, — с отвращением вымолвил Могенс.

— О, понимаю тебя, — Грейвс захихикал, будто помешанный. — Ты думаешь, я рехнулся, да? Думаешь, я сошел с ума, правда? — Он снова воздел жуткие руки над головой. И вдруг ерничанье с него слетело, как плащ фокусника, отслуживший свою службу. Или как маска. — Это то, что ты хотел увидеть? — холодно осведомился он.

Могенс не сразу понял его слова, да и отвечать пока был не в состоянии. Его взгляд, как загипнотизированный, не отрывался от извивающихся во все стороны хлестких жгутов, которыми венчались верхние конечности Грейвса. А ужас, смешанный с отвращением, достиг такой степени, что не только парализовывал, но и умерщвлял что-то в нем.

— Убери это, — простонал он. — Спрячь это, Джонатан!

Грейвс издал странный звук, то ли смешок, то ли совсем наоборот. Медленно, очень медленно он поднес свои «не-руки» к глазам. На его лице появилось выражение высшей сосредоточенности. В первое мгновение ничего не происходило, потом внешне произвольные колебания пародийных водорослей начали меняться. Они стали свиваться в некую форму, поначалу медлительно и словно неохотно, потом активнее. Мало-помалу отдельные подергивающиеся нервные волокна свивались, образуя уродливое подобие человеческих рук. Зрелище это производило еще более отталкивающее впечатление, чем предыдущее, когда пальцы распадались, потому что распад чужеродного легче воспринимается умом, чем имитация человеческих форм. В этом было нечто абсолютно нечеловеческое…

Могенс выдержал всего лишь пару секунд, а потом со слабым стоном зажмурился. Но это не помогло. Змеящиеся жгуты так и стояли у него перед глазами. И, наверное, он будет видеть это до конца жизни.

— Это и есть твое доказательство? — услышал он собственный голос. Голос, произносивший слова, показался ему чужим, ведь сам он в этот момент был не в состоянии даже сформировать мысли, не то что составить предложение. — Доказательство чего? Что ты давно и безнадежно свихнулся?

— Могу понять твою реакцию, Могенс, — спокойно, чуть ли не забавляясь, ответил Грейвс.

Могенс невольно открыл глаза и посмотрел на него. Грейвс тем временем успел натянуть одну перчатку — ее содержимое, чем бы оно ни было, пульсировало и подрагивало, будто с отчаянной силой рвалось обратно из тюрьмы — и теперь надевал другую. Он улыбнулся, однако от Могенса не укрылась напряженная концентрация, скрытая за этой улыбкой, равно как заметил он и капельки пота, выступившие на лбу. Что бы там Грейвс ни проделывал, это требовало от него напряжения всех сил.

— Думаю, я бы тоже до смерти перепугался, не будь я подготовлен, — вроде бы как ни в чем ни бывало продолжал Грейвс. — Слава Богу, мне был дан… так сказать, определенный переходный период, чтобы привыкнуть к этому.

— И это твое доказательство, — повторил Могенс. Он сам удивился, насколько ему удалось овладеть голосом и говорить почти спокойно.

— Именно.

Он натянул перчатку до запястья, быстрым, но крайне внимательным взглядом проверил, плотно ли обе сели, и повернулся к мисс Пройслер.

— Нижайше прошу прощения, моя дорогая. Я бы с величайшим удовольствием избавил вас от этой процедуры, но боюсь, у меня не осталось времени на долгие объяснения. — Он снова повернулся к Могенсу. — От тебя как от ученого я ожидал большей выдержанности.

— Выдержанности? При виде этого?

— Ты должен бы знать, что неудачный опыт тоже служит научным доказательством. То, что тогда со мной произошло, было нелепым несчастным случаем. К тому же это моя собственная вина, проистекшая от ненасытности и нетерпения. И мне простительно, потому что я был тогда молод, неопытен и тороплив. — Он снова поднял руки к лицу, и, хотя они снова были спрятаны в черные перчатки, Могенс едва удержался, чтобы не отпрянуть с криком. — Но за эту глупость я заплатил, Могенс.