— Ну да, все должны трудиться, Тодд, — говорит он. — Труд — это прямой путь к свободе. Я тоже буду работать… и мэр Леджер.

— Правда? — спрашивает тот.

— Но мы же в тюрьме, — говорю я.

Он снова улыбается — еще веселей, чем прежде. Интересно, какую гадость он задумал?

— Выспись хорошенько, — говорит мэр Прентисс, делая шаг к двери и глядя мне прямо в глаза. — Рано утром за тобой придет мой сын.

Выясняется, что утром моим главным поводом для беспокойства становится вовсе не Дейви Прентисс. Я на него и не смотрю.

Это лошадь.

Жеребенокговорит она, переминаясь с ноги на ногу и глядя на меня блестящими безумными глазами — как бутто хочет хорошенько потоптать.

— Я ничего не смыслю в лошадях, — говорю я.

— Эта кобылка из моего личного стада, — говорит мэр Прентисс поверх Шума его собственного коня, Морпета. — Зовут ее Ангаррад, она очень славная и добрая лошадь.

Морпет смотрит на мою конягу, и в его Шуме читается только одно слово: сдавайся, сдавайся, сдавайся.От этого кобыла нервничает еще сильней. Ну и зверя мне дали, ничего не скажешь. Как ездить-то на эдаком клубке страхов?

— Что такое? — ухмыляется Дейви Прентисс, сидящий верхом на третьем коне. — Боишься?

— Что такое? — передразниваю его я. — Папочка до сих пор не угостил тебя лекарством?

Его Шум тут же вскидывается.

— Ах ты, маленький…

— Тише, тише, — осаживает его мэр. — И десяти слов друг другу не сказали, а уже поцапались.

— Он первый начал, — говорит Дейви.

— Держу пари, он и закончит. — Мэр многозначительно смотрит на меня, вглядываясь в алый растревоженный Шум, полный красных вопросительных знаков о Виоле и желания надрать задницу Дейви Прентиссу. — Поехали, Тодд, — говорит мэр Прентисс, беря поводья своего коня. — Готов стать вожаком?..

— Разделение очень простое, — говорит он, пока мы скачем рысью сквозь раннее утро — куда быстрей, чем мне бы хотелось. — Мужчины будут жить в западном конце долины, перед собором, а женщины — позади него, в восточной части.

Мы скачем на восток по главной улице Нью-Прентисстауна — той, что начинается с зигзага у водопада, пересекает городскую площадь, огибает собор и теперь устремляется в долину. По переулкам маршируют небольшие взводы солдат да шныряют туда-сюда нью-прентисстаунские мужчины — кто с чемоданами, кто с тюками.

— Что-то я женщин не вижу, — говорит Дейви.

— Ни единойженщины, — поправляет его отец. — Все верно, капитан Морган и капитан Тейт перевезли всех женщин еще минувшей ночью.

— Что вы с ними сделаете? — спрашиваю я, так крепко цепляясь за луку седла, что пальцы белеют.

Мэр смотрит на меня:

— Ничего, Тодд. Их окружат заботой и почтением, какие подобают строительницам нового мира. Ведь они внесут огромный вклад в будущее этого города. — Он отворачивается. — Но пока им лучше пожить отдельно.

— Правильно, пусть стервы знают свое место, — хмыкает Дейви.

— Я не разрешаю тебе выражаться в моем присутствии, Дэвид, — спокойным, но серьезным тоном произносит мэр Прентисс. — Женщины заслуживают уважения и всех возможных благ. Но по сути ты прав. У каждого из нас есть место. Мужчины Нового света забыли свое, и поэтому на какое-то время я отделю их от женщин, чтобы все горожане вспомнили свою роль и предназначение… — Тут он оживляется. — Люди это оценят. Раньше они жили в хаосе, а я подарю им порядок и ясность.

— Виола — с остальными женщинами? Как она? — спрашиваю я.

Мэр Прентисс снова смотрит на меня:

— Ты обещал, Тодд Хьюитт. Или тебе напомнить? Только спасите ее, и я сделаю что угодно.Именно так ты и сказал, слово в слово.

Я беспокойно облизываю губы:

— Откуда мне знать, что вы выполните свою часть уговора?

— Ниоткуда, — отвечает он, буравя меня взглядом — кажется, эти глаза могут разглядеть во мне любую ложь, даже самую мелкую. — Я хочу, чтобы ты верил мне, Тодд. А какая же это вера, если ей нужны доказательства?

Он снова переводит взгляд на дорогу, а Дейви мерзко хихикает у меня под боком, такшто мне остается только разговаривать со своей лошадью. У нее темно-коричневая шкура и белая полоска на носу, а грива так безупречно вычесана, что и трогать-то страшно. Жеребенок, думает она про меня.

Она,думаю я. Она.И тут мне приходит на ум вопрос, который раньше как-то не приходил. У овец на нашей ферме в Прентисстауне тоже был Шум, но ведь у женщин его нет, так почему…