— Ты правильно возвещаешь о моей славе, — сказало пальто, заметившее низкий поклон ворона, — и воистину — если и есть одежда, рожденная для возвышения, эта одежда — я. Это было правильно и в порядке вещей, что юный джентльмен, когда-то мной владевший, вручил меня йомену Фейси, который в свою очередь выполнил свой прямой долг, поместив меня на тело Господа. Мистеру Фейси, в сущности, обыкновенной деревенщине, видимо, было трудно выносить мое присутствие в его доме. Он был неспособен — хотя бедняга этого хотел — развлекать меня должным образом, ибо вместо того, чтобы носить меня поверх надушенного, цветного жилета днем и вешать на вешалку ночью, однажды вечером он сунул меня в корзину с лохмотьями.

— В нашем племени, — ответил ворон, — часто происходит так, что мы снижаемся и приникаем к земле лишь спустя мгновение после того, как парили высоко в небесах. Ваш честный праздник настал, ибо, как пальто делает человека, одежда, несомненно, делает Бога.

— Ты хорошо говоришь, простая птица, — согласились лохмотья. — Если у тебя есть какая-либо просьба, я исполню ее — при условии, разумеется, что ты — благочестивый католик.

— Католик я и есть, Ваше Высочество, — каркнул ворон с готовностью, — ибо испокон века нашу семью именовали монашескими клобуками. Мы всегда жили, как подобает нашему званию, — молитвою, постом — хоть не во время Великого поста, — и подаянием. Мы никогда не работали и не трудились, разве что перенесем пару веточек для гнезда, и всегда довольны тем, что удается раздобыть у грубых крестьян. Мы никогда не были настолько глупы, чтобы полагать, что Бог пребывает только на небесах, и не думаем, что Он говорит устами одной лишь книги. Мы всегда признавали, во всех Его формах, великого Созидателя всех и вся. Мы знаем Его в виде летучей мыши, проносящейся летней бурной ночью. Это Он предстает нам в лесу в период гнездованья в виде изломанного прута. А однажды, присев на минутку на бельевую веревку, я обнаружил, что Он обратился в женское платье.

Пальто всколыхнулось так, будто на какое-то время лишилось слов, и ворон, пользуясь его молчанием, решил высказать просьбу. Но сначала он спросил кротко:

— Дадите ли, господин мой, то, о чем я прошу?

— Проси, и будет тебе дано, — ответило пальто задыхаясь.

— Вам должно быть известно, — произнесла лукавая птица, — что это поле — подлинный алтарь земли, о котором написано в святой библии. Весь прочий мир — ничто иное, как остатки великого храма с его приделами, хорами, трансептами, узорчатыми витражами, часовнями с гобеленами, где жаворонки служат заутреню, и огромным количеством часовен во славу Пречистой Матери, каковые пользуются чрезвычайной популярностью. Каждый человек может поклоняться, где хочет, и каждый может по своему желанию кувыркаться повсюду, будто упившись добрым Господним вином. Малые семена, разбросанные по полю мистером Фейси и опрятно укрытые покровом земли, суть кусочки святого причастия. Некоторое число моих братьев-монахов ожидает призыва к службе. По данному мной знаку около тысячи их прилетит сюда низко над землей. Каждый преклонится пред вами, и каждый поклюет святой просвиры, пока не останется ни кусочка. Каждый ворон, кротко отведав от тела Господа нашего, поклонится вам и улетит тихонько.

— Так дай же знак, дитя, — вскричало пальто, — ибо стол накрыт, и все приготовлено.

Едва пальто вымолвило эти слова, как ворон радостно закаркал, и его собратья, тотчас же налетев на поле, окружили косилку и устроили добрый ужин, пока не осталось ни единого зернышка, посеянного мистером Фейси.

Вороны все еще клевали зерно, когда мистер Фейси, за которым по пятам следовала тощая черная кошка, отправился с вилами набрать сена с усадьбы и бросил случайный взгляд на поле. Какое-то время он вглядывался молча, а потом сказал кошке:

— Сон-то был в руку. Ишь как клюют.

В церкви святого Николая в Мэддере есть место, которое хоть и имеет законного владельца, почти всегда пустует. Оно расположено не в первом ряду и не в последнем, но является вторым самым высоким в приделе.

Общеизвестно, что скамьи в сельской церкви, то есть те, что ближе к алтарю, согласно обычаю — хоть и без взимания платы — принадлежат самым богатым жителям. Самым важным господином является помещик, который может, когда церковь достаточно большая, занять для себя, своей семьи и прислуги целый трансепт, однако в таких маленьких церквях, как мэддерский храм святого Николая, сквайр обычно сидит в переднем ряду, а немного дальше расположены скамьи крупных землевладельцев.

Когда цвет аристократии и купечество размещается как можно ближе к Богу, простому люду позволено занять нижние или боковые скамьи. Эти тоже распределяются по обычаю и охраняются с тем же рвением, что и передние места, даже если они расположены далеко позади, обдуваемы сквозняками от двери или обсыпаны мертвыми пчелами, которых не углядел уборщик и которые так и будут лежать, пока совсем не иссохнут.

Но люди не заживаются на этом свете, и церковные скамьи воздают должное имени владельца, только покуда он жив. Владельцы дома, фермы или торгового дела приобретают длительное право на церковную скамью. Кузнец всегда сидит в определенном углу и будет сидеть там до конца времен — или конца христианства, — хотя имя его может меняться.

Тот, кто станет владельцем мэддерской помещичьей фермы через сотню лет, получит в наследство — вместе со многими странными призраками, — также и семейную скамью в церкви.

Иной глупый пастор, прочтя, что для Бога все равны, и не очень-то уразумев смысл, может попытаться пересадить бедняков на главные скамьи, однако в ответ получит урок в виде пустой церкви.

В маленьком приходской церкви счет прихожанам ведет церковный клирик или — в то время, когда мы это пишем — маленькая Нелли Бисс. Однако не только у Нелли, клирика и преподобного Томаса Такера есть право интересоваться прихожанами, ибо Господь тоже ведет им счет. И хоть иногда — как когда собачка мистера Такера, Тоби, однажды забрела в церковь, и у Господа из одной души получилось две, — происходит ошибка, такое бывает нечасто.

Хотя клирик и пастор приглядывают за богачами в этом сборище, Господу и Нелли Бисс интереснее разузнать причины, мешающие столь многим прийти к принадлежащим им скамьям. Нелли может только догадываться, но Господь, которому ведомо все, отлично знает — бывает, что в пасхальное утро, — что миссис Джейн Шор не явилась, потому что ее муж нашел шиллинг, который она оставила под молитвенником, и поскорее ретировался с ним в таверну.

Как правило, причины, почему кто-то не приходит, обычно уважительны и пристойны, ибо Господь не желает, чтобы миссис Бисс — бабушка Нелли — шла по грязи, зная об ее больной ноге.