– Да видно же! – Ва Тан неопределенно помотал ладонью перед лицом. – Жилище закреплено в начале лета, по цвету видно. А сейчас уже середина зимы скоро. В очаге полно золы, да и рядом целая горка… Трава у жилища кое-где совсем притоптана, за месяц так не притопчешь, тут долго надо одной и той же тропинкой ходить. Много чего, в общем.

«Он прав, – подумал Артем, припоминая все, что ва Тан перечислил. – Я все это видел, только выводов нужных не сделал, потому что… Потому что я почти во всем так и остался жителем мегаполиса, выброшенным в дикость Поднебесья. Космонавтом на лоне природы. Чужаком…»

– Ну и главное, – вздохнув, добавил Артем, – я никак не могу понять, зачем Леонид рассказал нам историю о пленении ло Вима кланом хранителей? Потому что больше он ничего особенно и не сделал, разве что хорошенько рассмотрел всех нас.

– Рассматривал он главным образом тебя. – Ва Дасти озадаченно хмыкнул. – Точно, все время на тебя зыркал эдак исподтишка!

Сказочник переменил позу – завалился набок, вытянул ноги и из сидячего положения перешел в лежачее.

– Слушай, да он, наверное, и сказку рассказывал большей частью тебе! – Ва Дасти принялся развивать мысль. – Вспомни – сначала спросил: успел ли я уже рассказать о ло Виме? А когда выяснилось, что я и сказки такой не знаю, рассказал сам!

– Точно! – поддакнул из хижины Тан. – Так и было! Ну-ка, а Тиом, подумай: не услышал ли ты еще чего-нибудь дельного? Чего-нибудь такого, что может помочь в поисках?

Артем грустно покачал головой:

– По-моему, нет. Если бы я наперед знал, я бы с самого начала за каждым словом следил! А так – слушал как обычную сказку да веселящее прихлебывал…

«Но Леонид тоже хорош! – сердито подумал Артем. – Одной фразой все с ног на голову поставил! Сиди теперь, суши мозги, решай ребусы! Что же он хотел этим сказать, черти его дери?»

Троица воздухоплавателей еще долго ломала голову, пытаясь вспомнить какие-нибудь важные подробности визита к отшельнику или разгадать его тайные замыслы, но ничего существенного припомнить и придумать никто не смог. Артем, уже улегшись на свое место в хижине, еще какое-то время прикидывал возможные мотивы, которыми мог руководствоваться Леонид, но вскоре уснул, так ничего и не придумав.

Целых четыре дня Ник провел в полном одиночестве. Едой и питьем исправно снабжала корабельная линия доставки. Под койкой, которую явно давным-давно не поднимали и не крепили в походном положении, обнаружился пластиковый ящик со старыми журналами. Терминала в каюте не нашлось вовсе – сначала Ник подумал было, что его просто отмонтировали. Но нет – «Калахари» оказался довольно старым крейсером, наверняка построенным еще до колонизации Офелии. Ник валялся на койке, читал журналы и ни о чем особенно не думал.

Первое время.

Но потом, на третий-четвертый день, в голову потихоньку начали лезть разнообразные мысли.

Как долго ему еще здесь торчать в четырех стенах? Вернее, в шести – «Калахари», похоже, проектировал латентный пчеловод. Все, что только можно было сделать шестиугольным или шестигранным, здесь таким и было. От формы помещений до поручней на стенах и потолке.

Крейсер может пробыть в зоне контакта сколь угодно долго, а запас автономии у такой громадины наверняка исчисляется годами. Из-под ареста Ника вряд ли освободят, несмотря на обещания Шредера. Если бы имелась такая возможность, шеф бы ее точно уже осуществил. Значит… До Земли – эта успевшая опостылеть каюта, а там – слушание дела, и прощай дальний флот? И кто-нибудь потом перед рискованным шагом будет думать-тревожиться: «Ох, вышибут меня из флота, как Гринёва, Даусса или Тарханова…»

Мрачная перспектива…

Ник вспомнил прибытие на Селентину, свои мысли о том, что космолетчики не любят космос, а любят кислородные планеты. И понял, что был тогда не совсем прав.

Может быть, он и не любил космос. Но все равно стремился туда. Мысли о том, что отныне предстоит сворачивать в зародыши устаревшие механы и выращивать на замену новые, посовременнее; что придется безвылазно торчать на Земле, в толпе, в мегаполисе; что вряд ли теперь светит всласть поохотиться в неведомой глуши – все эти мысли Ника невероятно угнетали. Подавляли все его естество. Слишком уж он привык к свободе дальних рейдов.

«Нарвался все-таки… – подумал Ник с отчаянием. – Но ведь не мог я свернуть программу, не мог, не успевал! Я Бугу увидел буквально за четверть часа до землеходов… Неужели они не хотят этого понять?»

Ник представил лягушачье лицо Градиленко и вздрогнул от омерзения пополам со злостью. Может, не стоило швыряться табуреткой? Повилял бы хвостиком, изобразил раскаяние – глядишь, и обошлось бы выговором да штрафом. А так – прощай флот…»

Но почему молчит Шредер? Он же обещал…

К вечеру четвертого дня журналы были напрочь забыты; Ник лежал на койке лицом в подушку и чуть не до крови кусал губы.

Щелчок дверного запора буквально подбросил его. Ник вскочил и застыл напротив медленно отворяющегося люка.

Вошел капитан. Плотно затворил люк и внимательно поглядел на Никиту. В руке капитан держал сложенный вдвое лист пластика, похоже, с какой-то распечаткой.

– Ну, как ты, сынок? – спросил капитан вполне нейтрально.

– Хандрю, – признался Ник угрюмо. – Выпрут меня из флота, стопудово выпрут.

– А тебе бы этого не хотелось? – поинтересовался капитан. Похоже, вполне искренне.