Шрифт:
«Боже, как хорошо», – подумал Петр.
Запели птицы. Неожиданно заголосила кукушка.
– Кукушка, кукушка, сколько мне осталось жить? – спросил Петр.
– Раз, два, три.
Петр знал, что пока поет кукушка, фрукты наливаются соком ожидания. Да, пока поет кукушка, фрукты зреют, так говорили в его селе.
– Сорок семь.
Петр на секунду замер. Потом резко повернулся к Порошкански.
– Давид, это ты куковал? Я же тебя просил!
– Извини, больше не буду.
– Подлец! – Все еще рассерженный, Петр снова повернулся к окну.
– Я вчера общался с контрабандистами, – сказал Давид.
– Ну и что?
– Узнал, как перебраться в Италию.
– Значит, все-таки решил плыть? – Петр все еще хмурился.
– Да, потому что я знаю, что вы никогда не найдете свою женщину. Скорее я ее найду. Вот…
– На чем ты собрался плыть, Давид? – неожиданно перебил Порошкански Петр.
– На одном суденышке, на баркасе, и, представляешь, совсем недорого. Всего пятьсот марок. А в Италии, говорят, беженцам дают пятьсот долларов. Сразу по приезде.
– Ну-ну.
– Выгодная сделка, ты так не считаешь? Мне даже телефон капитана дали.
Петр пожал плечами. Затем резко отвернулся от начавшей его пугать красоты за окном, подошел, подсел к Давиду на кровать.
– Знаешь, Давид, а мне жаль, что ты нас бросаешь. Жаль с тобой расставаться. Пусть даже на время.
– Мне тоже жаль, Петр. Но поверь, я не могу больше ждать. Времени мало осталось. Всего ничего. Ку-ку.
– Давид, чего ты так раскудахтался, будто рад, что наконец избавляешься от нас?
– Да нет, это я гадал себе на жизнь. Сколько мне еще осталось.
– Ну и чего ты там нагадал? Сорок семь лет. Тебе сейчас сорок семь плюс еще сорок семь, итого девяносто четыре. Куда ты так торопишься?
– Ты неправильно считаешь, Петр. Надо считать со дня рождения. День рождения у людей один.
– Понятно, что не два. Два только у тех, кто по девяносто с лишним лет живет.
– Петр, я тебе не говорил, но я уже давно состою в одном суфийском братстве.
– В бекташи, что ли?
– Нет, не в бекташи, в другом. В братстве кукушек и смоковниц.
– Фью-ють, – свистнул Петр.
– Ты, кстати, напрасно свистишь, Петр. Свистят соловьи. А это ложное представление о правде, потому что соловей и роза всего лишь метафоры. На самом деле скрытым знанием обладают кукушка и смоковница. Недаром в народе говорят: не свисти – денег не будет.
– Да что ты говоришь!
– Это большая ошибка. А причиной стали самонадеянные поэты. Например, в турецком языке соловей – «бюль» легко рифмуется с розой – «гюль». Просто поэтам так было легче.
– А чем кукушка лучше соловья?
– Люди давно заметили, что кукушка знает то, что может знать лишь Всевышний. Например, сколько человеку отпущено. Но на самом деле это может знать и человек. Надо просто попытаться слиться с Богом. А поскольку настоящее воссоединение с Богом для человека возможно только после смерти, то и в жизни к нему можно приблизиться лишь через знание о смерти.
– Кто тебе это сказал? – спросил Петр.
– Наш муршид – учитель. И еще он сказал, что первое знание, которое мы можем получить о смерти, – это ее год.
– Как кукушки?
– Да, как кукушки. Поэтому наш зикр – это подражание кукушке. Но сердце – оно произносит имена Бога. Надо долго-долго тренироваться, медитировать. Но я тебя уверяю, Петр, однажды наступает такой момент, когда ты неожиданно для себя впадаешь в транс и начинаешь, не контролируя себя, отсчитывать одно и то же количество изо дня в день, изо дня в день. Вот я и отсчитываю себе уже полгода ровно сорок семь кукуканий.
– Глупости все это, Давид. Не верь ты своему учителю. Говорю я тебе, глупости все это, – Петр не на шутку испугался за друга, – если ты, конечно, себе внушать их не будешь.
– Обещай мне, что если со мной что-нибудь случится, ты о них позаботишься – о моих женах. Ты не думай, Петр, будто я совсем не ревнивый. Это только свиньи не ревнуют. А я поступаю как кукушка. Чувствую, что умру, и подбрасываю свои чада другим в гнезда.
– Да ты еще тыщу лет проживешь. А это все враки! – Петр ударил Давида по плечу. – Ладно?!
– Нет, что написано на небесах, человеку не изменить, – отстранил руку Петра Порошкански.
– Да я тебе говорю. Ну, давай разберемся с тобой, ну, давай, например, почему смоковница?