Шрифт:
– Если до восхода луны успеет Овечья Смерть обежать вокруг загона, все те овцы, что окажутся с краю, падут…
Глава IV Она была здесь!
Спал Аркашка недолго, но зато выспался. Проснулся он, когда утреннее солнце ударило лучами в окно. Комната сильно нагрелась, жарко стало просто нестерпимо, и Аркадию ничего не оставалось другого, кроме как выскочить на улицу и как можно скорее умыться. О купании в этой степной глуши не приходилось, как он понял, даже мечтать.
Вода в умывальнике-поддавальнике оказалась очень даже холодной – Аркадий, помня вчерашний день, рассчитывал на то, что она опять тепленькой будет. Но воду, очевидно, недавно налили.
Долго он плескался – пока вода в умывальнике попросту не закончилась.
А солнце меж тем поднималось и жарило все ощутимее. Ветра по-прежнему не было.
Аркашка разогнулся, вытер лицо ладонью и посмотрел в небо, которое из голубого постепенно превращалось в бело-желтое. На самом краю горизонта, где небо сходилось с высокими холмами, сбились в кучу бледные, едва приметные плотные облака. Они, как заметил вчера Аркадий, к вечеру заполонят все небо – так и приплывут сюда, сами по себе, не подгоняемые ветром, точно магнитом их притянет. Вчера днем, когда Аркашка с отцом ехали от поезда на машине, облака (может быть, даже эти же самые) точно так же скромненько толклись на обочине небесной жизни.
Далеко-далеко паслись овцы, сбившись в кучку мелких, еле видных серых горошин.
Ближе, под навесом, стояли оседланные лошади. А бабушка и Татьяна суетились в пустом овечьем загоне.
Аркашка бросился к ним.
Вдоль ограждения из длинных жердей, примотанных проволокой к столбам, тут и там лежали бездыханные овцы с ввалившимися животами. Их было не так уж много – но только потому, что большую часть бабушка и тетя Танька уже загрузили в тележку.
Вот и сейчас они, бабушка за передние ноги, а Татьяна за задние, волокли барана. Пару раз слаженно качнув его, Татьяна и бабушка забросили мертвое животное в тележку.
– Бабушка… – начал потрясенный Аркадий. – Да как же это? Что же это с ними?
Но бабушка ничего не ответила, только две слезинки скатились по ее прожаренному солнцем лицу и исчезли в большом узле шерстяного платка. Махнув рукой, бабушка зашагала к следующей мертвой овечке.
– Привет… – примирительно сказал Аркашка, обращаясь к Таньке.
Та поджала губы, отвернулась, изображая неискоренимую вражду.
– А… Куда вы их повезете? – не заметив этого, спросил Аркашка, кивая на овец в тележке.
– Сейчас повезем закапывать, – ответила тетка, которая, видимо, ждала Аркашкиного вопроса, раз не уходила от тележки. – Эх, столько добра пропадает. Бедные они, бедные. Жалко…
Аркашке тоже было жалко овец, которые еще вчера бодро трусили по горам по долам, бесновались в своем загоне. И бабку с теткой жалко – ведь овцы, как он понял, это их доход, их жизнь…
– А съесть-то этих овечек нельзя? – неуверенным голосом поинтересовался он. – Или на шкуры, что ли…
Тетка с раздражением ударила кулаком по бортику тележки.
– Тех животных, которые пали от Овечьей Смерти, ни в коем случае ни есть нельзя, ни собакам скармливать, ни шкуры с них обдирать, – горько произнесла она. – Закопать их надо как можно дальше от жилья. И все.
А потом Аркаша наблюдал за тем, как бабушка и тетка перетащили павших овец на тележку, как впрягли в нее лошадь. Ведя лошадь под уздцы, бабушка долго шла по степи. Тележка подскакивала на кочках, скрипела деревянными боками, грозя развалиться под тяжестью овечьих трупов.
Тетка Таня и Аркаша брели вслед за телегой. Тетка несла на плече две лопаты, не доверив ни одну из них слабосильному московскому племяннику, и молчала.
Только когда их хуторок превратился в малюсенькую, едва приметную на желто-красной выжженной равнине темную точку, бабушка остановила лошадь. Схватив лопаты, обе женщины спустились в неглубокий овражек и принялись копать пересушенную красную землю. Она поддавалась с трудом, пыль с тяжелых комьев летела в лицо, но бабушка и тетка продолжали упорно копать.
Аркашка, которому снова не доверили никакой работы, стоял возле лошади и смело гладил ее по мохнатой морде. Эта лошадка, впряженная в тележку, отличалась от тех, на которых ездили бабка и тетка верхом. Она была пониже, не такая гладко лоснящаяся, а какая-то меховая, с длинной спутанной гривой, совершенно свойская и приятная.
Образ таинственной и ужасной Овечьей Смерти не давал Аркаше покоя. Жили овцы, жили, а сегодня их закапывают… А если Лошадиная Смерть завтра прибежит, с вон тех дальних холмов спустится. И что? Умирать придется этой милой лошадке? Или выползет Смерть Человечья… Как такое может быть? И как эти сушь и безветрие могут быть с призраком связаны? И кто видит эту Смерть? Одна тетка Танька? Может быть, Овечья Смерть ей просто глючится? Голову тетке надо лечить – или хотя бы просто проверить, в Москву горемычную родственницу отвезти…