Если бы можно было осушить Северный Ледовитый океан, то на дне его предстали бы перед нами горы, тянущиеся почти на 1800 километров от Новосибирских островов через район географического Северного полюса к Гренландии и Земле Элсмира, — хребет немногим ниже Кавказского, но значительна выше Уральского. Вершины его поднимаются над ложем океана на 2500—3000 метров. Президиум Академии наук одобрил предложение Арктического института: присвоить этому хребту имя Михаила Васильевича Ломоносова — великого северянина, отца русской науки.

Геологи определили возраст хребта Ломоносова в сто — сто десять миллионов лет, считая, что он образовался в третичный период, когда на всей нашей планете происходили интенсивные горообразовательные процессы. Вероятно, хребет Ломоносова возник одновременно с Верхоянским хребтом, когда на месте Северного Ледовитого океана располагались больший площади суши. Исследования хребта Ломоносова позволяют установить связь в геологических структурах Северной Азии и Северной Америки.

Таким образом, открытия советских полярников внесли много нового в науку о древнейшей истории Земли.

— А ведь не думал не гадал ты, Летучий Казак, что выпадет тебе такая судьба: и подводником станешь, и геологом, — шутил Михаил Емельянович Острекин, возвращаясь однажды вместе с другом с научного заседания.

— Крылышки, Миша, все крылышки, — посмеивался Черевичный, — На морозе они у меня растут, закаляются.

Бывают в жизни любопытные совпадения событий, дат…

Снова ступить на дрейфующие льды Центральной Арктики мне, журналисту, географу-любителю, посчастливилось лишь спустя шесть лет после памятной экспедиции «Север-2». И снова в апреле. И день первой высадки пришелся на девятое число…

Я вспомнил об этом в просторной грузовой кабине ЛИ-2, самолета Ильи Спиридоновича Котова, сидя на своем свернутом спальном мешке рядом с давними знакомыми: гидрологом Алексеем Федоровичем Треншиковым и кинооператором Евгением Павловичем Яцуном. Только троих пассажиров взял с собой пилот на поиски льдины для будущей долговременной дрейфующей станции «Северный полюс-3». Трешникову — начальнику станции, как говорится, сам бог велел летать. Ну а представители кинохроники и прессы, понятно, увязались.

Вчера еще сидели мы на мысе Челюскин, позавчера были на Диксоне, неделю назад стартовали из Москвы. Месяца не прошло с того дня, как дома у меня раздался телефонный звонок и в трубке послышалась знакомая скороговорка Черевичного:

— Здорово, летописец! Как, есть еще порох в пороховницах? Не соскучился по моржам? Судя по «Огоньку», ты все больше по средним широтам путешествуешь.

В самом деле, командировки мои по стране за последние годы захватывали то Волго-Дон, то стройки новых гидростанций на Волге, то сибирскую и казахскую целину, то Киргизию. Как-то не случалось забираться севернее Карелии и Кольского полуострова. Хотя, конечно, за всем, что происходит в Арктике, я следил.

Телефонный звонок Ивана Ивановича стал для меня чем-то вроде сигнала трубы. После моего кавалерийского наскока редактор не мог остаться равнодушным ни к малоизвестному широкой публике горному хребту на дне океана, ни к предстоящим «океанским новостройкам» — дрейфующим станциям СП.

Новая воздушная экспедиция в высокие широты, которой руководил тогдашний начальник Главсевморпути Василий Федотович Бурханов, своим размахом значительно превосходила все предыдущие. Три летных отряда входили в ее состав. Первым — «прыгающим» — командовал И. И. Черевичный, двумя другими — по высадке станций СП-3 и СП-4 — И. С. Котов и М. А. Титлов. Кроме обычных экспедиционных самолетов на лыжных и колесных шасси было решено применить (впервые в Арктике) вертолеты, оставив их обслуживать СП, зимовать на льду вместе с учеными.

С Диксона отряды разлетались по своим маршрутам. На Чукотку отправился Титлов, чтобы оттуда высаживать на лед группу Е. И. Толстикова — будущую СП-4. На мыс Челюскин вылетали Котов с Трешниковым. На Землю Франца-Иосифа отбыли «прыгуны» во главе с Черевичным и Острекиным. Им предстояло вести работы над хребтом за полюсом.

— Напрыгаться с нами вместе, покочевать еще успеешь, — сказал мне на прощание Иван Иванович. — А пока отправляйся с Ильей, поглядишь, как там Алеша новоселье начнет обживать. Попутно и знакомые места посмотришь, где когда-то плавал на кораблях.

Так я и поступил, справедливо полагая, что романтики странствий не только в познании неведомого, но и в сравнениях, сопоставлениях дня нынешнего с днем минувшим…

Всего несколько часов ночного полета (ночью в Арктике теперь летают запросто) понадобилось Котову, чтобы преодолеть расстояние между Диксоном и Челюскином — тот самый путь, которым в августе 1933 года добрую неделю пробивался ледокол «Красин» с морским караваном. Истинным праздником стало тогда для всех моряков достижение мыса Челюскин — самой северной точки Евразии. Подумать только, сразу, единовременно сюда прибыло столько же кораблей, сколько за всю предыдущую историю плаваний в Арктике! С какой радостью встречали нас заросшие бородами челюскинцы-зимовщики, первые люди, проведшие год здесь, в крохотной избушке. С каким почтением подходили мы вместе с ними к гурию Амундсена — пирамиде из камней, когда-то, давным-давно сложенной норвежцами…