Сестра отказалась ходить со мной на берег, хотя ходу туда от нашей двери было не больше мили. Поэтому я отправилась набрать моллюсков для наживки одна. Я не боялась. Я читала «Одиссею» и знала, что от судьбы не уйдешь. Я знала, что в груди у каждого монстра бьется сердце, даже если он покрыт чешуей, даже если он изрыгает пламя, способное поджечь водоросли, даже если лицо у него уж такое ужасное, что и смотреть на него невозможно.

В день прибытия профессора у нас был так называемый весенний прилив, то есть прилив был ниже, чем обычно, и поэтому казалось, что из бухты пропала вся вода. Можно было идти по дну целые мили и не найти ничего, кроме грязи. Мне все-таки удалось наполнить две ивовые корзинки маленькими моллюсками и венусами.

Передо мной простирался мир без воды, он весь жужжал голосами москитов и мошки. Стоял золотой месяц сентябрь. Из-под полей моей соломенной шляпы все казалось желтым — и грязь, и небо, и сернистая береговая линия. Я увидела профессора издали, и, о да, сердце мое остановилось. Никто не верит, когда так говорят, но в моем случае все именно так и было. Слава богу, на мне была шляпа. Может, я ему показалась красивой, когда он замахал мне с берега, ведь тело у меня молодое и стройное, волосы заплетены в длинную косу до талии, а мое уродство спрятано под соломой и солнечным светом.

Его звали Эван Перкинс, и был он одним из кураторов Гарвардского музея сравнительной зоологии, натуралистом, родом из Лондона. Он писал для таких уважаемых журналов, как «Зоолоджист» и «Сайентифик Америка». Он, был экспертом по всяким необычным животным: гигантским змеям из Боливии, маленьким крокодилам, недавно открытым в Оксфордшире, мексиканским лягушкам, которые могли не только прыгать, но и летать. Обо всем этом я узнала позже, как и о том, что на завтрак он предпочитает тост с джемом, а когда работает в поле, то пьет горячий крепкий кофе. Но когда я увидела его в самый первый раз, я знала только одно — он безупречен.

С ним были двое наших из города, Фредерик Дилл и наш мэр, Джон Морс. Я прищурилась. Если я не ошибалась, в руке незнакомец держал книгу по естественной истории округа Массачусетс, по меньшей мере в триста страниц.

— Ну как можно быть такой неосмотрительной, — пожурил меня Джон Морс, когда я подошла к ним с корзинками, полными моллюсков. — Будешь неосторожной, тебя ам — и все.

— Вряд ли, — сказал профессор.

Его голос пронзил меня, словно гарпун. Никто в нашем мире не говорил так, как он, с такой определенностью. И такой ясностью, что каждое отдельное слово звенело как колокол.

— Если чудище выползло из соленой воды, то, скорее всего, оно ищет теперь пресную воду. А есть ли тут у вас пруды?

Я наклонила голову, чтобы он не увидел мое лицо. Так у меня оставалась еще пара минут, пока он думает, что я красива. Сквозь соломенные поля моей шляпы я видела, что глаза у него были какого-то необычного, бледно-голубого цвета. Я была обречена и знала это. Я попала в капкан вот прямо тут, на месте.

В нашем городке было где-то с дюжину ледниковых береговых водоемов, бездонных, с прохладной водой, и где-то еще около дюжины маленьких прудиков, как у нас на краю участка, где коровы паслись, поедая водоросли, отчего молоко в ведре приобретало легкий зеленоватый оттенок.

— Я знаю, где можно найти все пруды до единого, даже скрытые, — сказала я тоненьким голоском. — Я могу показать вам.

Я вела себя так, будто у меня не хватало терпения, а времени было еще меньше и будто я готова оказать ему услугу, но только если мне это подойдет.

— Она умненькая девица, — сказал Джон Морс. — Могла попасться и какая-нибудь похуже.

После этих слов я по гроб жизни была обязана Джону Морсу и решила, что, когда подойдет его срок перевыборов на пост мэра, я буду ходить от двери к двери и агитировать соседей оставить его на прежней должности.

Профессор сказал, что встретится со мной утром перед школой. Мэр пообещал одолжить ему лошадь, а жить он будет у Фредерика Дилла, в его прекрасном доме с великолепным видом на бухту. Тогда я подняла глаза, чтобы проверить, напугает ли профессора Перкинса мое лицо. Он этого никак не показал. В конце концов, он был привычен к уродствам, и уж ему-то они не могли не казаться любопытными. Он посмотрел прямо на меня своими голубыми-голубыми глазами, и на мгновение я ощутила себя не калекой, а просто не такой, как все. Кем-то, кого можно изучать, понять, познать.

Отец сказал, что нельзя доверять чужакам, но мне было все равно. Я отправилась на встречу с Эваном Перкинсом рано утром — в небе еще висела россыпь звезд. Я взяла свою любимую лошадь по кличке Сван. [6] Сван была страшная и старая, но устойчивая на ходу. У меня голова кружилась от того, что я делала, — нужно, чтобы подо мной было хоть что-то надежное.

Когда я добралась до места встречи, Эван Перкинс уже ждал меня. При нем была одна из лошадей Дилла, а еще кувшин с черным кофе, сумка с картами, оборудованием и стеклянными банками под образцы.