— Блеск! — интимно сказал он Баскалю, и принц в ответ победно вскинул кулак, но невысоко, чтобы только Конрад мог это видеть.

— Верно, мой мальчик! Но только пока кто-нибудь не узнает своего pilinisti, а тогда все усложнится.

— Угу, — понимающе кивнул Конрад, который знал, что тонганское pilinisti означает «принц». И он понимал (или думал, будто понимает), что это значит для Баскаля: никакого недостатка в женщинах, но и никакой личной жизни. К счастью, растрепанный грязнуля в лагерной рубашке и мешковатых кюлотах [3] не слишком походил на того Баскаля Эдварда, которого обычно показывают по телевизору.

Наверху, на уровне земли, в стеклянной стене верхнего вестибюля станции переливались всеми цветами радуги вращающиеся двери. Воздух был невероятно хорош: по-летнему теплый, по-вечернему прохладный и нисколечко не сырой. Вкусно пахло чесноком, свежим хлебом, а может, и кукурузой, варившейся в котле где-то неподалеку. Тротуары, кажется, были бетонные, с врезками из природного камня, если судить по грубоватой текстуре, совсем не похожей на всекамен-ную имитацию.

Мальчики стояли на углу Шестнадцатой и Маркет, адрес почти мифический. В нескольких кварталах к востоку от них проходила улица Селф-Симилар, где до сих пор каждую неделю записывали настоящие кукольные спектакли. Южнее располагался стадион, где по-прежнему играли «Дикие лошади», «Самородки», «Лавина» [4] , устраивались знаменитые концерты и пейнтбольные сражения.

На мостовых, как и обещали объявления, полно настоящего транспорта: белые ховеробусы, черно-желтые такси, грузовые машины с товарами и конные экипажи с туристами. Довольно много велосипедов, на которых ездят не дети, а вполне серьезно настроенные взрослые в комбинезонах из противоударной всеткани. Попадаются на глаза и велорикши с крутящими педали лилипутами. Последние ужасно поразили Конрада: откуда же теперь могут взяться молодые здоровые лилипуты?!

Тротуары кишели пешеходами, так что наиболее нетерпеливым из них приходилось передвигаться причудливыми зигзагами. Это был город столбов и пьедесталов, колонн и обелисков. Где-то неподалеку жизнерадостно журчал фонтан, повсюду росли небольшие деревья: тополя, клены и даже акации, все не более четырех-пяти метров высотой. Зато торчащие повсюду башни, устремленные вершинами в небеса, никак нельзя назвать миниатюрными, они успешно заслоняют перспективу. И только когда Баскаль завел всю компанию за угол, на Шестнадцатую улицу, впереди смутно замаячило в закатных лучах нечто, напоминающее горы, окутанные облаками. Но горы оказались ниже, чем представлялось Конраду, а может быть, просто дальше, чем он предполагал. Именно в том направлении и повел их Баскаль: вперед, к золотисто-красному закату, оставляя высокие башни за спиной.

Беглецы ураганом промчались по городу: орали, рвали листья, пинались, прыгали через скамейки, расталкивали прохожих. Такие выходки не считались противозаконными, и потому… о черт, до чего же это было здорово!

При этом Конрад ухитрялся замечать архитектурные ансамбли и просто красивые здания. Архитектура была его коньком, он всерьез интересовался историей градостроительства. Здесь каждая стена сама по себе была настоящей историей, здесь временные слои накладывались друг на друга, подобно геологическим пластам.

— Взгляни-ка на этот тротуар, — сказал он Баскалю, но принц не прореагировал. — Или на эту стену? Неужели мы видим здесь настоящий кирпич?

— Да какая разница, — безразлично сказал Баскаль, едва взглянув. Этот вопрос явно не вызывал у него энтузиазма.

Тогда Конрад обратился к Йанебебу Фекре.

— Ты изучаешь архитектуру, Фэк?

Фэк опять патетически воздел вялые руки, и этот жест получился на удивление саркастичным.

— О-о-о, архитектура!

Ладно, может, это не слишком популярный предмет, но один из двух, по которым Конрад не провалился в прошлом учебном году. Архитектура и программирование материи. Этими предметами он занимался с рвением, расстраивавшим учителей почти так же сильно, как его бездействие во всех прочих науках. Только история еще пробуждала у него некоторый интерес, и то лишь потому, что в прошлом году они изучали Световые войны, когда впервые пересеклись программирование материи и архитектура.

Световые войны начались тогда, когда всекамень, то бишь программируемая материя, проложил себе путь в старые республики. И тут наступила полная анархия: здания жадно втягивали в себя окружающую энергию, выбрасывая наружу отработанное тепло, они оскорбляли глаз нелепо торчащими суперрефлекторами и суперпоглотителями, пугали мельтешением огней и мощными вспышками коммуникационного лазера, не ограниченного пропускной способностью кабелепровода. Куда дешевле было самостоятельно забирать энергию из окружающей среды, чем покупать ее у чужого дяди, поэтому все эстетические соображения моментально вылетели в трубу совместно с заботой об удобстве прохожих и даже, до определенной степени, об их безопасности.

Можно было иметь сколько угодно тепла, если беззастенчиво хватать каждый пролетающий мимо твоего здания фотон. И можно было наслаждаться прохладой в летнюю жару, обратив свое здание в идеальное зеркало, отбрасывающее избыточное тепло на несчастных соседей. Фактически, если ты был достаточно умным и подлым, можно было одновременно делать и то, и другое, сгущая любую тень до черноты и усиливая любое пятнышко света до такой степени, какой тебе надо.

Но Световые войны все же не нанесли настолько сокрушительного удара по городской жизни, как Трифаксовые войны, которые разразились два десятилетия спустя. Шрамы от нанесенных ими ран оставались даже после основания Королевства, правители которого потребовали строжайшего соблюдения эдиктов об Охране Архитектуры. Здесь, в Денвере, с первого взгляда было понятно, в какое десятилетие построили то или иное здание. Рядом с древним сооружением из стали и бетонных отливок, где всекамень использовался только для фасада, высилась башня из чистого всекамня, которому не позволяло рассыпаться под действием гравитации только лишь давление электронного газа, заключенного в квантовые ячейки.

Впервые услышав об этом, Конрад посчитал идею невероятно глупой: а что если подача энергии прекратится?! Но, честно говоря, он еще ни разу не слышал о случаях падения или разрушения подобных зданий. По-видимому, их проектировщики продумали все возможные меры предосторожности…

Но большинство домов в Денвере построили уже после возникновения Королевства. Эти здания имели алмазные рамы, полы с всекаменным покрытием и, разумеется, всекаменные фасады, но со специальной проработкой под материалы более или менее природного происхождения.