— Стрельба по движущейся мишени! — воскликнул Сэмми, когда перед ними снова замаячил унылый призрак скуки. Но мокриц никак нельзя было уговорить поползать по кирпичной стене, а обитающие на ней сотнями крошечные и весьма активные букашки, которых они называли рыжими паучками, издали совершенно сливались с красным кирпичом.

— Ну конечно. Ветки колышутся на ветру! — сказала Сири и тут же смутно пожалела об этом. Все четверо по очереди энергично поминали черта, столкнувшись с необходимостью твердо удерживать направленное вверх ружье да еще и целиться при этом в раскачивающиеся прутики толщиной с карандаш. В конце концов Дэй отстрелил кончик ветки («Ура-а-а, я чемпион!»), а Сири, скорее всего по чистой случайности, срезала с черешка широкий лист сикоморы, который неохотно спланировал на землю.

Сэмми взял у Сири ружье и перезарядил.

— А теперь я спугну вон ее! — объявил он, указывая на маленькую певчую птаху, взирающую на них с ветки.

— Не надо, — сказала Сири.

— Я же буду целить в ветку, дурочка!

Улетай, улетай же поскорее, подумала она изо всех сил, но птичка лишь повернула голову, чтобы взглянуть на них другим глазом. Плоский щелчок духового ружья прозвучал особенно громко, и крошечный зеленовато-коричневый пучок перьев с жуткой неизбежностью начал падать вниз.

Позднее были тупые муки совести и раскаяние, но самое ужасное, что Сэмми оказался чересчур брезглив, чтобы притронуться к окровавленной жертве. «По ней что-то ползает», — заявил он. Хуже всего было то, что глаза ее не закрылись, как положено по смертному этикету, и продолжали глядеть пустым, стеклянным взглядом. Английский мальчик вырыл ямку в земле, и Сири положила туда птицу. Она была еще теплая.

Раскаленные лучи падали из окна уже под другим углом, и возле коврика для «мыши» остывала до противной теплоты уже третья чашечка кофе. Интересно, почему взрослые потеют гораздо сильнее, чем дети? Возможно, тут действует закон квадрата-куба: при большей массе тела больше внутреннего тепла, а поверхность потеющей кожи относительно меньше… Два часа, потраченные Сири на перевод своей математической интуиции в квазиформы и псевдоуглы для алгоритмических зондов Раджита, оставили ей легкую головную боль и склонность к переключению на любые посторонние мысли.

Раджит разогнул спину и откинулся в кресле.

— Кажется… Я думаю, мы наконец попали в точку. Пространство очень похоже на то, что ты описала!

На взгляд Сири, мерцающая многоцветная мешанина на экране ничуть не изменилась; разве что стала немного стабильнее, увереннее…

— Откуда ты знаешь?

— Я не знаю, я чувствую, — ответил он. — Чувствую какую-то правильность или завершенность, словно бы симуляция набрала нечто вроде инерции.

…Неужто последовательность картинок в калейдоскопе постепенно переходит от случайной к закономерной? К чему-то реальному!..

— Это могло бы означать, что модель резонирует с каким-то реальным феноменом, — медленно сказала Сири. — С субчастицами, например. Или суперструнами. [1]

— Чертовски рад твоему «могло бы», — заметил Раджит. — Кто знает, а вдруг мы просто смотрим в зеркало, где отражается то, что мы сами же и показали? И все же твоя сегодняшняя идея… когда ты сказала, что искомое пространство чем-то смахивает на игровое поле для простых автоматов… Отличная мысль! С этой точки зрения многое сразу становится на свои места. К примеру, вот эта штуковина, — он указал на сложный узел у верхнего края экрана, окрашенный яркими оттенками синего и голубого, — вполне может быть аналогом стабильного осциллятора [2] : такие обычно использовались в старых программах имитации жизни.

Сири одобрительно кивнула.

— Похоже на то. В конце концов, что такое частицы, как не стабильные колебания в квантовом поле? Да, мы видим правильную карту… однако карта еще не территория, как сказал мудрец. Но если нам удастся развить модель до такой стадии, когда мы сможем получить из нее информацию, которой нет в учебниках физики, и эта информация окажется верной…

— Да понимаю я, понимаю! Ты твердишь мне об этом уже несколько недель.

— Самая уязвимая часть теории в том, что картирование нашего пространства, по идее, должно быть двухсторонним. Согласно принципу Гейзенберга: ты не можешь наблюдать, не воздействуя одновременно на объект наблюдения. Но вот каков механизм их взаимодействия… масштабные факторы… Ну ладно, я уже вижу, что без свежей чашки кофе ты точно не разберешься!

— Погоди, не торопись, — медленно произнес Раджит. — Я хочу кое-что попробовать. — Его смуглые пальцы забарабанили по клавиатуре.

Их было трое в химической лаборатории: Сэмми, Сири и еще девочка с резким кардиффским выговором, имя которой она давным-давно позабыла. День выдался безумно жарким, и вся школа выплеснулась на свежий воздух при первой же трели звонка. В лаборатории стоял затхлый, раздражающий горло запашок старых реактивов и просыпанных химикатов, а миазмы только что состряпанного вещества, тщательно фильтруемого через большую воронку с бумажными вкладышами, вызывали сухое, назойливое покашливание, которое они никак не могли унять.

— Самая большая доза за все время! — смешливо фыркнул Сэмми.

— Идем на мировой рекорд!

Как обычно, Сири первой наткнулась на растрепанный викторианский томик с заманчивым названием «Удивительные и поучительные научные развлечения», но руководство проектом Сэмми взял на себя.

Выпавшая в осадок черная паста имела множество крайне «поучительных» применений, так как охотно принимала любую форму. Можно было размазать ее по классной доске и дать часок просохнуть, и тогда она издавала изумительные щелчки и скрипы под мелком мистера Уиткатта, выписывающего свои неразборчивые алгебраические закорючки. Высушенная, измельченная и рассыпанная по полу, она обращала целые классные комнаты (а в одно прекрасное утро — и школьный зал для собраний) в сумятицу мелких взрывов под ногами, и все это в сопровождении восхитительных клубов пурпурного дыма. Можно было также затолкать это удивительное вещество в замочную скважину, и тогда вставленный ключ со взрывом вылетал из «пусковой шахты», иногда с весьма «поучительным» результатом.