Вот наконец поворот. Элизабет заспешила, поскользнулась и чуть было не упала в грязь. И в этот самый миг где-то сбоку затрещали кусты и на дороге возник всадник. Девушка замерла на месте. Всадник придержал танцующего нервного коня, оглянулся, пригнул голову, всматриваясь в одиноко застывшую фигуру.

Сердце Элизабет бешено заколотилось, она оглянулась на кусты, готовая уже прыгнуть туда, и вдруг услышала всхрап еще одной лошади и тихую возню. Она была окружена; горло захлестнуло от неистового волнения.

Всадник меж тем спешился и, все еще всматриваясь, приблизился к ней. Он был высок ростом и плотен, длинные волосы изобличали кавалера [1] ; одно из перьев на шляпе, намокнув, свисало вниз.

— Не бойтесь, мисс, мы не причиним вам вреда, — сказал он тихо. — Вы ведь, наверное, здешняя; не укажете ли дорогу на Портсмут?

— Ежели вы хотите через Гилфорд, — ответила она чужим, тусклым от волнения голосом, — надо ехать через этот мост и там, за озером, первый поворот налево.

— А есть еще другая дорога?

— Да, есть другой мост, он ведет к парку. Надо сейчас свернуть направо, через село, потом еще направо, мимо церкви…

Человек легонько свистнул, махнул рукой, и на дорогу из кустов выехали еще трое. Один быстро соскочил с коня, подошел и оказался маленьким живым человечком. Двое других остались в седле; у одного лицо почти до глаз было замотано шарфом.

— Здесь две дороги, — сказал первый. — Одна — сейчас через мост, другая — через город мимо церкви. Как поедем?

Оба снизу вверх посмотрели на человека с завязанным лицом; высокий почему-то снял шляпу. Элизабет тоже посмотрела вверх. Ветер разорвал облака, и сквозь серую мглу засеребрился месяц. Человек в шарфе помолчал.

— Я д-думаю, — сказал он наконец высоким, слегка надменным голосом, — лучше нам м-миновать селение.

Элизабет все еще стояла, не зная, можно ли ей двинуться дальше. Месяц совсем вышел из-за рваных, быстро несущихся туч; замотанный нагнулся, шарф с одной стороны упал на воротник, и она увидела, как чуть пониже уха тусклой слезой блеснула большая продолговатая жемчужина серьги.

— Б-благодарю вас, мисс, — сказал он милостиво, слегка заикаясь. — Как это вы н-не боитесь гулять одна в т-такую ночь?

Минуту спустя Элизабет услышала стук копыт по деревянным доскам моста, и скоро все стихло. Она перевела дух и пустилась дальше, к таверне.

Духота тяжелым маревом висела под низкими дубовыми балками; деревянные кружки гулко стукали по длинным, мокрым от пролитого пива столам; лица присутствующих были красны, глаза масляно блестели, рты скалились. Народу было так много, что у входа стояла толпа, прислушиваясь к речи оратора, который, взмахивая длинными руками, граблями торчащими из коротких рукавов, что-то говорил у стойки. В зале было много женщин, что несколько успокоило Элизабет.

Она приподнялась на цыпочки, стараясь разыскать Джона в дыму и сутолоке. Дружный взрыв хохота заставил и ее прислушаться.

— Это воистину черпая гвардия Сатаны! — выкрикнул тот, у стойки, с длинными руками. — Они нас поучают, требуют, чтобы мы соблюдали заповеди и повиновались лордам, а сами богатеют за наш счет! Они гребут десятину и обирают вдов и сирот!

— Десятины, десятины… — загудело по залу. — Долой десятины! — крикнул чей-то высокий голос.

— Они продают свою проповедь за деньги! — бросил опять оратор, перекрывая шум. — Они продают за деньги имя и учение Христово! Они думают, что если учились в университете, то могут толковать Писание! Книжники и фарисеи! Может, простой крестьянин лучше понимает бога в душе, чем профессор со всей своей ученостью!

— Правильно! — крикнул тот же высокий голос. — Мы сами можем проповедовать не хуже их! Давай дальше!

Зал зашумел, задвигался, плечи стоявших впереди на мгновение разошлись, и Элизабет заметила, что говоривший был одет в потрепанный красный мундир парламентской Армии.

— Эти так называемые пасторы и проповедники, — опять крикнул он и взмахнул граблями рук, — тяжкое бремя для всей нации! Земля стонет под их ногами! «Господи помилуй, господи помилуй», — он закривлялся, кланяясь во все стороны и скроив постную мину. — «Плач и скрежет зубовный ожидает вас, дети мои, если вы не будете исполнять заповедей, повиноваться господам и покорно сносить все обиды…» Тьфу!

Он плюнул в сердцах и снова вскинул руки:

— Вот что, братья! С этим надо покончить! Все мы дети божьи и братья между собой, правду говорили в старину: «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был господином?»

Он вытер рукавом пот со лба, отхлебнул из услужливо поднесенной кружки и сел прямо у стойки на ступеньку. Элизабет то бледнела, то заливалась краской: что, если бы ее жених, мистер Патрик Платтен, все это слышал! Ведь это против таких, как он, метал громы и молнии подвыпивший армейский пророк. Стараясь прогнать из мыслей образ пастора, она стала искать глазами Джона.