С сияющим лицом я покинул институт и через полчаса был уже в детдоме. Вскоре я предстал перед заведующим. Он попытался изобразить на лице любезность и даже поздравил меня.

Затем я распрощался с немецкими и австрийскими друзьями из бывшего детдома номер 6, с которыми провел годы моего детства и которые оставались теперь в «Спартаке». Они, как и заведующий, пожелали мне всего наилучшего, но в их словах было куда больше теплоты и искренности.

Так началась в сентябре 1939 года моя жизнь студента подготовительного курса Московского учительского института иностранных языков.

Одногодичные подготовительные курсы были в то время очень распространены в Советском Союзе. Целью их было подготовить кандидатов для вузов и познакомить будущих студентов с рядом специальных предметов, еще до поступления в эти вузы. По окончании года надо было сдавать экзамены, которые являлись одновременно вступительными экзаменами в вуз. Так как я был теперь курсантом подготовительного курса, можно было надеяться, что через год, т. е. в сентябре 1940 года, я буду принят в Московский учительский институт иностранных языков — МУИИЯ.

Занятия велись не в институте, а в помещении одной из школ в центре Москвы в послеобеденные и вечерние часы. Хотя мы и были уже почти студентами, занятия подготовительного курса напоминали школьные. Как и в школе, занятия проходили по определенной программе, с классными работами и домашними заданиями. Мы получали отметки и сдавали массу экзаменов, как это принято во всех советских школах. Более половины учебного времени посвящалось изучению английского языка. Второстепенными, но также обязательными предметами были: русский язык, русская литература и история. Я был рал что отделался, наконец, от математики, физики, химии и черчения и мог заняться только интересующими меня предметами.

На подготовительном курсе мы подвигались систематически, но очень медленно. Первые три–четыре месяца мы занимались исключительно фонетикой, ибо правильному выговору придавалось большое значение. Все диктовки писались международными транскрипционными знаками. Много времени уделялось выговору фонетических знаков, мы упражнялись перед зеркалом и должны были точно представлять себе положение языка по отношению к нёбу. Только во втором полугодии мы перешли к изучению английского алфавита и правописания.

По западноевропейским понятиям подобный учебный метод может показаться слишком скучным, но он обладал тем неоценимым преимуществом, что при переходе к первым английским текстам курсанты имели уже исключительно хороший выговор. Это было единственным способом преподавания иностранного языка в стране, где почти невозможно было услышать английские радиопередачи, увидеть английские или американские фильмы, где английские или американские книги были малодоступны и где, конечно, было совершенно невозможно встретиться с английскими или американскими туристами. Одним словом, метод преподавания был продиктован советской действительностью.

Меня особенно интересовал курс истории, которым после заключения пакта о ненападении с Германией, подвергся значительным изменениям. Еще год тому назад победа Александра Невского над немецким рыцарским орденом в битве на Чудском озере в апреле 1242 года считалась важнейшим событием русской истории. Теперь же, после заключения пакта с Германией, эта битва упоминалась лишь мимоходом. Зато делался упор на историческое значение внешней политики Петра Великого, способствовавшего созданию прусского государства в 1701 году и заложившего тем самым фундамент тесного сотрудничества между Пруссией–Германией и Россией, который сегодня опять… Далее следовало уже известное описание исторического значения пакта между Советским Союзом и Германией.

После заключения пакта нельзя было не заметить перемен и в других областях. Так в библиотеке иностранной литературы вместо эмигрантских газет стали появляться нацистские газеты. Многие антифашистские романы, написанные немецкими эмигрантами, исчезли с полок. Слово «фашизм» вообще перестало теперь упоминаться в советской печати. Как будто никогда никакого фашизма и не было.

Внутриполитические перемены наступили сразу же по заключении пакта. Уже вечером 23 августа 1939 года с экранов всех советских кинотеатров были сняты известные тогда антифашистские советские фильмы «Профессор Мамлок» (по пьесе Фридриха Вольфа) и «Семья Оппенгейм» (по роману Лиона Фейхтвангера). В тот же вечер были сняты со сцены пьесы антифашистского содержания, в том числе и пьеса «Матросы из Катарро», хотя в ней речь шла о матросском восстании в 1918 году, направленном против австро–венгерской монархии.

Театральные цензоры исходили, очевидно, из принципа, что излишняя осторожность помешать не может.

Когда 1 сентября гитлеровское нападение на Польшу открыло дорогу Второй мировой войне, официальная установка гласила, что обе стороны ведут империалистическую войну и что Советскому Союзу, благодаря его гениальной внешней политике, удалось сохранить нейтралитет. Через несколько дней рассказывали уже первый просоветский анекдот: