Шрифт:
Родственники добрались до места, спихнули труп в карьер, наспех забросали песком, потом кое-как помыли мотоцикл и коляску в реке. На обратной дороге они застряли на переезде. Тепловоз упрямо тащил по рельсам платформы с зачехленными брезентом орудиями и танками. Пересчитать их не хватило бы никакого терпения.
Рядом с мотоциклеткой участкового, прямо под ярким фонарем, замерла черная пузатая машина с важным начальником. Серьезный человек в круглых очках просматривал бумаги, отделенный от мирской суеты бронированным стеклом. Его охранники — крепкие парни в добротных костюмах — выскочили из машины перекурить.
Участковый, протянув одному огонька, кивнул на воинский эшелон:
— Скажите, хлопцы, скоро война начнется?
Охранники переглянулись, а важный человек самолично опустил стекло, внимательно посмотрел на милиционера поверх очков:
— Война, товарищ, уже идет. Наша главная война не прекращается ни на минуту!
Глава 6
В доме тринадцать дверь была заперта на ключ. Свет зажигать не стали, но Тимур и без света чувствовал, как дядя смерил его взглядом, прежде чем начал отчитывать:
— Мне надоели твои подвиги. Я устал их считать: кто тебе позволил снять с овчарки ошейник и выпустить ее из дома?
— Никто. Она жалобно скулила, хотела прогуляться…
— Где прикажешь ее теперь искать? Я постоянно спотыкаюсь о веревки и ящики, мне надоели сигналы, секреты, барабанная дробь и ваши дурацкие прозвища. Почему именно Тимур, а не Тамерлан или Талейран? У тебя же есть нормальное имя — Тимофей. Чем оно тебя не устраивает?
— Оно церковное, а я пионер и в Бога не верю.
— Значит, ты веришь исключительно в чёрта? — По губам мужчины скользнула саркастическая усмешка.
— Ни в кого я не верю! Только в атеизм.
— Ладно. Тогда скажи — кто перерыл и расшвырял мои вещи?
— Собака… наверное…
— Кто разбил мое зеркало? Ты просто не мог этого сделать, не смей врать!
— Так вышло по ошибке.
— Почему ты мне ничего не сказал и позволил девочке уйти из этой комнаты?
— Я не знал, когда она проснется, и пошел отправить телеграмму ее отцу…
— Она тебя попросила?
— Нет. Мы не разговаривали.
— Ясно. Предположим — только предположим! — что она тебе просто понравилась. Тогда как случилась эта странная история с дракой? Чего ты хотел от нее добиться?
— Ничего. Я думал, у нее солнечный удар, и оказывал помощь…
— Ты разорвал на ней блузку и даже чулки, бедняжка вся в синяках и перепугана до полусмерти! Теперь это называется первая помощь?
Тимур виновато опустил голову.
В одном дядя был прав: драться с девочкой Женей ему не следовало.
— Больше не смей даже близко подходить к этой чистой душе! Держись от нее на расстоянии вытянутой руки, — дядя вытянул вперед холеную руку, добавил: — Моей руки! Еще одна выходка, и я отправлю тебя домой, в Москву. Ясно?
— Ясно.
Дядя не кричал, но каждое его слово звучало очень веско. Фразы падали как тяжелые камни и словно застревали где-то внутри: от этого груза Тимур не мог ни двинуться, ни шевельнуться. Его родственник тоже выглядел утомленным неприятным разговором: стащил и бросил на кожаный диван галстук, расстегнул запонки:
— Скажи, откуда взялся этот остолоп — забавный такой старикашка, который плелся от амбулатории, кажется, к станции? Меня уверяли, что в советской стране таких специалистов не существует…
— Доктор Колокольников? — удивился Тимур. — Он давно на пенсии, его попросили поработать в амбулатории, пока фельдшер в отпуске. А раньше был медицинский профессор, поэтому ему предоставили здесь дореволюционный дом за научные заслуги…
— Ты знаешь, где живет этот заслуженный человек?
— Зачем он вам?
— Хочу полюбоваться домом!
Ничего необычного в строении, где проживали Колокольниковы, по мнению Тимура, не было. Всякие бессмысленные башенки-балкончики. Резные карнизы заросли мхом, их облюбовали ленивые поселковые голуби.
Он терпеливо объяснил дяде дорогу:
— Многие ходят посмотреть на особняк, даже к стенке прикручена памятная доска с именем архитектора, какой-то он очень знаменитый был… Это по нашей улице — двадцать первая дача.
— Ладно. Прибери в комнате, сегодня будешь сидеть дома. Я хочу отдохнуть. — Дядя устало поднимался по лестнице на второй этаж, остановился посредине, оглянулся: — Советую, не испытывай мое терпение! — Он исчез за дверью.