Последние слова старик пробормотал едва слышно и поспешно ушёл, а рядом с ним, не теряя достоинства даже в спешке, шагал отважный и добрый сенбернар.

Осень была сухая, запоздалая. Но всё равно в берёзах уже рыжели лисьими хвостами потоки осенних листьев. У дубов стали ржавыми макушки, и только тополя ещё держались, не хотели менять своего зелёного наряда. Листья так и осыпались, не успев пожелтеть.

— Эх, в лес бы махнуть, вот где сейчас красотища! — как-то сказал Василий Иваныч. — Последние славные денёчки! А там пойдёт слякоть, а потом и зима явится.

— Да отозвался Витька. — Только у мамы и папы ни минуточки свободной нет. Не поедут они.

— А ты хоть осину от ольхи отличить сумеешь, городской человек Витька? — усмехнулся Василий Иваныч.

— Вот ещё! — обиделся Витька. — Я у деда всё лето и осень в прошлом году прожил. В Белоруссии. Он меня всему научил. Я и в этом бы году поехал, да дед захворал.

Василий Иваныч нахмурился.

— Вот и моя жена занемогла что-то. В санаторий пришлось отправить. А сын укатил. Моряк он… — Потом внимательно поглядел на Витьку: — Значит, лес любишь?

— Очень, — ответил Витька.

— Молодец! Природу надо любить. И беречь. Она ведь живая, ей больно, когда её обижают, а пожаловаться не может.

Василий Иваныч задумался. Был обеденный перерыв. На штабелях досок, на плитах сидели шофёры, бульдозеристы, сварщики. Витька тоже развернул свой свёрток с бутербродами мама приготовила. Неудобно ведь каждый раз у Василия Иваныча брать. Витьке нравилось перекусывать со всеми вместе неторопливо, аккуратно, с достоинством, как едят рабочие люди.

— Был я в прошлом году в Бразилии, в городе Сан-Паулу, — сказал Кукин, — и пришлось мне нежданно-негаданно говорить перед очень многими людьми об этой самой охране природы.

Вокруг сразу стало тихо.

Все головы повернулись к Василию Иванычу.

И Витька, как всегда, глядел на него во все глаза.

— Как же ты туда попал, Иваныч? — спросил кто-то. — Вроде бы ты не министр и не дипломат какой, чтоб в Бразилии с разными выступать речами.

— А я и выступал как рабочий, как член делегации Комитета защиты мира. Мир ведь не только от бомб защищать надо, но и от грязи всякой.

— Ну и о чём же ты, интересно знать, говорил?

— А вот о том, — Василий Иваныч положил руку Витьке на голову, — что если все вместе всерьёз за дело не возьмёмся, все люди — американцы, немцы, зулусы, французы, китайцы, русские, — то вот таким, как наш Витька, никогда не узнать, что за радость такая — сидеть на зорьке с удочкой, глядеть на поплавок и ждать поклёвки.

Вокруг зашумели, рабочие смеялись, хлопали Василия Иваныча по спине:

— Ну, Иваныч, молодец!

— А они что?

Василий Иваныч смутился, пожал плечами.

— Я и сам не ожидал. На следующий день все газеты напечатали: мол, сеньор Кукин, русский специалист по охране природы, предупреждает человечество!

— Сеньор Кукин предупреждает человечество! — повторил кто-то.

И тут такой хохот поднялся, что Василий Иваныч сам не выдержал, рассмеялся.

Это надо же — сеньор Кукин!

Когда все разошлись, он наклонился к Витьке и сказал:

— Будет тебе лес. Как крупный специалист говорю. А также сеньор!

В пятницу мама и папа таинственно переглядывались, шептались о чём-то, изредка посматривали на Витьку. Думали, наверное, что он совсем ещё маленький дурачок и ничего не замечает.

Витька случайно услышал, как папа сказал:

— Эх, с каким удовольствием махнул бы я с ними!

— А я? — отозвалась мама. — Счастливчики! Завидую самой чёрной завистью. Никому никогда не завидовала, а им завидую.

Витька не выдержал, выбрался из постели, прошлёпал босиком на кухню, где велись эти странные разговоры, и строго спросил:

— О чём это вы тут шепчетесь? Кому это вы завидуете?

Мама вскочила, поцеловала его в макушку и сказала:

— А подслушивать тоже нехорошо. Тем более, что завидую я тебе.

— Мне?! — изумился Витька. — Очень интересно получается! Сами уже взрослые, сами каждый день на работу ходят, а ещё завидуют человеку, у которого карантин. Даже стыдно рассказать про такое Василию Иванычу. Признавайтесь немедленно!