В само здание входить не стали, собрались у подъезда, все еще возбужденные стычкой с пьяными матросами. Иосиф Михайлович подумал, что при встрече с Муравьевым надо будет непременно сказать об этом инциденте.

А тревога в душе усилилась — то ли от непонятной задержки с автомобилем, то ли от брошевлой нетрезвой рукой «Лимонки» на Гончаровской. Тут подбежал молодой чекист, запыхавшийся от волнения и спешки.

— Товарищ Варейкис! Товарищи!.. — бедняга никак не мог отдышаться. — В городе неладно… Вооруженные матросы заняли почту и телеграф…

Так вот почему из Казани и из Москвы — никаких вестей! Иосиф Михайлович почувствовал, как деревенеют губы и сжимается все внутри — нечто подобное он испытал еще под Харьковом, перед первой своей рукопашной. А сейчас, похоже, предстоит схватка почище той. Там он сражался как один из многих пехотинцев, справа и слева были солдаты, бывалые солдаты, а впереди был явный враг. Здесь же предстоит и самому сражаться, и другими командовать. И решать, где друг, а где недруг. Решать мгновенно и безошибочно. За ошибку — расплата, нет у него ни времени, ни права на ошибку. И прежде всего — совладать с собой, чтобы никто не заметил его состояния, не догадался, как ему трудно. Не уронить, себя!

— …А на Гончаровской ставят пулеметы, — говорил чекист. — На всех перекрестках.

— Товарищ Варейкис! — обратился один из охранявших здание латышских стрелкой. — Прикажите, мы снимем эти пулеметы.

— Товарищ Варейкис! Пусть Совет только прикажет, мы…

Их столпилось с десяток, славных прибалтийских парней. Они требовали приказа, сжимали крепкими пальцами лоснящиеся ложа своих видавших виды трехлинеек, готовые ввязаться в бой при любом соотношении сил.

— Спокойно, товарищи, спокойно! — сдерживал их Иосиф Михайлович. — Сейчас все выяснится.

Он успокаивал их, бывалых бойцов, и они дивились невозмутимости товарища Варейкиса, даже не подозревая, каких усилий стоило ему выглядеть спокойным да еще успокаивать других.

— А это что еще за отряд?

К ним приближалась колонна красноармейцев и матросов, более роты, почти батальон. Шли стройно, мерно топча мостовую. Вот вышли из-за угла замыкающие, деловито везя за собой облезлые «максимы». Впереди строя вышагивал красавец командир в алой черкеске, над смуглым лицом — белый мех невысокой шапки, весь в ремнях, при всевозможнейшем оружии: шашка, наган, два кольта, кинжал… Ну и ну!.. Приблизившись, он пропел небрежно, даже не оглянувшись:

— Отря-ад! Стой!!

Отряд дружно притопнул и стал. А великолепный командир, подойдя вплотную к стоявшим у зданил и не спуская огненных глаз с Варейкиса, козырнул:

— Старший адъютант главкома Муравьева. Действую от его имени и по его приказанию. — Слушаем вас, — сдержанно отозвался Иосиф Михайлович. Он узнал этого красавчика, который был при Муравьеве еще тогда, в Харькове. Но если так, то и тот должен был вспомнить и узнать, однако виду не подает. Забыл или притворяется?

— Кто здесь большевики, а кто левые эсеры? — громко обратился адъютант к остальным. — Разберитесь, эсеры налево, большевики направо!

Никто, однако, такой команде не подчинился. Кто-то даже отозвался насмешливо:

— А здесь не большевики и не эсеры. Просто так… частная публика.

— Издеваетесь? — черные глаза адъютанта угрожающе сузились, он поиграл побрякушками, украшавшими его ремешки, будто конскую сбрую. — На-пра-сно. Кто из вас председатель Совета?

«Слава богу, нет здесь Гимова, а то бы вызвался, — подумал Иосиф Михайлович. — В конце концов я его официальный заместитель и, кроме того, председатель партийного комитета. Вполне достаточно для них…»

— Я председатель, — заявил он, не уточняя. — Можете сообщить мне все, что вам надо.

— Мне надо… мне надо объявить вам, что вы арестованы. Временно, конечно.

— Спокойно, товарищи! — Иосифу Михайловичу снова пришлось сдержать нетерпеливо надвинувшихся латышей. — Спокойно… Мотивы ареста?

— Мотивы ареста узнаете у главкома.

— Ордер на арест, — потребовал Иосиф Михайлович. И тут же с удовлетворением заметил, что к такому обороту нарядный адъютант явно не подготовлен.

— Видите ли, — ответил тот вполне вежливо и не вполне уверенно, — дело в том, что… сейчас я все разъясню…

Приведенный адъютантом отряд, хотя соответствующей команды не было, потерял строй и, придвинувшись, плотной толпой окружил и своего командира, и всех остальных. Кто-то из отряда уже прикуривал у латышского стрелка, обстановка заметно разряжалась. Иосиф Михайлович, однако, понимал все неравенство сил и всю невыгодность своего положения. Решил выигрывать время. Терпеливо, никак не показывая своей предельной настороженности, выжидал, что еще вымолвит и что предпримет сей старший адъютант, столь похожий на опереточного статиста. А тот, преодолев свою первую растерянность, поднял руку — широкий рукав черкески при этом движении картинно соскользнул с локтя — и заговорил громко, решительно, как на митинге, обращаясь теперь не столько даже к председателю, сколько к окружающим их бойцам, и в первую очередь к латышам: