Картленд Барбара
Шрифт:
Гардения подумала, что слуги всегда все знают.
— Да, Артур.
— Я всегда его недолюбливал, — сказал он почти про себя.
— В таком случае, говори то, что я тебе сказала, — снова попросила Гардения. — Все слуги в доме думают, что ее светлость уехала в Англию.
— Они ничего от меня не узнают, мисс. Можете не беспокоиться, — твердо заявил Артур.
Гардения повернулась и собралась было снова задвинуть стеклянную перегородку, когда он добавил:
— Знаете, мисс, у меня есть идея. Когда я отвезу вас, я отправлюсь на Северный вокзал и немножко пооколачиваюсь там в надежде, что кто-нибудь из зевак приметит машину. Вы же знаете этих полицейских, они все примечают.
— Отличная идея, — согласилась Гардения.
Она почувствовала себя немного лучше, потому что им помогал один из ее соотечественников.
Она снова села рядом с тетушкой.
— Мы уже почти приехали, тетя Лили. Положитесь во всем на меня. Когда я куплю билеты, как можно быстрее идите к поезду. Нам надо постараться, чтобы нас не заметили.
Было уже два тридцать пять, когда они приехали на Лионский вокзал. Гардения купила билеты; к счастью, поезд не был переполнен и им удалось получить купе в спальном вагоне. Затем, еле поспевая за носильщиком, толкающим тележку с их багажом, они почти бегом направились по длинной платформе. Они успели войти в вагон за несколько секунд до отправления.
— Не забудьте это, мисс, — послышался почтительный голос Артура, и он протянул ей несессер ее тетушки. Гардения взяла его, отметив про себя, что он был украшен огромной герцогской короной.
— Спасибо тебе, Артур, — сказала она. — Ты нам очень помог. Я уверена, что ее светлость крайне тебе признательна.
— Желаю удачи, мисс, — поспешно сказал Артур, и в это мгновение поезд тронулся с места.
Гардения быстро помахала ему рукой, затем вошла в свое купе и закрыла дверь.
Ее тетушка полулежала на сиденье, обхватив голову руками.
— Мне очень жаль, тетя Лили, — сказала Гардения. — Могу я что-нибудь для вас сделать?
— Бренди, — пробормотала герцогиня. — Мне нужно немного бренди.
Гардения позвонила, и спустя некоторое время стюард принес бутылку «Курвуазье» и два бокала. Он поставил все это на столик.
— Будете ли вы ужинать, мадам? — поинтересовался он. — Первая смена в шесть часов.
— Мы будем ужинать в купе, — поспешно ответила Гардения. — Я позвоню позже.
— Слушаюсь, мадемуазель. Я приготовлю постели после того, как мы проедем Аньон.
Он вышел из купе, и Гардения налила бренди и протянула бокал тетушке.
— По крайней мере, нам удалось уехать, — сказала она. — Но все равно мы не можем чувствовать себя в безопасности, пока не пересечем границу завтра утром. Интересно, в какое время это будет.
— Около семи утра, — ответила ее тетушка. — Я часто ездила этим поездом.
— Еще почти шестнадцать часов! Неужели полиция за это время нас не обнаружит? Они могут послать телеграмму, и нас снимут с поезда на одной из станций.
Гардения принялась размышлять, не лучше ли было бы направиться в Бельгию или Голландию, но это означало, что им пришлось бы уезжать с Северного вокзала. Она пришла к выводу, что Берти был прав, и в Сюртэ считают, что они направятся на север.
Тетя Лили снова протянула свой бокал. Она выпила вторую порцию бренди с такой же скоростью, как и первую, и постепенно на ее лице стал появляться румянец, и она больше не выглядела такой подавленной.
— Давайте, я помогу вам снять шляпку и плащ, — сказала Гардения. — Нас уже никто не видит, и мы с таким же успехом можем устроиться поудобнее.
— Ты уверена, что барон покинул Париж? — спросила ее тетушка. — Я должна была попытаться связаться с ним, чтобы быть уверенной, что он в курсе всего происходящего.
— Мистер Каннингэм сказал, что он совершенно точно уехал, — холодно ответила Гардения.
— Я всегда чувствовала — так и случится, — пробормотала герцогиня, разговаривая скорее сама с собой, чем со своей племянницей. — Я никогда не доверяла этому Пьеру Гозлену.
— Кто бы смог ему доверять? — презрительно спросила Гардения. — Он был отвратительным типом.
— Но Генрих говорил, что он очень, очень умен.
Гардения судорожно глотнула воздух.
— Тетя Лили, как могли вы шпионить против Франции? — решительно спросила она. — Как вы, англичанка, могли опуститься до этого?
Ее тетушка взглянула на нее, как будто впервые осознав, с кем она разговаривает.
— Я ничего не признаю! — сказала она почти сердито. — Барон знал, что делал. Пьер Гозлен все наврал… наврал, ты слышишь меня? Если он сказал что-нибудь против Генриха или меня, это все неправда!