Иван Степанович в осторожной и сдержанной манере высказался, что Трехтемиров, Стайки и Трипилье можно полякам отдать без особого ущерба. Но отдавать Чигирин, Канев и Черкассы (которые стояли пустыми) никак нельзя. Эти области, быстро заселившись, станут притягательными для всех недовольных, включая запорожцев, что затруднит управление пограничными областями Гетманщины. А Киев в этом случае останется единственным царским владением в Правобережье.

На второй встрече, которая состоялась на следующий день, Мазепа уже не был так сдержан. Он внимательно ознакомился с договорами Петра с Августом и счел их неразумными. По этим условиям Россия должна была предоставить Речи Посполитой деньги («казну») и войска. Обязанности же польской стороны в статьях вообще не были четко оговорены, что Мазепа не замедлил отметить. Кроме того, гетман весьма здраво полагал, что в отношениях с Августом можно было довольствоваться обещанием только денег или только войск. А уж в случае такой большой уступки (обещая и то и другое) — следовало настаивать на «великом знатном деле». Впрочем, Иван Степанович тут же заметил, что вообще никакого «доброго дела» он от поляков не ждет. Доказательств он привел этому множество, показав свою полную осведомленность в русско-польских внешнеполитических отношениях. В частности, он обвинял Речь Посполитую в том, что, получив большие территориальные уступки и денежное вознаграждение по условиям Вечного мира, поляки так и не утвердили его сеймом, не записали в его конституцию [401] . Много претензий Мазепа высказывал в адрес поляков и в связи с их покровительством униатам в Правобережной Украине. Например, в 1700 году поляки отдали униатам главный православный собор во Львове. Да и в недавних военных действиях гетман видел неискренность поляков, которые отступили от Риги, поставив тем самым русские войска под удар. Поэтому Иван Степанович советовал как максимально возможную уступку отдать полякам Трехтемиров, Стайки и Трипилье, но только если прежде сейм внесет в свою конституцию подтверждение Вечного мира.

Наконец, Мазепа, не стесняясь, продемонстрировал Михайлову его некомпетентность во внутренней польской ситуации. Он объяснил, что договор с поляками можно заключать, только если со стороны Речи Посполитой его подпишут главные сенаторы — архиепископ Гнезненский, коронный гетман и Любомирский. Во-первых, это были люди, обладавшие огромной властью в Речи Посполитой, а во-вторых, владельцы правобережных имений, о возвращении которых и шла речь. И наоборот, Мазепа считал «неприличным» договариваться с подканцлером литовским Щукой как с человеком, «опороченным» на сеймах, не имеющим шансов стать сенатором. Развеял гетман и иллюзии Михайлова относительно возможной помощи русским войскам в войне со Швецией со стороны литовского магната Огиньского. Хотя, по мнению Мазепы, литовцы были значительно более доброжелательны к русскому царю, чем собственно поляки, но отправиться в Лифляндию они все же не смогут.

Встреча завершилась взаимными любезностями. Михайлов уверил гетмана, что без его совета никакие решения об украинских территориях приниматься не будут. Головин, получив подробный отчет дьяка, остался весьма доволен. Он написал Мазепе благодарственные письма, в которых высоко оценил его советы [402] .

После поражения под Нарвой Петр, как известно, принимает активные меры для восстановления боеспособности армии, вводит немецкое платье для дворян и проводит ряд других реформ. Весной 1701 года Мазепа получает приказ выступить с казаками в Лифляндию. Подготавливая этот поход, Петр в конце мая лично писал Августу, чтобы Мазепе был обеспечен свободный проход «со всяким приятным вспомогательством» [403] . В июле Петр, находясь в Печорах, торопил гетмана с выступлением в Речь Посполитую [404] . Свой поход против шведов готовил и Борис Петрович Шереметев, находившийся в Новгороде. Он тоже писал Мазепе, чтобы тот поспешно выступал к Пскову [405] . Иван Степанович с казаками успел прийти к реке Сож, когда получил новый царский указ, по которому он должен был вернуться и вместо себя направить пять полков во главе с наказным Павлом Апостолом.

Вызвано это было, с одной стороны, взрывоопасной обстановкой и серьезным недовольством в Левобережье русскими и гетманом, а с другой — активизировавшимися действиями хана. Он не только подговаривал запорожцев, но и посылал своих посланцев к самому Мазепе, уговаривая отстать от Петра и жить с ним в союзе, «как при Хмельницком» [406] . И хотя объективная ситуация требовала присутствия гетмана в Украине, Иван Степанович счел себя обиженным. Он писал Головину, что возвращается с «жалостию и стыдом», ибо отправился в поход «с сердечною охотою и немалым моим коштом», стремясь показать себя верным подданным «не на словах, не на бумаге, но самым делом» [407] .

Поход тем не менее оказался успешным. В сражении при Эрестферской мызе был разбит шведский генерал Шлиппенбах. Был взят Юрьев (Тарту) [408] . Казаки получили большую добычу. Шереметев, командовавший походом, очень внимательно следил, чтобы казаки остались довольны и «охочи» [409] . Но далеко не все командиры российской армии придерживались такой политики. Снова начались ссоры и раздоры с русскими офицерами. Полковники жаловались Мазепе на оскорбления, несправедливости. К тому же за время похода они понесли убытки в хозяйстве, которое некому было в их отсутствие вести. Многие казаки были побиты и потоплены, когда получали в псковских селах сено, и виновные не были наказаны. Перед возвращением в Украину у них отобрали пушки, не объяснив никак причину этого. Особенно остро казаки реагировали на то, что у них отбирали добычу. Испокон веков война служила средством обогащения для реестровых, и теперь они были очень недовольны службой на фронтах Северной войны, а значит, недовольны гетманом. Мазепа так и писал Петру: «Эти возвратившиеся войсковые люди поднимают на ропот остававшихся в Малороссии, все в один говор ропщут на меня, будто я за их права и вольности не стою…» [410]

Заканчивался только второй год войны, а массовые выступления казаков приобретали весьма угрожающий характер. Войска были оставлены зимовать в Лифляндии. Только Гадячский полк с Михаилом Буруховичем и Лубенский с Дмитрием Ецховетом были отпущены домой. Компанейцы и сердюки, как самые боеспособные, остались в Печорской крепости [411] .

В январе 1702 года последние полки Апостола вернулись в Украину, но многие рядовые казаки, не дождавшись этого, бежали и примкнули к шведам. Размах этого доселе невиданного явления был таков, что Петр издал специальную «увещевательную» грамоту, в которой убеждал беглецов вернуться, обещая милость и щедрое жалованье. Если же они не послушаются и не отстанут от шведов, царь угрожал смертной казнью и проклятием [412] .

Мир с Турцией и тяжелые, не приносившие прибыли, в отличие от Азовских походов, кампании Северной войны — все это привело к новому обострению отношений Мазепы с Запорожьем. Еще в 1701 году, направляясь в поход под Псков, запорожцы шли так медленно и лениво, что по дороге ограбили жителей Украины и России вплоть до Смоленска, так и не добравшись до фронта боевых действий. Летом того же года группа запорожцев напала на греческих купцов, направлявшихся из Царьграда в Батурин. Султан потребовал от Мазепы, чтобы немедленно были возвращены товары. Для Москвы это было крайне неприятно — не хватало добавить к шведской еще и турецкую войну. Петр направил к кошевому атаману Петру Сорочинскому толмача Посольского приказа для расследования обстоятельств этого происшествия [413] .

Головин написал Мазепе, прося его совета, что делать с запорожцами. Иван Степанович прямых ответов давать не хотел. «Имеешь, ваша вельможность, высокий разум… так можешь свободно без моего совета то рассудить, какого запорожцы наказания годны», — отвечал он адмиралу. И значительно более искренне добавлял: «Я бы им давно притер носы и унял их от сумасбродного своевольства… если б не боялся привести их в последнее отчаяние и отогнать от милости монаршеской» [414] . Головин сердился, что гетман отделывался комплиментами, но тот упорно не хотел брать на себя ответственность за решение, «чтоб не подать на себя большого подозрения, будто я действую из приватной моей к запорожцам какой-нибудь злости…». Как мы знаем, личный повод к нелюбви к запорожцам у Мазепы действительно был.