Никакого хода первому доносу Кочубея не было дано. Возможно, оттого, что попал он в Монастырский приказ и пока в московской бюрократической машине добрался до Посольского, прошло много времени. Петр впоследствии писал, что узнал о появлении монаха перед самым своим отъездом из Москвы в Польшу — «и для того я сие дело отложил до свободного времени» [595] . Но Мазепа не знал о доносе ни от кого из своих осведомителей в Москве и сношений с Лещинским не прекращал.

Петр на самом деле значения доносу не придавал. В середине декабря царь отправил к гетману А. В. Кикина. С ним были посланы подарки Мазепе (соболья шуба) и старшине — за их труды по строению Печерской крепости. Кикину приказывалось «разведывать подлинно о турецком приготовлении по гетманским ведомостям». Речь шла о распространившихся упорных слухах, что султан собирался выступить в коалиции со Станиславом и Карлом. Мазепа сообщил Головкину о полученных им из Ясс известиях о военных приготовлениях Порты и о ее сношениях с врагами России. Переписывался он и с Толстым касательно сношений крымского хана со Станиславом Лещинским [596] . Срочная посылка Кикина доказывает, что сведениям Мазепы придавалось огромное значение. О доносе в наказе воеводе не упоминалось ни слова.

Тревожная осень 1707 года прошла под знаком борьбы за Правобережье. Мы уже упоминали, что в Жолкве Петр объявил Мазепе свое решение отдать эту территорию полякам, чтобы удержать хотя бы тех немногих магнатов, которые еще придерживались Августа и союза с Россией. Гетману обещали только поставить его заранее в известность о начале работы комиссии по передаче земель.

В середине августа Мазепа писал Головкину о том, что, по его сведениям, каштелян волынский собирает войска, чтобы начать комиссию и под угрозой силы вернуть Белую Церковь и прочие правобережные крепости [597] . 17 августа гетман был уже вынужден сообщать, что польские войска встали в Плоскирове и намереваются идти в Белую Церковь, куда и его приглашают. Мазепа с горечью писал, что это «совесть мою смущает, что я обнадеживал и обещал заблаговременно предостеречь бедных сегобочных людей», дабы они имели время перебраться на Левобережную Украину, спасаясь от мести шляхты, ксендзов и евреев. Немедленно уйти теперь, когда только что сделаны запасы на зиму, собран урожай, крайне тяжело, болезненно и практически невозможно. Снова и снова гетман напоминал об обещании Петра своевременно предупредить его о начале комиссии [598] . Поляки со своей стороны давили на гетмана — ему, в частности, писали сам примас Станислав Шемберк, архиепископ Гнезненский, гетман великий коронный Сенявский и Станислав Денгоф, маршалок генеральной конфедерации, созданной в поддержку Августу [599] .

Но вопли и крики Мазепы не прошли даром: в конце августа он получает распоряжение от Головкина выпроводить из Украины польских комиссаров. 20 сентября, лукавя, гетман писал полякам, что не может съехаться с ними для проведения комиссии до тех пор, пока не получит письменное подтверждение на сей предмет от Петра [600] . Именно в таком плане предлагалось ему вести себя перед поляками согласно распоряжению Головкина, полученному в начале октября [601] . Примерно тогда же пришло и тайное письмо от Петра, в котором говорилось, что ни теперь, ни после завершения войны со Швецией царь и не думает отдавать Правобережье. Главными причинами этому выставлялись планы войны с Турцией, а также та опасность, которую таило приобретение поляками Правобережья — а именно возможность вести контакты с татарами и турками [602] . Если гетман и не слишком доверял этим заявлениям царя (забегая вперед, отмечу, что после окончания Северной войны Петр отдаст Правобережье полякам), то по крайне мере мог ими пользоваться.

Поляки злились, засыпали Мазепу жалобами, обвиняли в том, что он не исполняет царского указа об отдаче Правобережной Украины [603] . Они заявляли, как писал Мазепа, «что я только один упрямо неподвижно стою и указу монарха моего противлюсь, не желая для пользы будто моей личной Украины им, полякам, отдавать» [604] . В том, что Правобережье не было отдано исключительно из-за позиции гетмана, поляки были правы.

В конце октября в ответ на предложение Головкина «объявить совет о Белой Церкви и прочих местах сегобочных украинных» Мазепа написал обширное послание, в котором подробно излагал свое мнение по данному вопросу. Он подчеркивал, что давать совет трудно, когда он не знает тех оснований, на которых формируется мнение Петра, — не знает его военных задач, не знает, нужна ли ему или нет дружба поляков, и т. д. Однако он полагал, что приближение поляков к Днестру и Днепру будет иметь последствием разрастание бунтов и мятежей, так как, имея прямые доступы в Крым, Запорожье и к Секер-паше (базировавшемуся в Бендерах), они смогут посылать туда своих людей и подговаривать их на недружеские выпады. Гетман напоминал о той ситуации, которая возникла в 90-е годы, когда поляки активизировали свои контакты с запорожцами, подбивая их на выступления против гетмана. Не меньше проблем создавали и постоянные подсылки поляков на Левобережье, наветы и доносы. Разумеется, для сохранения стабильности в Гетманщине гетман желал отдалить границу и сделать такие «подсылки» более затруднительными. То же касалось и южной границы. Мазепа привел такой пример: заняв городок Яллгорлик на Правобережье неподалеку от Бендер, он перекрыл все пути для поляков и получил полный контроль за ситуацией и достоверную информацию о намерениях турок и татар. Если же отдать Яллгорлик полякам, то они «получат проход без всякого препятствия». Много беспокойства вызывало у Мазепы намерение поляков, опираясь на указ Петра, подписанный в Жолкве, вступить своими войсками в Правобережную Украину и расположиться там на зимние квартиры. Зная настроение местного украинского населения, гетман предупреждал, что это «без кровопролития обойтись не может». С другой стороны, он объяснял, что отпора польским войскам дать не имеет возможности — «понеже люди реймента моего на многие части разорваны и разделены» по фронтам Северной войны. Да и вообще в поле они не смогут успешно воевать с поляками, разве что, обороняясь в крепостях, «понеже, как многократно об этом к вашей милости писал, очень все обнищали, обессилили, больны и голодны, и наги и босы» [605] .

Приходится заметить, что политика Мазепы по отношению к Правобережной Украине, проводимая в духе Дорошенко и Самойловича, не слишком сочеталась с идеей союза с Лещинским, который предусматривал возвращение поляков в эти области. Это лишний раз говорит о том, что союз с Лещинским Мазепа рассматривал исключительно как крайнюю меру в условиях тяжелой военной ситуации.

Тем временем постройка новой крепости в Киеве близилась к концу, и уже в сентябре Мазепа просил Шафирова исходатайствовать роспуск войск, задействованных в этих тяжелых работах. Головкину он описывал изнурение и обнищание работавших там казаков [606] . В начале ноября строительство крепости было завершено. Петр, находившийся в Полоцке, прислал указ, чтобы войска были наконец распущены по домам. Гетману тоже разрешалось уехать в Батурин [607] . Новая Печерская крепость была передана в ведение князя Д. М. Голицына, туда ввели русский гарнизон [608] .

Иван Степанович задержался в Киеве еще почти на месяц в связи с болезнью своей матери. Марии Магдалене было уже около 90 лет, и последние тревожные события не могли не повлиять на резкое ухудшение ее здоровья. Гетман писал Головкину, что она «до кончины жития своего приближается» [609] .

В последних числах ноября Мазепа вернулся в Батурин. Туда на Рождество, как выразился Орлик, «принес дьявол за колядой» иезуита Заленского. Он встал за две мили от гетманской резиденции, в селе Оленовце, и написал Ивану Степановичу, спрашивая, как быть дальше. Мазепа был недоволен, опасаясь, не без основания, что появление иезуита прямо у него в Батурине вызовет серьезные подозрения. Он приказал Орлику, единственному посвященному в суть переговоров, которые велись через Заленского с Лещинским, ехать к иезуиту и отвезти его в Бахмач, гетманский дворец. Орлик должен был выговаривать поляку, почему тот не остался в Виннице, а явился лично. Заленский был крайне удивлен тем, что Орлик был осведомлен о тайных переговорах, но пояснил, что имеет на руках универсал короля Станислава, выданный на имя всей Украины с обещаниями всяких вольностей и королевских милостей. Зная о том, что на Рождество в Батурин традиционно съедется вся старшина и полковники, Заленский спешил, чтобы Мазепа мог уже на этом собрании объявить универсал. Поселив иезуита в Бахмаче, Орлик дважды привозил его в Гончаривку, имение Мазепы. Место и время, как мы увидим ниже, было выбрано неудачно — слишком много свидетелей и слишком близко к имению Кочубея.

Универсал Лещинского был написан в традиционном для польских королей стиле — «гетману, наказному, полковникам, атаманам, есаулам, молодцам и всей черни войска нашего Запорожского, Заднепрянского и всей Украине». В нем он призывал вернуть «оторванный под чужое и неизвестное перед тем господство православный казацкий народ» под наивысшую опеку «дедичных украинных панов, наяснейших польских королей». Станислав обещал обращаться со своими украинскими подданными «как милосердный батько к блудным сынам» [610] . Кроме того, иезуит сообщил о численности шведских войск, о том, что они планируют идти из Литвы на Москву, а Станислав с другой стороны — на Киев. С поляками должна была соединиться и орда согласно договоренности с турецким посланником [611] .