— Что-что? — переспросил Аппашер. Он недослышал, поскольку у призраков все чувства обычно притуплены. — Понимаешь, слух у меня теперь уже не тот, что прежде…

— О, я понимаю, дорогой… Но не могу же я кричать — там Ада спит, и вообще…

— Извини, конечно, не мог бы ты меня на минутку впустить к себе? А то я все на ногах…

— Нет-нет, что ты! Не дай бог еще Блиц почует.

— Что? Как ты сказал?

— Блиц, овчарка, ты ведь знаешь моего пса, правда? Он такого шума наделает!.. Тут и сторож, чего доброго, проснется… И потом…

— Значит, я не могу… хоть несколько дней…

— Побыть здесь, у меня? О, дорогой мой Аппашер, конечно, конечно!.. Для такого друга я… Ну как же! Послушай… ты уж меня извини, но как быть с собакой?

Такой ответ смутил Аппашера. И он решил воззвать к чувствам этого человека.

— Ведь ты плакал, маэстро, плакал совсем еще недавно, там, на кладбище, произнося надгробную речь перед тем, как меня засыпали землей… Помнишь? Думаешь, я не слышал, как ты всхлипывал? Слышал.

— О, дорогой мой, не говори… у меня тут такая боль. — И он поднес руку к груди. — О боже, кажется, Блиц!..

И действительно, из-за двери донеслось глухое, предупреждающее рычание.

— Подожди, дорогой, я только зайду успокою эту несносную тварь… Одну только минуточку, дорогой.

Он, как угорь, быстро скользнул в квартиру, захлопнул за собой дверь, хорошенько запер ее на засов. И все стихло.

Аппашер подождал несколько минут, потом шепотом позвал:

— Тамбурлани, Тамбурлани.

Из-за двери никто не отозвался. Тогда он легонько постучал костяшками пальцев. Ответом ему была полная тишина.

Ночь все тянулась. Аппашер решил попытать счастья у Джанны — девицы доброй души и легкого поведения, с которой он не раз проводил время. Джанна занимала две комнатушки в старом густонаселенном доме далеко от центра. Когда он туда добрался, был уже четвертый час. К счастью, как это нередко бывает в таких муравейниках, дверь подъезда оказалась незапертой. Аппашер с трудом вскарабкался на шестой этаж — он так устал от кружения по городу.

На площадке он и в темноте без труда отыскал нужную дверь. Тихонько постучал. Пришлось постучать еще и еще, прежде чем за дверью послышались какие-то признаки жизни. Наконец до него донесся заспанный женский голос:

— Кто там? Кого это принесло в такое время?

— Ты одна? Открой… это я, Тони.

— В такое время? — повторила она без особого восторга, но со свойственной ей тихой покорностью. — Подожди… я сейчас.

Послышалось ленивое шарканье, щелкнул выключатель, повернулся ключ, и со словами: «Чего это ты в такую пору?» — Джанна открыла дверь и хотела тут же убежать в постель — пусть сам за собой запирает, — но ее поразил странный вид Аппашера. Она ошарашено оглядела его, и только теперь сквозь пелену сна до ее сознания дошла явь.

— Но ты… Но ты… Но ты…

Она хотела сказать: но ты же умер, теперь я точно помню. Однако на это у нее не хватило смелости, и она попятилась, выставив перед собой руки — на случай, если он вздумает приблизиться.

— Но ты… Но ты… — И тут из ее горла вырвался крик. — Уходи!.. Ради бога, уходи! — заклинала она его с вытаращенными от ужаса глазами.

А он все пытался ей объяснить:

— Прошу тебя, Джанна… Мне бы только немного отдохнуть.

— Нет-нет, уходи! И не думай даже. Ты с ума меня сведешь. Уходи! Уходи! Ты хочешь весь дом поднять на ноги?

Поскольку Аппашер не двигался с места, девушка, не спуская с него глаз, стала торопливо шарить на комоде; под руку подвернулись ножницы.

— Я ухожу, ухожу, — сказал Аппашер растерянно, но она со смелостью отчаяния уже приставила это нелепое оружие к его груди: оба острия, не встретив на своем пути никакого сопротивления, легко вошли в грудь призрака.

— Ой, Тони, прости, я не хотела! — закричала девушка в испуге.

— Нет-нет… Как щекотно! — истерически захихикал он. — Пожалуйста, перестань. Ой-ой, щекотно! — И стал хохотать как сумасшедший.

Снаружи, во дворе, с треском распахнулось окно и кто-то сердито заорал:

— Что там происходит? Уже без малого четыре! Безобразие какое, черт побери!

Аппашер со скоростью ветра унесся прочь.

К кому бы еще обратиться? К настоятелю церкви Сан-Калисто, что за городскими воротами? К милейшему дону Раймондо, старому товарищу по гимназии, соборовавшему его на смертном одре?

— Изыди, изыди, исчадие ада! — такими словами встретил пришедшего к нему скрипача почтенный пастырь.