Мы встречаем самые разные примеры участия воображения при обращении к историческим данным. На самом элементарном уровне, например, утверждение о том, что ГОСПОДЬ «участвует» в происходящем (например, в исходе из Египта), является очевидным примером обращения от реального к воображаемому: инициирование событий приписывается ГОСПОДУ, а не кому–то из людей, равно как не идет речи и об отсутствии инициатора. На следующем этапе бесконечный процесс развития традиции, в ходе которого один и тот же сюжет пересказывается по–разному в разных «источниках», свидетельствует о способности традиции переосмысливать рассказанные некогда истории в самых разных обстоятельствах. Затем эти древние события становятся некоторыми «типами», причем вновь полученный опыт осмысляется в соотнесении с ними. Так, например, вавилонский плен ассоциируется с потопом (Ис 54:9), а возвращение из плена домой уподобляется исходу из Египта (Ис 43:16–21). В результате подобных действий Писание «наполняется» множеством значений, что, в свою очередь, допускает множество вариантов прочтений. Таким образом, сам текст открывает новые возможности для творческого воображения.

Именно благодаря воображению верующих людей появился текст Священного Писания. Точно так же интерпретация Писания (выявление новых значений в окончательной версии текста) верующими христианами представляет собой творческий акт, соответствующий художественному характеру самого текста. Именно поэтому различные интерпретации появляются снова и снова. Более того, именно поэтому многие христианские учителя, священнослужители и ученые, обращаясь к тексту Библии, постоянно находят в нем новизну.

Тем не менее это не означает, что все художественные экстраполяции Писания хороши в равной мере. Гарретт Грин говорит о «каноническом воображении», или «парадигматическом воображении», трактующем тексты и реальность в соответствии с нормативными образцами и моделями Писания:

По мнению Грина, верная истине художественная интерпретация Писания должна согласовываться с образцами веры, выраженными в символах веры и нормативных учениях

Церкви. Это означает, что интерпретаторы, чтобы быть верными истине, должны «прочитывать» текст в соответствии с определенными парадигматическими установками. На мой взгляд, в своих выводах Грин идет гораздо дальше меня, однако это обстоятельство не меняет сути вопроса. Очень часто тот или иной фрагмент Писания может стать источником нового прозрения, даже если он явно не укладывается в «парадигматические установки». Таким образом, я считаю, что в процессе интерпретации творческая свобода и вера находятся в некотором диалогическом взаимодействии между строгим соблюдением парадигматических установок и вниманием к фрагментам, не только противоречащим этим установкам, но и требующим обновления их формулировок. (Яркий тому пример — либеральные тенденции в современной герменевтике, призывающей обратить внимание на некоторые очень важные детали текста, оставленные без внимания в традиционных комментариях.)

Столь пристальное внимание к роли воображения может прозвучать как призыв к буйному полету фантазии, не сдерживаемой никакими границами. Однако существует множество важных исследований, посвященных роли воображения в постижении истины, где такое воображение противопоставлено безудержной, некритической фантазии (R. Kearney 1988; Bryant 1989). Выходя за рамки данного разграничения, можно предположительно назвать воображение не просто актом введения нового, но и актом принятия, благодаря которому новые интерпретации «доходят до нас» и «даются нам» путями, недоступными нашим собственным творческим способностям. Воображение оказывается, таким образом, благодатным источником, из которого самораскрывающийся Бог зовет нас выйти за границы традиционных интерпретаций и увидеть в тексте «новые истины». Вот лишь один пример:

Бог раскрывает свои истины через воображение человека, задействованное как в создании, так и в интерпретации текстов. Как это происходит, объяснить невозможно, но ясно, что откровение происходит именно так. Даже Бернхард Андерсон, умеренно настроенный и рассудительный ученый, утверждал: