– Доводилось, – кивнул Дрозд и уставился в кружку, не желая откровенничать. Воспоминания явно оказались не из приятных. Он вздохнул и вдруг произнес: – Я вот все Рживи вспоминаю. Вот там здорово было. В кои-то веки не бродягой себя чувствовал, а человеком. Все на цырлах так и ходили. Ненавидеть ненавидели, конечно, но втихую. Потому как за нами сила была. А тут…

– Всей силы – один патент, – усмехнулся я.

– А хоть бы и так! Бумажки, они поважней золота будут.

– Смотря какие.

– Это точно, – кивнул усач. – Командир, насчет этого дела ничего сказать не хотите? Я ведь нутром чувствую – нечисто здесь что-то. Неправильно.

– Каждый из нас знает ровно столько, сколько ему знать положено.

– Знай я больше, мог бы помочь. Только дайте возможность проявить себя, не подведу.

– У тебя будет такая возможность, – пообещал я и перевел разговор на другую тему: – Как Марк себя проявил, пока меня не было?

– Под ногами не путался, если вы об этом. Нет, проблем от него не было. Вечно какими-то своими делишками занимался да с Бертой собачился. Но это больше она его подначивала.

– Вот и хорошо.

Тут за дальним столом началась перебранка на повышенных тонах, и Валентин немедленно загнал острие навахи в столешницу, да так и оставил торчать нож в потемневшей и липкой от пролитого пива доске. Картежники немедленно притихли, а через пару минут к нам вернулся бренчавшей в руке мелочью фокусник.

Высыпав на стол горсть мараведи, он с довольным видом начал пересчитывать медные монетки; Дрозд с одного взгляда оценил скромный выигрыш и презрительно скривился:

– Ну и стоила ли игра свеч?

– Да что ты понимаешь! – возмутился Гуго.

– Стяжательство – грех, – подлил я масла в огонь.

– Мне просто нравится пересчитывать деньги! – принялся оправдываться фокусник. – Кто-то не пропускает ни одной юбки, кто-то не может обойтись без стаканчика крепленого вина, а я просто люблю пересчитывать монеты! Что в этом плохого?

– Ага, как же! Просто пересчитывать! – не поверил ни единому слову Валентин. – А без жульничества в карты никак обойтись нельзя было? Смотри, продолжишь в том же духе, точно канделябрами побьют.

– Я не шулер, я артист! – хлебнув пива, гордо выдал Гуго. – И не жульничаю, а устраиваю представления! Престидижитации, если вам известно значение этого слова! Поймать за руку можно жулика, художника – никогда! А что деньги? Деньги – тлен, просто плата за выступление.

– Да прям!

– Точно! Хотите знать, почему никогда не устраиваю представлений для незнакомых людей? Я вначале изучаю, прикидываю, подбираю варианты. Необходимо знать, с кем имеешь дело. Один забудет обо всем на свете при виде случайно вывалившейся из лифа груди подавальщицы, а другой даже глазом не поведет, хоть танцуй она голышом на столе. Надо вникнуть в ситуацию, выяснить слабости. Игроки опасаются облавы? Падение кувшина на пол или стук в дверь сработают просто идеально! А если почувствовал напряженность, злость, старые обиды, остается только стравить картежников меж собой. Это искусство, господа! Настоящее искусство!

– Твои бы способности да в нужное русло, – усмехнулся я.

– А что? Разве не справляюсь?

– Есть! – встрепенулся вдруг Дрозд и поспешно выдернул из стола наваху. – Пошла.

– Точно она? – уточнил я, глянув в окно.

– Описание совпадает.

– Ладно, ходу.

Валентин рассчитался за пиво, мы вышли из пивной и перебежали через дорогу. Заскочили в парадное и, морщась из-за целого сонма отвратительных запахов, поднялись по скрипучей лестнице на третий этаж.

– Тут, – указал Дрозд на дверь с бурым пятном, оставшимся от выплеснутого вина.

Я кивнул, и усач пару раз несильно стукнул по хлипким доскам кулаком.

– Кто там еще? – послышалось недовольное бурчание. – Зои, ты? Вали работать, тупая корова!

Дверь только начала приоткрываться, когда Валентин, поднажав плечом, распахнул ее настежь, и с ходу врезал заспанному жулику в челюсть. Пока тот оседал, добавил с ноги, и вылетевший из руки Мышонка длинный узкий нож зазвенел на полу.