Думал о том, что буду воображать себя дома, в кругу родных и близких. Думал о реальности в нереальной обстановке, словно меня действительно вытащили из матрицы и показали всю неприглядность реального мира. Я знал, что будет тяжело, но не предполагал... что так долго. Время тянулось и никак не могло лопнуть. Я ждал этого призрачного звука лопнувшего презерватива, чтобы сказать себе:

«Кончил!»

Это короткое слово все объяснило хотя бы мне, бойцу по кличке Земля. Я смог, доказал, я не такой, как все. Может быть, найдутся люди и посильнее, но я лучший среди них.

За эти несколько недель я прожил несколько тяжелых месяцев.

А вообще я не могу четко объяснить, зачем мне это. Наверное, я принадлежу к той породе людей, которым необходимо переломить себя, согнуть в такую дугу, которую трудно себе представить. Короче — назло маме уши отморожу.

Слегка увлекшись, я закончил сборку «грозы» последним. Но найти оправдание для меня — раз плюнуть. Я бы с такой «дурой» в разведку не пошел, говорю. Чтобы прицелиться из нее, мне придется по пояс вылезти из укрытия — это называется «Земля в иллюминаторе видна», — и меня грохнут. Переход с автомата на гранатомет медленный — спусковой крючок один, его еще надо переключить переводчиком. Пока я буду ковыряться...

Смекалистый инструктор хмыкнул: «Я понял: тебя грохнут. Ты прям как ходячая мишень. От армии не пробовал откосить?»

"Не-е, — улыбаюсь, И продолжаю забивать инструкторские уши: — Было дело — помогал другу откосить. Пристал, как репей: «Сломай мне ногу!» Специально для этого бейсбольную биту купил. Пошли с ним на стройку, тяпнули хорошенько. Я взял биту — и по голени со всей мочи! Смещение получилось дикое. Травматолог два часа орал: «Сумасшедший, сумасшедший случай!» Друг полтора месяца в больнице провалялся, потом еще с полгода на костылях скакал. А когда пришел на медкомиссию в военкомат, военврач категорически заявил: «К службе не годен. У тебя плоскостопие, друг!»

Короче, за байку мне выставили «пять». В итоге я сегодня наработал на тройку. Но это не «пара».

Перекур. Мы отошли в сторонку, и я затянул песню о том, как сын грустит о матери.

Влад увидел журналиста, когда над старым пирсом повисли сумерки. Лишь лампа, на ветру покачивающаяся у склада, робко тянула на себя темное одеяло наступающей ночи. Напротив, у разобранного и ржавого башенного крана, сгрудившегося бесформенной массой металлолома на железнодорожной платформе, и дальше, куда рыжие рельсы вели в тупик, было темно и безлюдно.

Влад шагнул навстречу журналисту и в мерклом свете заметил, как тот вздрогнул от неожиданности, увидав незнакомого человека. Его по-совиному расставленные глаза обладали, казалось, зрением ночного хищника.

— Привет, — негромко поздоровался Тульчинский, — я от Олега Колчина. Сам он не смог прийти.

«Сержант? — промелькнула первая мысль в голове Арутюнова. — Для сержанта староват. На вид ему слегка за тридцать».

— Я друг Олега, не бойтесь.

Арутюнов пожал плечами: «А я не боюсь». Хотя зябко повел плечами, стоя на периферии желтушного света и на пороге какой-то железобетонной тьмы: остов черно-серого приземистого здания словно пускал свои арматурные корни и глубоко под сырую землю, и к железнодорожному полотну. Неприятный холодок родился внутри еще на подступах к старому пирсу, где в 50-е годы находился деревообрабатывающий завод, а севернее — консервный. Сейчас от них остались полусгнившие бревна и проржавевшие банки, как-то нервно отреагировал на свои страхи Борис.

Так или иначе, слухи о гибели курсантов не могли не просочиться через высокий забор военно-морской базы, хотя бы потому, что вместе с экипажем погиб мичман Машбиц, которого в городке знали многие. Если бы Арутюнов не сидел в своем номере, набрасывая многостраничные портреты местных военных, то узнал о ЧП гораздо раньше сегодняшнего вечера. Молве, как известно, факты не нужны. А журналисту они были необходимы. И он начал со «свежей новости»:

— Меня интересуют подробности ЧП в вашей части...

Он говорил, не замечая, что на лицо неизвестного офицера словно набросили маску усталости с ухмылкой безразличия. Просто Влад внезапно обмяк, подумав, что его опасения подтверждаются на все сто процентов.

— Так что случилось? — услышал он настойчивый голос.

— Погибли несколько военнослужащих.

— Сколько именно?

— Семеро. По факту гибели курсантов возбуждено уголовное дело, — сухо отвечал Тульчинский словами полковника Артемова, — следствие ведет военная прокуратура СКВО...

Он внезапно осекся, словно наболтал лишнего. Нервно гоняя желваки, подошел к журналисту вплотную.

— Олег не пришел потому, что опасается за свою жизнь. На него крепко насели сыскари из военной прокуратуры. И тебе нужно уезжать — сегодня же. Иначе нам всем крышка.

— Но... — Борис предпринял попытку перечить.

— Курсанты погибли вследствие эксперимента с психотропными средствами, — перебил его Влад, идя с главного козыря.

— Ох ты! — только и смог сказать Арутюнов.