Шрифт:
— Это Шмидт предусмотрел, — усмехнулся Валерик. — У него их полная кладовка. И на большого и на малого, всех размеров там есть…
— Сгорели б они все! — сказала Ганна Лавренко.
— Зачем все? — возразила Вустя. — Один намордник надо бы приберечь… Такой, чтоб пришелся на самого Шмидта.
— Верно, — поддержала Вустю Олена Перепетая. — Сам придумал, сам пусть и носит!
— Как теленок! — засмеявшись, добавил Данько.
Представив себе вдруг панского управляющего в виде теленка, в наморднике, вся компания развеселилась, беззаботно зазвенел девичий смех, постепенно привлекая к костру людей из соседних партий, любителей веселого. Молоденький бакенщик, который зажег бакены и проплывал мимо, свернул в этом месте и ткнулся своей лодочкой в береговой песок.
— Можно, девчата, прикурить от вашего огня? — не выходя из лодки, промолвил бакенщик.
— А чего ж… Огня не жалко…
— Тоже бакенщик — без спичек!..
— У него фонари, верно, сами собой зажигаются.
— Конечно, сами…
Улыбаясь, парень достал из кармана спички и стал закуривать. Постепенно с шутливого разговора перешли снова на Таврию, на условия найма и жизни сезонного люда.
— К Шмидту, девчата, не становитесь, — предупреждал бакенщик, — но и к тем, что в чумарках, тоже не торопитесь… На хуторах вам будет еще хуже, чем в имениях. В экономии хоть воскресенье есть, хоть ночью не заставляют работать, а у кулаков и по ночам как в пекле. Он и сам не уснет и другому не даст. Особенно в жниво: днем в поле до седьмого пота выжмет, а наступит ночь — заставит на току при луне толочься, молотить до зари или намолоченное веять…
— Кругом живодеры, — переговаривались девушки. — Кары на них нет…
— А новички, — разохотившись, продолжал бакенщик, — как раз чаще всего и попадают в ловушки к хуторянам. Потому что при найме он ходит по Каховке как лис, человеком перед вами прикидывается. С тем пошутит, а с тем и чарку выпьет, полтавские песни споет. Ну, думают, это свой, у него будет легче… Не верьте! Потому что он такой только до тех пор, пока к себе на хутор не заманит, пока резное ярмо не наденет, а тогда уже будет прижимать хуже татарина, все ваши песни забудет!..
— Таких мы хорошо знаем, — вставила старшая Лисовская. — От резных ярем и сюда удрали.
— А у татар как? — допытывались Сердюки. — Какие у них харчи? Правда, что они сала совсем не потребляют?
— И к татарам лучше не попадать, — оттолкнувшись от берега, крикнул парень, — и в монастыри не нанимайтесь…
— Боже, — с болью воскликнула Ганна, — к кому же нам тогда наниматься? И здесь печет, и там горячо!
Притихли, задумались в сумерках криничане. Небольшой был у них выбор!
Разгорался костер, меньше становилось комаров. То здесь, то там уже звенели первые батрацкие песни, постепенно нарастая, будто раскачиваясь. В одних звучала, разливаясь, печаль, тоска по дому, в других, наоборот, уже прорывалось что-то молодецкое, радостно-грозное, неудержимо рвущееся ввысь… Пели русские, украинские, молдавские песни. Людей в сумерках почти не было видно, и только по множеству костров и по песням можно было догадаться, как много их собралось здесь, на берегу Днепра. Заслушались девушки, а некоторые и сами стали тихо подпевать..
Данько тем временем нашел себе интересную забаву: надумал перескакивать, как на Купалу, через огонь, вызывая своим баловством недовольство Сердюков.
— Куда тебя несет? — ворчали они, шарахаясь от огня, когда парень, разогнавшись с обрыва и едва коснувшись земли у самого костра, пружиной взлетал в воздух и перепрыгивал через огонь, легкий, весь облитый ярким пламенем, как чертенок.
— Брось эти штуки, — не без тайного любования братом сказала Вустя. — Сожжешь свои хромовые, как тогда с тобой быть?
— Не сожгу, — весело отвечал парень, повыше засучивая штаны. — Ну-ка, давай и ты, Валерик, попробуй. Это совсем не страшно. Только ботинки сними да штаны подверни…
Неожиданно где-то в районе лесных складов пронзительным хором залились полицейские свистки. Группы сезонников настороженно повернулись в ту сторону. Что случилось? Почему свистят?
Весь берег загудел, поднялся на ноги.
— Совет атаманов разгоняют!
— Не имеют права!
— Выручать!