— Совершенно верно, сэр, — ответил коротышка обманчиво-вежливым тоном. Клей знал этот тип людей и приготовился к худшему. — Ваш друг мистер Гриффитс совершил серьезное правонарушение по статье двадцать два одиннадцать-двенадцать «А» Уголовного кодекса округа Колумбия.

— Ваше удостоверение. — Голос Клея звучал резко. Их надо вынуждать к обороне.

— Удостоверение? — Тощий-толстый произнес это слово таким тоном, словно ему нанесли оскорбление.

Клей щелкнул пальцами коротышке, который стоял ближе к нему.

— Ваше удостоверение, — холодно повторил он.

— Извольте, сэр. — Коротышка был вежлив и абсолютно спокоен. Он вытащил бумажник и протянул Клею свое удостоверение; его напарник сделал то же самое. Клей достал из кармана записную книжку и не торопясь переписал в нее имена и номера удостоверений двух служащих отряда окружной полиции нравов.

— Очевидно, вы захотите ознакомиться с моим удостоверением, — начал он, но коротышка перебил его:

— Нет, я узнал вас, конгрессмен. По фотографиям.

— Хорошо. — Голос Клея звучал монотонно. Он взглянул на Гарольда, который нервно топтался за диваном, словно готовый в любой момент укрыться за ним в случае, если противник откроет огонь. Ярко-красная ссадина на его скуле начала наливаться синевой. — Зачем надо было избивать его? — спросил Клей.

— Он оказал сопротивление при аресте, — бесцветным голосом сказал высокий, словно для занесения в протокол.

— Затеял драку, так что ли? — Ну что ж, Гарольд малый задиристый. Как раз чтобы задать работу двум полицейским вдвое здоровее его… — Это было в общественном месте?

— Да, сэр, мужской туалет Капитолийского театра. В час сорок семь пополудни.

— Свидетели?

— Только мы двое, конгрессмен. — Коротышка позволил себе едва заметную улыбку.

— Итак, после того как правонарушение было совершено…

— Статья двадцать два одиннадцать-двенадцать «А».

— Знаю… Вы избили его?

— Он оказал сопротивление при аресте, и мы были вынуждены применить силу. — Тощий-толстый выступал в роли официального историка и главного свидетеля неблагопристойных действий своего сотоварища.

— Затем, вместо того чтобы взять его на заметку, вы пришли сюда. Так?

— Нам казалось, — сказал коротышка своим мягким, даже несколько женственным голосом, — что, поскольку мистер Гриффитс является таким известным журналистом, следует тем или иным образом уладить это дело. Вот почему мы позволили ему позвонить вам.

— Гарольд, это ты приблизился к этому человеку или он приблизился к тебе?

— Он первый заговорил со мной. Он пошел за мной… в то место, где это произошло.

— Ты хочешь сказать, что он первый сделал тебе предложение?

— Да. — Гарольд несколько раз прокашлялся. — Да. он первый.

— Дело было не так, сэр, и мой коллега подтвердит это. Мистер Гриффитс сам сделал мне предложение. Он сперва спросил, нет ли у меня огня, и я, конечно, дал ему прикурить, а потом я прошел в вышеозначенную комнату отдыха, и он пошел за мной следом и совершил правонарушение по статье двадцать два одиннадцать-двенадцать, что и было должным образом засвидетельствовано.

— А зачем вы-то болтались в Капитолийском театре? Что вы там делали?

— Извините, сэр, мы не болтались. Мы находились при исполнении служебных обязанностей. Администрация театра просила нас заглянуть к ним, так как личность, о которой идет речь, показалась им подозрительной. В театре, знаете ли, бывают школьники, особенно по уик-эндам.

— Мистер Гриффитс только что сказал, что предложение сделали вы. В таком случае речь идет о завлечении, а это противозаконно.

— Это он так утверждает, а мы утверждаем обратное. — Коротышка был благодушно спокоен. Им нечего было бояться.

— Сколько раз к вам подходили с предложениями в прошлом году?

— Около семидесяти раз, сэр.

— И вы никогда не делали предложения первым?

— Нет, сэр.

— Семьдесят раз незнакомые люди хотели вступить с вами в сексуальную связь. Объясняете ли вы это своей привлекательностью?

Коротышка невольно нахмурился:

— Я объясняю это тем, что мне приказано следить за местами, где могут совершаться подобные вещи, только и всего.

— И эти вещи всегда совершаются, особенно с вами?