Босс отложил трубку, вытер платком ладони и на чистом листе бумаги по пунктам набросал план действий на сегодняшний день: ускорить допросы Пирелли, поставить в состояние боевой готовности американские спецслужбы во всех государствах ВЕТО, приступить к ликвидации коммунистических и близких к ним партий в странах блока.

— Я успею к пяти, — пробормотал он, — наверняка успею. Люси не может ждать.

Прослушав первую пленку с показаниями сенатора, Замбетти снял наушники и положил бобину с пленкой под головку аппаратуры, стирающей запись. Затем вставил ее в чистую картонную коробку и поместил на полку. Рядом, в ряду таких же упаковок, ожидали прослушивания очередные пленки.

Он знал, что не успеет прослушать их сегодня. Сообщение для газет у него уже было готово, его содержание должно усилить ощущение страха и неуверенности в обществе. «Христианско-демократическая партия на службе империализма» — так он озаглавил сообщение. «Пирелли регулярно консультировался в Америке, чтобы потом выполнять американские приказы в стране, — гласил текст. — Вот доказательства: в сентябре прошлого года во время пребывания в Вашингтоне сенатор Пирелли встретился с высокопоставленным чином Главного разведывательного управления, который предостерег сенатора, заявив, что правительство падет, если правящая партия немедленно не прекратит свои попытки установить союз с левыми».

Профессор поморщился. Нет, это все-таки плохо написано, в ситуации, когда все кипит, нужно подливать масло в огонь. Связной должен получить этот текст через два часа, время еще есть. Итак…

Он сжег бумагу над пепельницей и старательно растер пепел. Потом вставил лист в машинку и снова напечатал: «Христианско-демократическая партия на службе империализма. Пирелли признает, что выполнял в Италии задания, полученные им от высокопоставленных чинов Главного разведывательного управления».

Погруженный в работу, Тангенс не заметил, что прошло время, когда он обещал прийти домой на обед. Раздался стук в дверь, он вдруг очнулся и, вытащив лист бумаги из машинки, сунул его под лежащие на столе компьютерные карточки. Затем повернул ключ и открыл дверь.

— Это ты? — встретил он жену удивленно. — Ты здесь?

— Ведь ты обещал быть дома. Я звонила, а… ты отключил телефон, — показала она пальцем на свисающий с книг телефонный провод. — Неужели ты и в самом деле так занят?

— Входи, — буркнул он, отступив от двери. — Ты же сама видишь, что я работаю.

— Мог бы позвонить.

— Забыл, извини.

Конни осмотрела захламленную лабораторию. Она никогда здесь не была, не интересовалась родом занятий мужа, ее скорее интересовали результаты его работы.

— Ты уже закончил?

— Почти. — Он не пригласил ее сесть. Профессор понимал, что это невежливо, но никак не мог побороть своего недовольства.

— Почему ты мне мешаешь? Или ты не можешь понять, что я и в самом деле работаю?

— Могу. — Конни села за стол на его место и тронула карточки с колонками цифр.

— Не трогай, нарушишь очередность, — предостерегающе сказал он и встал у нее за спиной.

Конни повернулась вместе с креслом и сказала:

— Ты не слишком любезен.

— Знаю. Видишь ли, работа обязывает…

— Брось. Я знаю, к чему обязывает работа, зато ты не знаешь, что требуется женщине, к тому же еще твоей жене. Я пошла работать, поскольку мне надоело сидеть в четырех стенах и ждать возвращения мужа, который придет неизвестно когда. Если все-таки, несмотря на работу, я время от времени хочу приготовить тебе обед, то надеюсь, что ты это оценишь. Тебя вообще не интересует, чем я занимаюсь. И как провожу время. Иногда я думаю: зачем ты на мне женился? Чтобы иметь в доме дополнительную мебель? Ты даже перестал учить меня итальянскому языку. У тебя ни на что нет времени, даже на постель. Так вот, я пришла спросить, как долго это будет продолжаться?

Вот ведь нашла время для ссоры, как будто нельзя с этим подождать. Ведь не мог же Тангенс ей сказать, что она нужна лишь как маскировка для такого страшно важного дела, как «Огненные бригады», которые он создал, которыми руководит, с которыми вместе ведет борьбу. Что она может знать, эта ужасно глупая американская девушка, для которой карьера — это «удачно» выйти замуж, об истинных причинах их союза? Американское происхождение Конни, положение ее отца и уровень, не выходящий за рамки мещанской жизни, создают ему прекрасную позицию человека вне всяких подозрений.

— Конни, прошу тебя, не здесь и не сейчас, я знаю, что ты во многом права, но прошу тебя, оставь меня одного. Обещаю тебе, что через три часа я буду дома.

Она не спускала с него глаз. Конни отдавала себе отчет в том, что он вынужден говорить таким мягким тоном, хотя внутри у него все кипит. Он старается владеть собой. Хорошо хоть и это. Она уйдет, сейчас уйдет, но ей еще хочется поиграть у него на нервах. Очень хочется вывести его из себя, спровоцировать, чтобы с него слетела внешняя личина и открылось его истинное нутро. Почему он закрывается в своей лаборатории? Что он тут скрывает? Конни слышала, как он печатал на машинке, а бумаги не видно. Печатал, значит, у него есть тайна. Письмо? Письмо какой-нибудь девке?