Нет. Не из-за этого за ней следило множество глаз. Дело было в той безудержной энергии, которую она источала всем своим видом, энергии, которой все завидовали, которой всем так не хватало. В каждом повороте ее головы, в каждом взгляде было что-то неукротимое, необузданное. В какие бы безликие одежды он ни рядил ее, какие бы уродливые шапки ни нахлобучивал ей на голову, он был не в силах скрыть этого. Алексей закурил очередную сигарету и заметил, что Лида повернулась к нему и мягко, почти застенчиво улыбнулась.

Он знал, зачем отправился в это путешествие. Ему нужна была она.

«Осталось совсем немного».

Слова Алексея застали Лиду врасплох. Они садились в вагон. Когда им уже стало казаться, что очередной день прошел в напрасном ожидании, облако на горизонте сообщило о приближающемся поезде. Они вместе с толпой ринулись к двери вагона, но, несмотря на жуткую давку, большой казак с улыбкой оттеснил остальных пассажиров от ступенек, освобождая путь Лиде. Алексей протянул ей руку. Тогда- то он и произнес:

— Осталось совсем немного.

— Ох, сколько же на это времени ушло! — Когда она ухватилась за его руку, сердце ее дрогнуло.

— Просто с каждым днем мы становимся все ближе.

— Я знаю, Алексей, но от этого нам всем только лучше. Осталось совсем немного, и мы не свернем с пути.

Казалось, он на миг о чем-то задумался, но потом крепче сжал ее пальцы. И только тогда Лиде пришло в голову, что она могла неправильно его понять. Слова Алексея могли относиться не к ним, он мог иметь в виду, что они приближаются к лагерю. Когда она поняла, как ошиблась, ей вдруг сделалось страшно.

— Лида, — Алексей запрыгнул на подножку вагона и прикоснулся к ее плечу. — Я рад, что поехал с тобой.

Она повернулась и проронила:

— Я тоже рада.

Лида подбила покрывало под колени и уютно устроилась на своем месте между Алексеем и Попковым. Купе было забито людьми, но большинство их попутчиков дремали. Какой-то старик у двери громко сопел в усы.

— Вы из какой части России будете, девушка?

Это была пассажирка, сидевшая напротив, та самая соседка из гостиницы, чей храп она слышала у себя в номере. Полная женщина средних лет. На голове у нее был яркий платок в цветочек, туго затянутый под подбородком, из-за чего ее щеки надулись, как у хомяка.

Лиду этот вопрос обрадовал. Значит, часы тяжелой работы над собой не прошли даром. Она уже несколько месяцев разговаривала только по-русски и сейчас иногда замечала, что даже думает по-русски. Теперь она совсем не напрягалась, когда хотела что-то сказать, русские слова сами выскакивали из нее. Едва они пересекли границу с Китаем, Алексей и Попков наотрез отказались говорить с ней на каких-либо других языках, кроме русского.

Вначале девушка сердилась, жаловалась, ныла, но все было бесполезно. Алексей был непоколебим. Он до двенадцати лет жил в Санкт-Петербурге и даже потом, после большевистской революции, когда с семьей попал в Китай, по настоянию матери, графини Серовой, дома разговаривал только на родном языке. Эта речь текла из него, как черная нефть, и, хотя английским он владел не хуже любого эсквайра, ни разу с его уст не сорвалось по неосторожности ни одного иностранного слова.

Поначалу Лида проклинала его. На английском, на русском и даже на китайском.

— You bastard, Alexei, you’re enjoying this. Help me out here. [1]

— Нет.

— Damm уои. [2]

Наблюдая за ее мучениями, он лишь улыбался, чем доводил ее до бешенства. Сперва Лиде было очень тяжело — попросту не хватало слов, но сейчас, хоть признавать это было крайне неприятно, она понимала, что брат был прав, когда заставлял ее учить русский, буквально терзая ее. Схватывала она быстро и теперь с удовольствием разговаривала на том языке, которому ее мать отказалась ее учить.

— Russian? — говорила Валентина на чердаке их китайского дома, презрительно хмуря темные глаза, горевшие на ее красивом лице. — What good is Russian now? Russia is finished. Look how those murdering Bolsheviks destroy my poor country and strip it naked. I tell you, малышка, forget Russia. English is the language of the future. [3]

И мать встряхивала длинными шелковистыми волосами, как будто выбрасывая из головы все русские слова.

Но теперь в холодном вонючем вагоне поезда, тянущегося по бескрайним равнинам Северной России в сторону Фелянки, Лида вспомнила этот разговор, услышав вопрос сидящей напротив женщины.

— Вы из какой части России будете, девушка?

— Я из Смоленска, — солгала она и увидела, как женщина удовлетворенно кивнула. — Из Смоленска, — повторила она, наслаждаясь звучанием этих слов.

Китай, 1930

В пещере было холодно. Холодно настолько, что замерзло бы даже дыхание богов. Но пещера была слишком мала, чтобы разводить огонь. Чан Аньло неподвижно, как один из крошащихся серых валунов вокруг, сидел на корточках у входа. Ни единого шевеления. Ничего. Серое пятно на фоне однообразной серости зимнего неба. Но снаружи порошил снег, который под неожиданными порывами ветра то и дело вперемешку с пылью срывался с каменистых осыпей и вихрем проносился мимо пещеры, оседая на ресницах и рассекая до крови губы. Чан не замечал этого. У него за спиной по поросшим лишайником каменным уступам журчала вода. Этот негромкий предательский шепот был невыносимее холода.