Йене открыл люк, ведущий внутрь дирижабля, отчего воздух сразу стал холоднее, потянул на себя складную лестницу и поднялся наверх. Мягкое серое свечение ламп снаружи пробивалось сквозь серебряную кожу. Внутри громадной оболочки царило мрачное спокойствие. Это пустое пространство казалось поистине огромным. «Как в чреве кита», — любила повторять Ольга. Но Йене, несмотря на то что он сам сконструировал этот аппарат, оказываясь внутри, неизменно чувствовал себя крошечной точкой, мухой, угодившей в паутину гладких металлических балок какого-то гигантского паука. Он задрал голову и посмотрел вверх. Здесь было красиво. Сверхъестественно красиво. Он гордился своим детищем.

Неожиданно снизу послышался звук, отчего сердце его снова забилось учащенно. Он заставил себя вспомнить о деле и поспешил к ближайшим газовым мешкам. В них находился водород, благодаря которому дирижабль держался в воздухе. На то, чтобы проткнуть их мягкие бока зубилом, ушло полсекунды. Газ вырвался из отверстий с шипением разъяренной кошки.

— Заключенный Фриис!

Йене развернулся. Это был один из «черных вдов». Из люка торчала только его голова.

— Что вы здесь делаете, заключенный Фриис?

— Свою работу. Решил не терять времени в ожидании своих несчастных коллег, — Йене опустил в карман зубило и вернулся клюку. Аккуратная лысина допрашивающего оказалась прямо у его ног. Даже очки человека в черном костюме казались сердитыми. — Я проверял крепление газовых мешков. Перед испытанием нужно все учесть.

Глаза за линзами очков подозрительно прищурились, но, не найдя, к чему придраться, солдат спустился вниз, освобождая проход в гондолу. Как только голова его скрылась, Йене достал из кармана зажигалку, щелкнул, зажег маленькое пламя и, не закрывая, поставил зажигалку на настил. Теперь у него было несколько секунд. Не более.

Он соскользнул вниз по ступенькам и бросился прямиком к двери гондолы. К его удивлению, «черная вдова» сидел за одним из столов и, глядя в окно, курил сигарету.

— Вы не идете? — быстро спросил Йене.

— Пока нет. Посижу пока здесь. Тут так спокойно.

Йене не стал терять время на спор. Он открыл дверь и скорее скатился, чем спустился по лестнице. Прежде чем его ноги коснулись бетонного пола, пространство вокруг него взорвалось адским пламенем.

Рев огня разорвал темноту пополам. Взрыв горячего воздуха ударил Лиде в лицо, обжег кожу и высосал влагу из глаз, точно под веки ей засыпали песок. А потом появился запах. Острый, едкий, удушающий.

Всего за какой-то миг до этого Чан снова двинулся в сторону открытой двери — едва заметная тень, скользнувшая по стене. Он собирался узнать, что горит в маленьком заднем ангаре, но, когда в предрассветную тьму взметнулись двадцатиметровые огненные языки, Лида увидела, как он резко развернулся и бросился обратно к ней. Взрывом в стене основного ангара проделало дыру размером с дом, и пламя превратило его внутреннее пространство в оранжево-черный ад. О, Боже, там же отец! Лида ни на секунду не сомневалась в этом.

— Нет! — закричала она и, прежде чем Чан успел подбежать к ней, бросилась в горящее здание.

Дым набросился на нее огромными черными волнами и жадно поглотил. Он наполнил ее легкие и стал душить, пока она не утратила возможность видеть и дышать. Стащив пальто, она накрыла им голову и плечи. Горящие обломки и куски древесины шрапнелью посыпались на нее, но она двигалась вперед под огненным ливнем, прикрывая лицо согнутым локтем. Она звала отца.

— Папа! Папа!

В дыму и огне никого не было видно. Это был мир из ночного кошмара. Лиде показалось, что ее голову сжимает железная лента. Вдыхая дым, она почувствовала обжигающую боль в груди. Потом что-то твердое и тяжелое ударило ее в спину, сбив с ног. Перед глазами у Лиды все поплыло, и она поняла, что мозг ее умирает от недостатка кислорода. Собрав последние силы, она поднялась с колен и закричала:

— Папа! Папа! Папа!

Звук своего голоса она слышала, но губы, издавшие его, не почувствовали ничего, как будто они отделились от остального тела. Она споткнулась обо что-то. Это была охваченная пламенем деревянная панель, рухнувшая на пол, от которой загорелся один ее ботинок. Она наклонилась, стала рукой в перчатке яростно сбивать с ноги огонь и вдруг поняла, что оказалась внутри небольшого пустого пространства в самом сердце этого кромешного ада, на своего рода прогалине посреди полыхающего леса. Вокруг нее бушевало пламя, но этот пятачок каким-то чудесным образом оставался свободным от огня. Его пересекала лежащая на полу лестница, заваленная металлическими балками, здесь же валялся большой обломок какой-то деревянной конструкции, лак, которым она была покрыта, от неимоверной жары пузырился. Под всей этой кучей лежал отец. Лида увидела его белые волосы. Под завалом видно было только голову и одну руку. Рука была вытянута, а глаза смотрели прямо на нее. И в них была улыбка.

— Лида.

Рев пожара не позволил ей услышать его, но она поняла, что он произнес, по движению его губ.

— Папа!

Она бросилась перед ним на колени и сжала его руку. Их пальцы на миг переплелись, как когда-то, много лет назад, в снегу. Прошептав «папочка, родненький», она поднялась на ноги, взялась за деревянный обломок и попыталась поднять его, чтобы освободить спину отца. Ее поразило, как мало силы было в ее руках. Она вдруг увидела перед собой яркие звезды и не смогла понять, то ли это было настоящее ночное небо, то ли они были внутри ее головы. Йене прикоснулся к ее лодыжке, и она быстро опустилась на колени рядом с ним.