— Договорились. Ты подпиши, подпиши.

Еще некоторое время их руки выписывали замысловатые фигуры над столом, будто безмолвно продолжая спор. Наконец Глебов с коротким смешком взял заявление.

— Имей в виду, так и пишу: «Согласен на отпуск после испытаний Р-58».

— Дмитрич, побойся бога! Испытания-то и без меня проведете.

— Вот-вот, — в голосе мастера зазвучали ворчливые нотки. — Вам бы только дырку в земле сделать. А ради чего — не касается?

Несколько лет назад разведчики Уренгойской экспедиции открыли крупнейшее в мире месторождение природного газа. Нынче они ищут здесь же заполярную нефть. Эта задача несравненно труднее: то ли бурить километр-полтора, то ли углубляться в землю на три-четыре километра. Точных рекомендаций геологов и геофизиков пока на этот счет нет, 58-я буровая вроде на перспективном месте стоит. Поэтому и заинтересован мастер, чтобы опытные бурильщики ее до ума довели.

— Касается, конечно. Да ведь свет-то клином на Анищенко не сошелся. — Александр с отрешенным видом глянул в окно, и его энергичное, ястребиного росчерка лицо выразило чуть деланное уныние. — А ребятишкам отогреться надо. Опять же фрукты… Не где-нибудь, в тундре живут.

— Снова в Молдавию покатишь?

— Обязательно! — оживился бурильщик, чувствуя некоторое смягчение обстановки. — Деревенька тихая, Днестр рядом, винограду — хоть танцуй на нем. Я уж там совсем свой, на каждую свадьбу зовут. А разгуляться надо — хоть в Одессу, хоть в Кишинев. Ну, даешь добро?

— Замену подбирать надо, — неопределенно согласился Глебов. — Говорят, на базу бурильщики прибыли, что у тебя сегодня?

— Наверное, подъем инструмента. — Анищенко полистал буровой журнал. — Последние метры бурим.

— Осторожней. Проверь превентор, арматуру противофонтанную.

— Само собой. Цементу на колонну хватит?

— Еще подвезут. Поедешь на выходной, проведай моих. Мне теперь скоро не выбраться.

Они продолжали разговор, обмениваясь короткими фразами, как это бывает между людьми, которые знакомы давно и понимают друг друга с полуслова. Еще двенадцать лет назад демобилизованный матрос Саша Анищенко начинал в Игриме свой путь поисковика буровым рабочим в вахте молодого бурильщика Николая Глебова, тоже только что вернувшегося из армии. Коренные сибиряки, почти ровесники, оба молодожены — они сдружились сразу. С тех пор беспокойная геологическая судьба то разводила их на годы, то снова сталкивала вместе. Работали в разных экспедициях, а спустя пять лет вдруг встретились в Тюмени на улице Республики: Николай с Черного моря в Казым возвращался, Александр у тещи гостевал. Через несколько лет новая встреча, в райцентре, они теперь в соседних экспедициях. Саша тогда прямо в глебовской квартире и остановился. А когда Николай Глебов в 1969 году — ровно десять лет спустя после первого их знакомства — приехал в Уренгой, буровым мастером, Анищенко снова попросился в его бригаду, уже бурильщиком.

Время, время… Двенадцать лет прошло. Был Саша тогда лихим парнем в матросском черном бушлате, холостяком, приехавшим на Север года на два. А вот привык, и сейчас, если тронется, то только в следующую экспедицию — хоть до Новой Земли. И Галя всегда с ним кочует. В каждой новой экспедиции у них прибавление в семье. Сашка — игримский, Аленка в Шеркалах родилась, а Володенька, еще совсем малыш, — тот уренгойский.

Александр улыбнулся про себя, предвкушая предстоящие три выходных, и отправился наконец в свой вагончик.

Их четыре рядом, одинаковых, с зеленой или синей металлической обивкой, по одному на каждую вахту. В этом есть немалый смысл. Буровая по своему рабочему ритму напоминает корабль — у каждой смены свой распорядок дня. Но есть и еще одно, самое важное преимущество: в таком ответственном и рискованном деле, как проводка глубоких скважин, чувство локтя становится качеством решающим. А что может крепче сплотить людей, чем общая жизнь? Конечно, не все притираются друг к другу. Но уж лучше понять это в вагончике, чем на газовом фонтане.

Александр, даже еще не открывая дверь, мог угадать, чем занимаются его ребята. Серега Меньшиков, помощник бурильщика, небось сразу в спальник залег, уже вторые сны дохрапывает. Ленчик Кугаевский, самый младший в вахте, скорее всего письма пишет — любит он это занятие. Миша Степанов, тот где-нибудь с книжкой притулился. Ну, а если музыка играет (Анищенко услышал ее еще снаружи) — значит, Володя Иванов пластинки крутит.

Александр рывком раскрыл дверь. Так и есть, все по расчету, только Серега «не в графике»: сунул в трехлитровую стеклянную банку самодельный электрокипятильник, а сам в ожидании чая холит перед зеркалом свою пламенно-рыжую — ходячий факел, и только! — густую бороду.

— Ты что это, Серега, — притворно удивился Анищенко. — Уж не на танцы ли собрался?

Меньшиков отмолчался, не очень-то он разговорчив. Зато ребята сразу подхватили:

— Его, Сан Ваныч, соседняя медведица в берлогу пригласила. Вот и прихорашивается.

Семья у Сергея далеко, и на выходные он в Уренгой не ездит — делать там нечего. Отсыпается, книжки читает, готов подменить любого, кого срочные обстоятельства требуют на базу. Он в бригаде недавно, но ребята с ним считаются. Обычно молчаливый и вяловатый, на буровой Сергей преображается. Со злостью работает, под горячую руку ему не попадай: так отошьет, что потом всю вахту откашливаться будешь. А в вагончике опять мирный и неговорливый, только изредка сверкнет тот самый «вахтенный» взгляд.

Радио пропищало сигналы точного времени. Меньшиков мельком проверил часы.

— Ну как, под элеватор не просятся? — голос Володи Иванова звучал совсем наивно. Но Сергей молча полоснул по пареньку взглядом.

Этот коварный вопрос имеет свою предысторию. Прежние Серегины часы прославились своим неустойчивым характером. Не было дня, чтобы кто-нибудь из вахты с невинным видом не спросил у Сергея, который час. Ответ всегда вызывал веселое оживление: то на четверть часа убегут вперед, то на двадцать минут отстанут, то вовсе остановятся. Однажды Меньшиков не выдержал: после одного из таких вопросов молча положил часы на ротор и с размаху «прикрыл» их сорокакилограммовым элеватором. Что с ними произошло, объяснять не нужно. Но тема для розыгрышей была исчерпана.