— Трогательно, — кивает Фаулер. — Он и впрямь стал бы ее братом, то есть деверем, если бы его старший брат сумел осуществить свой замысел. В книге что-нибудь было спрятано?

— Нет. Фелипс все проверил.

Фаулер призадумался:

— Значит, сама книга что-то сообщает, имеет какое-то значение. Кто-то из нас должен ее прочесть. Полагаю, вы, как человек ученый.

Я шутливо закатил глаза, как бы против воли покоряясь такой участи:

— Ладно, раздобуду себе экземпляр. По крайней мере, в следующий раз лучше подготовлюсь к обеденным спорам с Говардом.

Фаулер усмехнулся в ответ, но предостерегающе погрозил пальцем:

— Вы с Говардом осторожнее, Бруно. Его семейство более других пострадало от реформы Церкви, и он в ответ не собирается щадить никого. После казни старшего брата семья Говарда лишилась титула герцогов Норфолкских и земель, так что он только выжидает момент, чтобы сквитаться.

— Теперь он ждет войны.

Фаулер угрюмо кривит рот:

— Похоже на то. Судьба Марии Стюарт им всем по большому счету безразлична, для них она только ширма, все гонятся за собственной выгодой. Ради этой выгоды они готовы ввергнуть Англию в войну. Мендоза еще не появлялся в Солсбери-корте?

— Посол Испании? Я не знаю его в лицо.

— О, тут не ошибешься. Дон Бернардино де Мендоза — с виду сущий медведь, голос гремит как барабаны войны. Дайте мне знать, как только он явится приватно побеседовать с Кастельно, а я извещу нашего общего друга. Если Говард и герцог де Гиз заполучат испанское золото, разговоры о вторжении перестанут быть пустой болтовней.

— Разве изменнических разговоров недостаточно, коли они дойдут до королевы?

Фаулер коротко покачал головой:

— Королева не захочет предъявлять обвинения Говарду или Марии Стюарт, да и французскому или испанскому послу, если на то пошло, пока не будет неопровержимых доказательств, что они злоумышляли против блага государства. Все это — люди могущественные. И доказательства должны быть такими, чтобы выдержали проверку и на суде. Наш друг готов подождать, пока заговор зайдет достаточно далеко — пока эти люди не изложат свои намерения письменно и не скрепят документ подписями.

— Опасная игра. — Сам не знаю почему, но что-то в легкости, с какой он рассуждал о намерениях Уолсингема, меня царапнуло. Можно подумать, он посвящен в каждую тайную мысль королевского министра! Или во мне заговорила ревность, несбыточное желание обрести такую же близость к Уолсингему, такое же доверие?

— Разумеется, опасная. — Фаулер так сжал губы, что они сделались почти невидимы. — Но это не игра. Согласно моим парижским источникам, Гиз уже набирает войска и по первому зову они готовы высадиться в Англии.

«Согласно моим источникам». Послушать этого малого, так он шпион с большим стажем, хотя на вид ему лет двадцать шесть — двадцать семь, не более.

— Вы давно ему служите? Нашему общему другу?

— Пару лет, — ответил он, слегка пожав плечами.

— И как вы оказались втянуты во все это? — Движением руки я попытался нарисовать паутину, которую Уолсингем ткет вокруг себя, — словами мы никак это не обозначали.

Губы Фаулера слегка искривила усмешка.

— Поначалу, я думаю, из любви к приключениям. Мой отец, почтенный гражданин города Эдинбурга, готовил меня в юристы. Но когда несколько лет назад я отправился для продолжения учебы в Париж, удивился тому, как много там оказалось недовольных молодых англичан, бежавших из Оксфорда и Кембриджа. Горячие головы, все они только и твердили о католическом восстании против английской королевы. — Вновь он сделал паузу, чтобы отхлебнуть пива. — Конечно, болтать о перевороте, сидя среди единомышленников в парижской таверне, недорогого стоит, и по большей части дальше болтовни дело не шло, но скоро я приметил, что были среди них и серьезно настроенные люди, которые кое-что знали. От меня только и требовалось помалкивать да порой кивать, и меня приняли за своего. — Фаулер осторожно огляделся по сторонам. — Я быстро сообразил: все, что я слышал в этом кругу, могло представлять изрядную ценность, так что я собрал побольше интересных сведений и отправился в дом английского посла. Он-то и свел меня с нашим общим другом. Затем я вернулся в Шотландию и принялся за дело всерьез: свел знакомство с наиболее могущественными католическими лордами, с теми, кто держит сторону Мэри. Я и сейчас время от времени наведываюсь в Эдинбург, чтобы оставаться в курсе тамошних дел. Нашему общему другу угодно следить за настроениями шотландцев, а я довольно успешно схожу среди них за приверженца католической партии.

— Немалое искусство для этого потребно.

Он наклонил голову, соглашаясь со мной:

— Впервые в жизни я сам определял свой путь, а не исполнял то, чего требовал от меня отец. Меня это вдохновило. — Он снова пожал плечами, предоставляя мне думать по этому поводу что пожелаю.

— А религия?

— Религия? — Он вроде бы даже удивился. — Как ни странно, она не повлияла на мой выбор. Воспитан я в протестантской церкви, но часто обнаруживал больше общего с умеренными католиками, нежели с оголтелыми приверженцами своей веры. По мне, всякий фанатизм в религии опасен. Мне кажется, Елизавета Тюдор это понимает.

Я с чувством кивнул в ответ.

— А вы? — Настал его черед спрашивать. — Как мне известно, в Солсбери-корте вы считаетесь католиком.

— Для меня главное — свобода, — отвечал я, уставившись в свою кружку. — Там, где правит инквизиция, свобода мысли отсутствует, никто не вправе задавать вопросы, давать волю своему воображению, строить гипотезы, а как может знание возрастать в подобном климате? Взять хотя бы ту книгу, которую я сейчас пишу, на родине меня бы сожгли уже за то, что я осмелился выразить столь смелые идеи на бумаге. Так что когда Уол… когда наш общий друг обратился ко мне, я согласился, ибо, на мой взгляд, интеллектуальная свобода, что царит в Англии под властью Елизаветы, достойна защиты.