— Иа, — у него дрожат губы.

— Заткнись! — ору я на него, после чего, как истеричная мамаша, набрасываюсь на него с поцелуями, тискаю и обнимаю, чувство вины великое дело, ага.

— Иа, — тихо говорит он.

— Заткнись, — наливаю себе стакан воды я. — Это был пляжный роман, понимаешь? Сечешь, мужик.

— Бульбуль, — вспоминает море он.

— В следующем году поедем, — обещаю я. — Если денег хватит.

Денег, судя по всему, хватит. Мы в Москве, в гостиничном номере, причем добирались сюда не на метро, а на персональном автомобиле, да не с железнодорожного вокзала, а из аэропорта. Нет, я не подался в гастарбайтеры. Нам повезло: мы с десятком рассказов попали в короткий список престижной литературной премии для молодых писателей. Не старше двадцати пяти. Мне вручили статуэтку, которой Матвей сразу же едва не убил гостиничного кота, любимца приезжих и администраторов, и, что куда важнее, пятнадцать — пятнадцать, мать вашу! — тысяч долларов. Это внушало определенного рода надежды. Конверт с деньгами я спрятал на дне рюкзака, рюкзак сунул в шкаф и сразу же позвонил своей знакомой.

— Конечно, я буду, — говорит она, пока я расстегнутыми манжетами сметаю со стола крошки и пыль, — что вам привезти?

— Ну, — задумываюсь я, — философский камень, еще какой-нибудь алхимической фигни и, самое важное, выпить.

— Это все? — иронически — конечно, в ее понимании иронически — осведомляется она.

— Это все? — шепотом спрашиваю я Матвея. — Что-нибудь еще привезти, спрашивает? Чего хочешь?

Он поднимает голову и радостно говорит:

— Иа.

— Мне жаль тебя расстраивать, но у меня критические дни, — говорит она.

— Я, честно говоря, не ожидала, что ты не один, — улыбается она.

— С каких это пор у тебя ребенок? Ты мне ничего об этом не говорил и не писал, — обижается, правда, деланно, она.

— Я понимаю, что ты мужчина и тебе тяжело будет вот так, не солоно хлебавши… — улыбается она.

— Он крепко спит? — спрашивает она.

— Ты уверен, что мы его не разбудим? — опасается она.

В углу, на кресле, посапывает Матвей. Я мрачно гляжу на его руку, высунутую из-под одеяла, сам не знаю, почему мрачно, дела ведь пошли в гору, не так ли, и поворачиваюсь к ней. Снимаю с нее все, и долго рассматриваю. Есть на что попялиться: когда женщине двадцать один год, она стройная, блондинка, да еще и грудь у нее большая, и живота и боков еще нет, вдобавок ко всему она готова дать вам просто так, без каких либо предварительных условий и утомительных игр, похотливым козлам типа меня мало просто взять да и вдуть ей, так и хочется на нее поглазеть, сожрать глазами, подчинить визуально. Типа как обозвать шлюхой, чтобы подчинить вербально и… ну и все такое. Я расстегиваю две верхние пуговицы рубашки и сажусь в кресло. Подумав, отставляю фужер и пью из бутылки. Оля стоит, чуть напрягшись, выглядит она просто роскошно. Пятнадцать тысяч и телка что надо. Сегодня я малый не промах, думаю я.

— Чего ты ждешь? — улыбается она.

— Никогда не говори так мужчинам, — разыгрываю я из себя умудренного опытом, — слишком банально.

— И все-таки? — переспрашивает она.

— Будь я лет на десять моложе, — говорю, проталкивая пальцем пробку в бутылку, это уже вторая, но вино до моей головы доходит всегда позже любого другого спиртного, поэтому я не боюсь напиться, — набросился бы на тебя сразу же. Но так как я, увы, стар, мне хочется сначала тебя как следует рассмотреть.

— Ну смотри, — тихо говорит она и, улыбаясь, садится на край кресла.

И я смотрю, видит Бог, смотрю, как в последний раз. Там есть на что посмотреть. Я пью еще немного, потом хватаю ее за голову и, сжав руками, прижимаюсь своими губами к ее и брызжу ей в рот вином. Льется и туда, и на лицо, она тихо — я ценю ее такт, — чтобы не разбудить ребенка, смеется и постепенно сдирает с меня рубашку.

Я беру ее на руки и кладу на постель. Чем хороши эти гостиничные матрацы — они упругие и пружинят что надо.

— Дай мне что-нибудь, а то здесь будет полная кровать крови, — говорит она.

— Сиди как сидишь, — шлепаю ее Jпо заднице я, и она, хихикая, наваливается на меня.

— Вредина, — кусает она меня за ухо.

— Опа, — говорит Матвей.

— Опа! — говорю я.

— Опа!!! — восклицает она.

— Матвей?! — грозным, как я считаю, голосом восклицаю я.

— Матвей? — улыбаясь, спрашивает она, и я вспоминаю, что так и не сказал ей, как его зовут.