Замысел Лизюкова состоял в том, чтобы как можно скорее протолкнуть в прорыв вслед за уже ушедшей в рейд тяжёлой танковой бригадой две оставшиеся. Как это можно было заключить, в обороне противника вдоль дороги на Сомово после удара тяжёлой бригады накануне наметился разрыв, в который и можно было бросить основную танковую группировку корпуса. В 7 утра 23 июля после ночного вызова к командующему опергруппой войск Брянского фронта генералу Чибисову Лизюков и Ассоров прибыли в Большую Верейку [262] . Приказ о наступлении и выходе в район Медвежьего был отдан Лизюковым ещё 22 июля, но в связи с вызовом к командующему наступление пришлось отложить. Теперь Лизюков намеревался сам пойти вместе с бригадами вперёд и руководить боем непосредственно из боевых порядков. Понёсшую большие потери мотострелковую бригаду он решил в наступлении не использовать, и, таким образом, в рейд на Медвежье должны были пойти только танки [263] . Никаких автоматчиков он с собой не брал. Так же не сопровождал его и радист из некой «хвостовой части сопровождения генерала», который, как взялись нас теперь уверять, ехал за генеральским танком на… автомобиле! [264]

В ходе дискуссии наши оппоненты, до этого ссылавшиеся на этого радиста как на участника последнего сражения генерала, но скрывавшие его имя (очевидно для того, чтобы этой таинственностью придать больший вес своим секретным «доказательствам»), после репортажа НТВ наконец-то назвали его! Это Василий Ольховик.

Итак, в чём же суть его свидетельства? Наши оппоненты по своему обыкновению не приводят сам текст воспоминаний уважаемого ветерана, а опять предпочитают пересказывать некую не афишируемую ими аудиозапись его рассказа, из которой следует, что он работал «на машине (американской) радиосвязи, прикреплённой к командарму 5-й ТА. Эта же машина и, естественно, 4 человека — спецы радиосвязи, и в их числе молодой Василий Ольховик, сопровождали Лизюкова (он был к тому времени командующим 2 ТК) 23 июля. Но машина радиосвязи остановились по приказу генерала за 2–3 км перед высотой 188,5. По радиоэфиру они прослушивали динамику событий в том районе. Скажу коротко, в тех местах уже до того шли бои. Лизюков шёл через поле. А о его смерти уже позже сообщил радистам водитель генерала» [265] .

По словам журналистов НТВ, сержант Ольховик даже «слышал по радиосвязи последние приказы Лизюкова из танка, судя по которым это был страшный бой» [266] .

Однако не будем слишком доверяться журналистам. (У нас уже были причины усомниться в добросовестности проведенного ими «расследования» — с ошибками, ляпами и даже липовым письмом генеральского водителя, которое, не моргнув глазом, нам бесстыдно выдали за подлинное…) Тем более что в показанном сюжете сам Василий Ольховик не говорит ничего подобного, а сообщает лишь, что за труп Лизюкова «целые сутки бои шли. Немцы хотели его схватить, а наши не хотели отдавать» [267] . На основании имеющихся документов проанализируем, насколько достоверными являются все эти утверждения.

Начнём с того, что никаких упоминаний ни о Василие Ольховике лично, ни о 4 спецах-радиотелеграфистах, ни даже о машине радиосвязи 2 ТК, которую якобы Лизюков использовал для боевой операции корпуса, в архивных документах нет. Но предположим, что и радиотелеграфисты, и спецмашина действительно были и по распоряжению Лизюкова остались где-то в районе Большой Верейки для осуществления радиосвязи с корпусом при его действиях в тылу противника.

И что же из этого следует? Можно ли назвать их участниками последнего боя Лизюкова, если они, оставаясь в тылу, даже не знали, что с ним произошло? Могли ли Василий Ольховик и его товарищи видеть последний бой командира корпуса? Никак не могли! По той простой причине, что, как и в случае с выдуманным эпизодом из мемуаров Катукова, район гибели Лизюкова просто не просматривается с высот по северному берегу Большой Верейки, тем более — с места в 2–3 километрах к северу от выс. 188,5, которое находится в низине! Как же могли они «сопровождать» Лизюкова, если остались там, откуда он выехал?! Никак не могли!

Но может, они следили за ходом боя по радио, знали о последних командах Лизюкова и даже (предположить можно всякое!) услышали, что произошло, и поняли, что генерал погиб? Увы, все эти заявления являются вымыслом. Из архивных документов однозначно следует, что даже если спецмашина с радистами на самом деле и была оставлена Лизюковым за несколько километров от высоты 188,5 для связи (повторю, что никаких упоминаний о работе этой машины в документах нет), то оказалась для него бесполезной, так как никакой связи с командиром корпуса радисты не имели!

Это совершенно ясно из документов бригад 2 ТК и материалов расследования штаба Брянского фронта. Распоряжений Лизюкова по радио (если они, конечно, были) радисты просто не слышали. Неслучайно они вообще ничего не смогли позже сказать ни о динамике боя, ни о каких-либо радиопереговорах командира корпуса. Уж если бы они на самом деле слышали всё то, о чём нам говорят теперь наши оппоненты, их показания были бы одними из самых важных в расследовании Сухоручкина. Но никаких показаний связистов о «последних приказах Лизюкова и динамике боя»в материалах расследования нет. Более того, там прямо сказано о «плохой организации управления и связи в бою, в результате чего оказалось возможным, что об отсутствии командира корпуса стало известно только лишь много часов спустя» [268] (выделено курсивом мной. — И. С.).

Если же говорить точнее, то первые признаки тревоги появились в штабе 2 ТК только в ночь на 24 июля! Например, командир 27 тбр, с которой и должен был идти в прорыв Лизюков, узнал об отсутствии генерала только в 2 часа ночи [269] . То есть почти через 17 (!) часов после гибели командира корпуса! Этот факт нагляднее всего и говорит о том, насколько «эффективной» была в тот день работа связи!

Совершенно очевидно, что о ходе боя радисты практически ничего не знали. О том же, что случилось с Лизюковым, они вообще не имели никакого понятия! Так что все рассказы наших оппонентов о якобы услышанных радистами последних приказах Лизюкова и отслеживаемой ими динамике боя являются очередным вымыслом!

Таким же вымыслом являются и разговоры о «страшном бое» за вызволение тела Лизюкова.А ведь именно этот вымысел был очень нужен «находчикам Лизюкова», чтобы заявить, что не могли же наши танкисты «бросить на произвол судьбы тело легендарного командарма» [270] и поэтому, мол, оно и было вывезено и похоронено в Лебяжьем. Добросовестному исследователю не составит труда опровергнуть этот миф.

Я уже писал в первой части книги, что первые попытки выяснить, где же может быть танк Лизюкова, были предприняты только рано утром 24 июля, когда командир 26 тбр послал в разведку 2 танка Т-60 с целью пройти по предполагаемому маршруту командира корпуса. Но эти два танка попали под обстрел, и их экипажи вернулись назад, так ничего и не выяснив [271] . К этому часу со времени гибели Лизюкова прошли почти сутки, но никто, кроме Мамаева (и, вероятно, Муссорова), ещё даже ничего не знал о том, что произошло!