–  Благословляю тебя, сын. Будь достойным воином…

Инкай провел ладонью по бороде.

–  Кайяал, подставь плечо, если у него надломятся крылья…

Кайяал молча наклонил голову…

–  Ступайте!
– властно сказал старик.

Женщина, стоявшая ближе других и слышавшая слова Инкая, молча подала Кайяалу бурдюк. Лицо ее было суровым, голова крепко обтянута черным платком. Кайяал прикрепил бурдюк к седлу и повернул коня к одинокой сопке, оставшейся в трех-четырех полетах стрелы за караваном.

Аракао придержал своего скакуна, чтобы пропустить Кайяала вперед, взглядом обвел истерзанный караван. Юный воин, сидевший на усталом вороном коне и державший за повод навьюченного верблюда, не спускал глаз с Аракао. Караван вновь двинулся вслед за Инкаем. Юный воин все еще не трогался с места.

–  Ты чего стоишь? Трогай!
– раздался чей-то голос.

–  Сейчас!

Воин сорвал с головы шлем, и черные волосы упали на плечи. Это была девушка.

–  Сейчас, я поправлю седло.

Она соскочила с коня. Начала перетягивать подпругу, не спуская глаз с Аракао. Наконец их взгляды встретились. Поправляя колчан со стрелами, парень еле заметно кивнул ей и, пришпорив коня, помчался за Кайяалом.

Девушка долго смотрела вслед. Потом прижалась головой к седлу. Плечи вздрогнули. Накалившееся стремя обожгло щеку. Она подняла голову к небу. На глазах были слезы.

–  Проклятая жара!
– вырвалось у нее.

Когда она вновь взглянула на людей, в ее глазах уже не было слез.

Рядом застонала женщина. Девушка оглянулась. Женщина, только что передавшая бурдюк с водой Кайяалу, сорвала с головы черный платок и упала, забилась в истерике. Возле нее, на развернутых лохмотьях, лежало красное, сожженное беспощадной жарой тело малыша. Малыш был мертв. Женщина только что взяла его из люльки, притороченной к седлу коня, и распеленала, чтобы накормить своей иссохшей грудью.

–  Высокое Небо прокляло нас!
– хрипела женщина, ударяясь головой о землю.
– Мы все умрем!

Девушка подняла ее с земли и прижала к себе. Караван остановился. Женщина вырвалась из объятий девушки и снова упала в пыль.

–  Оставь меня, Арая, - еле слышно произнесла она.
– Воды…

Девушка подобрала повод верблюда. Железное кольцо, вдетое в нос дромадера, натянулось. Атан со стоном согнул передние ноги и тяжело опустился на землю. Хромой табунщик Окдай, отец девушки, быстро отвязал кожаный мешок с водой. Деревянную чашу, наполненную влагой, Арая поднесла к губам женщины. Люди растерянно смотрели то на тело ребенка, то на женщину, то на вожака своего Инкая.

–  Несите их!
– приказал вожак.

И, не оглядываясь, направил коня к узкому, заросшему колючкой оврагу. Люди потянулись за ним. Двое мужчин положили женщину на носилки. Арая завернула тело малыша в лохмотья и вместе с ними пошла вслед за караваном. Конь шагал за ней…

Вскоре дорога опустела. Лишь вдали на востоке, поднимая облачко пыли, удалялись два всадника. Да в раскаленном небе кружили сытые коршуны…

Пройдя два полета стрелы от дороги, Инкай остановил свой караван и обратился к соплеменникам.

–  Здесь похороним малыша. Выберите ослабевшего коня. Принесите жертву Священной Луне и Высокому Небу и накормите людей. Ночь будет темной. Все, что можно сжечь, сложите в кучу. Разберите арбы и волокуши. Пусть костер будет хорошим. Разожгите его вон там, под тем каменным навесом. Дайте отдых коням и верблюдам. Завтра двинемся через пески к Арнис-Фолю. Найдем колодец, и будем ждать наших гонцов.

Это была его самая длинная речь за всю дорогу.

–  Дождь остудит жару, - закончил он.

Люди молча вглядывались в небо. Туч не было. Солнце, раскаленное солнце висело низко над землей. Но никто не усомнился в правоте его слов. Инкай всегда знал, что говорил. Хромой табунщик Окдай подошел к старику.

–  Ну что, аксакал, кости ломит?

–  Это желанная боль. Чем сильнее боль в моих суставах, тем скорее будет дождь и освежит землю, - ответил Инкай и, став на колени, начал молитву над могилой мальчика.

Еще один могильный холмик отметил путь каравана. Обхватив руками могилу сына, лежала мать.