Шрифт:
А если бы он это сделал, во что превратилась бы их жизнь? Разве могла бы она по-прежнему любить и уважать своего мужа? Нет! Дело не в матери, а в силе и крепости их отношений. Но ведь это почти целиком зависит от самой Лили…
Он положил голову на ее колени и, поджав длинные ноги, свернулся на кончике тахты.
— Ну и не говори, если не хочешь. Важно, что ты здорова, что ты пришла. Дом без тебя такой пустой, мы такие одинокие, а тебя все нет и нет…
Лиля заплакала — беззвучно, неслышно, про себя. Гога этого не заметил.
— Я-то думал, придет моя ласточка, поведу ее в кино, потом будем пить чай с пирожными, как в лучших домах Филадельфии. А тебя все нет и нет. И это было очень плохо. А пришла сердитая, молчаливая…
Лиля повернулась, увидела черные полоски густых, загнутых вверх ресниц и положила руку на его голову.
А Елена Карповна в это время сидела во второй комнате, которую называли столовой, хотя ели на кухне. Она и спала тут на тахте, рядом с которой стояли ее стол и шкафчик. Весь ее большой мир — горы и долины Заревшана, городок, где она жила, окрестные села, ее собственный дом, — все сузилось теперь до этого крохотного пространства. Стол, шкаф, тахта.
Они опять ушли в свою комнату и закрыли дверь. Невестка и не думает, что ни свекровь, ни муж до сих пор не обедали. Куда хочет ходит, когда хочет возвращается. Отчета никому не дает. Гога во всем ей подчиняется.
Это были привычные мысли, но в последнее время они рождали не праведный гнев, а скорее грусть.
Не такая уж Елена Карповна дура, чтобы не знать — в Москве на роды врачей не вызывают, а везут женщин в роддом. Где же все-таки Лиля была до девяти часов? Об этом лучше не думать. Разве можно сейчас, на ночь, есть жирный борщ? Елене Карповне, во всяком случае, придется ограничиться чашечкой ряженки. Но кому до этого дело?
Она открыла ящик своего шкафа. Здесь все ее ценности. Зеленая папка с документами, грамоты, ордена. Пачка благодарственных писем от родителей ее пациентов и от них самих. Письма покойного мужа. Красивый, очаровательный был человек, а счастья никому не дал. Письма Гоги — от самого первого, выведенного печатными буквами. В коробочке — драгоценности. Золотые часы с браслетом, цепочка с медальоном и кольцо с бирюзой, окруженной бриллиантами.
— Мама! — крикнул Гога. — Обедать! Лиля есть хочет!
«Лиля хочет, — неприязненно подумала Елена Карповна, — мы уже и не люди».
Она продолжала сидеть над открытым ящиком.
Чего она испугалась сегодня, когда невестка так запоздала? Почему у нее стало неспокойно, нехорошо на сердце? Не стоит в это вдумываться…
Она вынула из ящика кольцо с голубым камнем — семейную ценность Артаровых, переходящую из поколения в поколение. Все равно кольцо должно перейти к молодой хозяйке дома.
В кухне застучали посудой.
— Правда вкусно? — спрашивал Гога. — Мама, если захочет, умеет!
Елена Карповна положила кольцо обратно в коробочку.
«Подождет! Надену ей на палец в тот день, когда она родит мне внука».
— Что у меня за женщины? То тебя ждешь, то маму…
В кухне отодвинули стул. Донесся голос Лили:
— Я ее приведу.
Никаких объяснений, никаких требований. Лишние разговоры, лишние обиды. Выяснять ничего не нужно. Как из каменных глыб, из кирпичей, из бетонных блоков строили и строят дома, так внутренний мир семьи создается из мужества, терпения, а иногда и молчания.
Лиля не думала этого словами. Она это чувствовала.
Маленькая седая женщина нахохлившись сидела перед своим шкафчиком.
— Обедать, обедать будем, — сказала невестка. — В любом часу, хоть ночью, но за стол должна садиться вся семья…
После развода
В пять Вера Петровна задержала Любу на работе. Часа два они провозились, а в начале августа дни уже заметно укорачиваются, и домой Люба пришла, когда в комнатах стемнело.
В кухне стояла немытая посуда, постель Володи с утра не прибрана, сам где-то во дворе. И без того на душе тошно, а уж если в квартире грязь, так впору удавиться. Люба принялась наводить порядок. Она любила работу и даже самую грязную умела делать быстро и красиво. Пока кипели щи да жарилась картошка, Люба перемыла полы в кухне и в ванной, убрала с дивана Володину одежку. В комнатах было чисто, но Люба каждый день протирала шкаф и сервант шерстяной тряпкой. Поэтому мебель у нее была как новая и книги в стеклянном шкафу так и блестели переплетами.
Раньше, когда Виктор жил дома, Люба заставляла его обертывать книгу газетой, потому что читал он неаккуратно и даже мог засыпать страницы пеплом от сигарет. Сейчас книги стояли плотно в рядочек. И вдруг Люба увидела в верхнем ряду дыру! Первая мысль была, что без нее приходил Виктор. Потом пригляделась, разобралась, какой не хватает. Оказалось — первого тома сказок из «Тысячи и одной ночи». Второй том на месте, а первого нет. Издание академии, с цветными рисунками. Эту книгу сейчас ни за какие деньги не купишь.