За дверьми послышались чьи-то шаги; ручка застучала, двери отворились, и в комнату кто-то вошел.

Взглянув на пришельца равнодушно, без любопытства, Твардовский самодовольно улыбнулся. Пришелец, однако ж, не отличался ничем особенным, и приход его, по-видимому, не предвещал большой радости. Он стоял у порога, завернувшись в черный плащ, в шляпе с черным пером, в сапогах с длинными носками и широкими раструбами. На груди его виднелась золотая цепь с медальоном, из-под плаща выставлялась шпага. Бледное лицо незнакомца показывало в нем человека еще молодого; глаза тускло светились в глубоких впадинах; губы были стиснуты. Острый и узкий нос спускался к черным усам, почти закрывавшим рот, под которым чернелась эспаньолка, окруженная редкою, остроконечною бородою, какую носили тогда на Западе.

Незнакомец снял шляпу и подошел к Твардовскому.

– Я ждал вас, – сказал ему Твардовский, привставая с кресла.

– Меня, меня? – вскрикнул удивленный пришелец.

– Да, да, именно вас, – отвечал Твардовский. – Не удивляйтесь; вспомните, что я умею отгадывать все, что случилось и что случится вперед.

– Ошибаетесь, ваша милость, – отозвался с полунасмешливой, полупрезрительной улыбкой незнакомец, оскорбленный самоуверенностью Твардовского.

– Я не ошибаюсь никогда, – возразил Твардовский. – Хотите, чтоб я вам сказал, кто вы?

– Прошу вас, – отвечал незнакомец, уверенный, что Твардовский не мог знать его, и потом продолжал, указывая на Матюшу. – Но прежде чем начнем разговор, я просил бы вас… выслать… этого человека.

– Это слуга мой, – отвечал Твардовский и дал знак Матюше, чтоб он вышел.

Матюша вышел в маленькую дверь.

– Теперь готов слушать вас.

– Ваша милость – придворный его королевской милости, не так ли?

– Так. Но разве вы видели меня когда-нибудь при дворе?

– Король послал вас ко мне. Назад тому несколько месяцев он лишился любимой супруги… Говорить ли более?

– Довольно, довольно! – вскричал удивленный незнакомец, приблизившись к Твардовскому. Выражение насмешки и гордости исчезло с худого, бледного лица его; он, видимо, смешался. – Скажите мне, ради Бога, откуда вы знаете об этом? Король никому не говорил об этом, кроме меня; могу вас уверить, что в комнате, кроме него и меня, никого не было; могу поручиться, что никто не осмелился бы подслушивать у дверей, К тому же король говорил мне на ухо. Никто на свете не мог знать этого, кроме меня и него.

– Я знаю третий, – отвечал смело Твардовский, – потому что все, сокрытое для других, для меня открыто, и будущее я читаю, как книгу.

– Поэтому я не хочу вас и спрашивать, – продолжал придворный, удивленный всеведением Твардовского, – можете ли вы исполнить то, чего просит от вас король?

– Могу ли – в этом сомневаться нечего; но сделаю ли – это еще сомнительно.

– Как! Имея возможность и средства сделать, вы не сделали бы для короля?

Твардовский улыбнулся и отвечал:

– Для меня нет короля. Есть некоторые причины, для которых я должен подумать, надобно ли исполнить королевскую просьбу.

– Какие же причины?

– Король огорчен потерею дорогой ему супруги, ему хочется видеть ее – ее или ее тень, и он просит меня вызвать ее. Так ли?

– Так.

– Хорошо ли будет, если король увидит снова обожаемую им Варвару?.. Раны, которые теперь начинают заживать, откроются; увидев ее, он захочет подойти к ней, прижать ее к осиротелому сердцу, поговорить с нею. Следствием такого свидания будут новые слезы, новая грусть, новое отчаяние. Свидание это может принести королю больше вреда, чем пользы, больше горести, чем утешения. Каждый день уносит с собой частичку воспоминания, но когда это воспоминание оживится чудным видением, то ляжет тяжело на сердце; милый образ яснее отразится в душе, и грусть овладеет ею снова и надолго. Не похоже ли это на желание больного, который хотел бы испытать в другой раз одну и ту же болезнь?..

– Я разделяю ваши мысли и предоставляю вашей мудрости действовать как лучше, – отвечал с покорным видом придворный.

– По крайней мере, так мне кажется, – продолжал Твардовский. – На свете есть вещи, о которых не знаю и которых не вижу, потому что не хочу видеть их и нарочно отвращаю от них взоры. Будущее короля есть именно один из тех предметов, которых я не хочу и не смею доискиваться.

– На что же вы решитесь?

– В эту минуту я не могу вам дать решительного ответа. Мне надо, по крайней мере, три дня на размышление. Через три дня и в такую же пору, как сегодня, придите ко мне.

– По крайней мере, позволите ли вы мне, не откладывая до другого времени, сказать вам, что обещает вам король, если вы исполните его желание?

– Любопытно было бы знать, – невольно сказал Твардовский, – поистине, я не могу отгадать этой награды.

– Предупреждаю вас, что король вовсе не считает это наградою. Он хочет просто оставить вам по себе память, и этою памятью будут золотая цепь в триста золотых весом, драгоценный перстень и соболья шуба, одна из тех, которые последний царский посол привез королю в подарок из Москвы и красоте которых не могли в то время надивиться. Повторяю: король не думает награждать вас; все это будет одним слабым знаком его к вам благорасположения.