— Россия никогда не станет такой, как прежде, — голос Вологодского вернул Константина к действительности.

Вагон сильно раскачивало, мотало из стороны в сторону — дорога была сильно разболтана, и даже здесь, почти в окрестностях Москвы, ее не ремонтировали, не меняли трухлевшие шпалы. В чистом окне проплывали грязно-белые стены старинной крепости.

— Здесь, в Александровской слободе, царь Иван Васильевич Грозный держал своих опричников, с которыми наводил ужас на все население несчастной страны. Странно, что история опять повторяется, Константин Иванович. Теперь за кремлевскими стенами новые опричники надолго поселились, и кошмар по всей России разошелся. А ведь от тех времен три с половиной века минуло.

— История действительно имеет свойство повторяться. Но тогда был фарс, если по масштабам судить, а сейчас трагедия на все полторы сотни миллионов населения.

— Потому Россия никогда не станет прежней. Я в этом все более и более убеждаюсь, — Вологодский говорил тихо, впившись глазами в мощные, когда-то бывшие белокаменными, а сейчас серо-пепельные крепостные стены, мимо которых, словно на речных порогах, вихляя из стороны в сторону, проплывал их комфортабельный салон. В голосе прорвалась горечь:

— Слишком много крови уже пролито, ненависть гложет людские души. Примирение попросту невозможно. Единственный выход в этой ситуации — это разделиться и попытаться создать пригодную жизнь на своей территории. Смешно, но я вижу, что принцип «единой и неделимой» абсолютно оторван от реальности. Никогда уже не будет прежней империи, потому что многим она стала ненавистной.

— Да, я понимаю это, Петр Васильевич. Как и то, что победить большевиков мы просто не в состоянии, слишком несоразмерны силы. И, более того — раз сто миллионов человек искренне считают, что коммунисты выражают их самые заветные чаяния, то победа невозможна по определению. Военная победа, я имею в виду, силой одного только оружия.

— Вы правы, мой молодой друг. Против идей пушками не воюют. Так, если я не ошибаюсь, сказала императрица Екатерина Алексеевна по поводу французских якобинцев. Но вы не договорили, Константин Иванович, а возможна ли вообще победа над большевизмом?

— Более чем возможна, Петр Васильевич. Весьма вероятна, я бы даже так сказал, — Арчегов натянуто улыбнулся, припомнив перестройку, что в народе «катастройкой» была метко именована. И пояснил:

— Самый худший враг большевизма — это они сами, их невыполнимые априори обещания, их крайне неэффективные способы управления с запредельной концентрацией, особенно в экономике.

— Даже так? Но ведь в этом их сила, мой генерал! Централизация власти и диктатура позволила им создать огромную армию. И подавить выступления всех недовольных…

— Сейчас сила, ваше высокопревосходительство. Только сейчас. Завтра, то есть через год-другой, в этом будет их слабость, такая, что и «ахиллесова пята» символом надежной защиты покажется.

— Очень интересно вы говорите, — протянул Вологодский и бросил лукавый взгляд на своего собеседника. Тот промолчал, и премьер спросил:

— И как вы, Константин Иванович, собираетесь этой слабостью противника воспользоваться?

— Выиграть время — это первое. Это позволит создать приемлемые условия жизни для «наших», а население красной части убедится, что большевики ничего для них не делают, а только обещают. Возникнет сомнение в честности власти, и недовольство выплеснется…

— Вы настолько уверены?

— Да, Петр Васильевич. У них сейчас царит экономическая разруха — вы ее видите собственными глазами. Заводы стоят, выпуск продукции минимален и не удовлетворяет самые насущные нужды. Продовольственная разверстка привела к тому, что посевные площади уже сократились более чем в два раза, а поголовье скота уменьшилось на треть. Это данные нашей разведки, а я им полностью верю.

Последние слова Арчегов произнес как можно более убедительно — не говорить же Петру Васильевичу, что эти знания имеют привнесенный характер из будущего. И развел руками.

— Еще год, и это максимум отсрочки, как здесь наступит самый настоящий голод, который не тетка. И вся большевистская демагогия из крестьянских голов разом выветрится, ибо на пустой желудок словами сыт не будешь. И тогда кремлевским властителям придется либо политику «военного коммунизма» отменять, либо…

— Это невозможно, Константин Иванович, — резко прервал Вологодский, — они никогда не пойдут на это. Это же полное банкротство той политики, которую они объявили единственно верной.

«Еще как пошли, когда крестьянские восстания заполыхали», — подумал Арчегов, но сказал совсем иное:

— Либо отобрать хлеб на юге и у сибиряков.

— Вот это будет скорее! Значит, война неизбежна?

— Да, и кончится для нас она очень скверно. У большевиков трехмиллионная армия против нашего объединенного с «южанами» полумиллиона. У Москвы все запасы боеприпасов и снаряжения, что остались на складах от царской армии. Этого им хватит, чтобы нас победить. Я имею в виду не только Сибирь, но и анклавы «белой» власти на юге и в Заполярье. Хотя потери будут просто огромны…