В присутствии Саши друзья — толстовцы очень ловко и быстро скопировали те записи Толстого из всех семи дневниковых тетрадей, которые могли бы скомпрометировать его жену. Дочь передала отцу все тетради, которые он отдал Тане, а Софья, предупрежденная сыном Львом, вырвала их из рук старшей дочери и стала читать. Зять Сухотин отобрал у нее дневник и запер в свой шкаф, с тем чтобы чуть позже отвезти его на хранение в банк. Софья возмущенно кричала, пугала принятием опиума, а муж категорично заявил ей, что уйдет из дома. После этого она успокоилась и позволила Черткову приезжать в Ясную Поляну, но вскоре изменила свое решение. Лёвочка упросил своего друга пока не приезжать, и между ними, как подметила Софья, завязалась «тайная любовная переписка». Муж робко возражал ей, но она стояла на своем, показывая ему в качестве доказательства его же дневниковую запись поры молодости: «Я никогда не был влюблен в женщин…»

Их дом теперь, как говорила дочь Таня, был со стеклянными стенами, открытым для всех. Каждый мог проникать в интимные подробности их семейной жизни и выносить на публичный суд результаты своих наблюдений. Софья была согласна с дочерью и продолжала искать ответ на неоднозначный вопрос: кто виноват? Его она нашла в отношении Лёвочки к своей семье. Как он не мог понять простой сути: чем богаче будет она и их дети, а потом и внуки, тем будет лучше всем им. Ведь она была не только женой, но матерью и бабушкой, мечтавшей о благополучии своих наследников. Андрей и Лев уговаривали Софью объявить отца умалишенным, тем самым дезавуировать завещание, составленное им в состоянии помутнения рассудка. Но она решила поступить иначе. Пока она еще не нашла завещания и не знала точно его сути, а потому надумала сама на свой страх и риск публиковать произведения мужа, написанные им уже после 1881 года. Софья успокаивала себя тем, что даты на этих сочинениях не проставлены. Поэтому можно считать, что написаны они до 1881 года.

Кажется, чутье ее не подвело. Она, догадываясь о существовании завещания, постоянно искала его и однажды нашла маленький дневник мужа. Узнав из него о завещании, испугалась, что оно помешает ее изданию, помешает всему. Софья обвинила мужа во лжи, потому что он долго и упорно отрицал факт написания завещания. Теперь она настойчиво требовала, чтобы он не запирал двери кабинета. 28 октября 1910 года в третьем часу ночи она тихо прошла в его кабинет, зажгла свечу и стала искать «бумагу». Отворила дверь в спальню мужа, спросила о здоровье, удивилась, что у него в комнате горит свет.

Утром Софья вышла из своей спальни, как всегда, в полдень, чтобы поприветствовать мужа и выпить кофе, но, осмотрев дом и нигде не найдя Лёвочку, обратилась к Саше с вопросом, где папа. «Уехал», — ответила дочь и передала ей письмо. Быстро пробежав взглядом письмо мужа, она поняла, что он исчез из ее жизни навсегда. Не дочитав письмо до конца, в слезах и в полном смятении, Софья выбежала из дома и бросилась в Средний пруд. Дочь Саша, секретарь Булгаков и дворник Шураев вытащили ее оттуда. Она была в отчаянии из-за того, что ее спасли. Как же теперь она будет жить без него? Вскоре вокруг нее собрались все дети. Они не утешили ее, хотя и были очень внимательны и учтивы. Кто-то считал, что отец «убивал» ее, а кто-то считал иначе.

День и ночь напролет Софья плакала, страдала и узнавала от своих близких все, что было известно о муже. Так, ее известили, что он побывал у сестры — монахини в Шамордине и поехал куда-то дальше. Как же жестоко муж поступил с ней! С каждым днем она слабела, перестала есть, только пила воду, бродила по дому, прижимала к груди маленькую подушечку Лёвочки и винила во всем «зверя» Черткова, металась, звала мужа, написала покаянное письмо, просила разрешения повидаться с ним и проститься. Софья причащалась и беседовала со священником, а также с врачом — психиатром.

2 ноября пришла телеграмма: «Л. Н. заболел в Астапове. Температура 40». Софья тотчас же выехала с Таней, Андрюшей и фельдшерицей экстренным поездом на эту железнодорожную станцию, взяв с собой его любимую подушечку. 3 ноября в Астапове ее не пустили в домик, где лежал Лёвочка, и Софья томилась в тягостном ожидании и терзалась совестью. 5 ноября приехали доктора Щуровский и Усов, но надежды на выздоровление больного было мало. 7 ноября в шесть часов утра Лёвочка скончался, и Софью допустили к его последним вздохам. 8 ноября его тело повезли в том самом вагоне, в котором она жила все эти дни в Астапове. На следующий день прибыли на станцию Козлова Засека, где поезд ожидала пропасть народа. Все шли за фобом от Засеки до Ясной Поляны. Хоронили. Софья не плакала.

После смерти мужа Софья Андреевна много дней пролежала в постели, болела, страдала бессонницей и невралгией, у нее все валилось из рук. Мучили воспоминания. Прожив почти полвека вместе с Львом Николаевичем, став с ним единым целым, она не могла осознать, что там, на краю оврага лежит он, ее любимый человек. Она никак не могла свыкнуться с ужасным понятием — вдова. Чувство одиночества сделало дом неприютным, нежилым, без будущего. Теперь в свитом ею когда-то с такой любовью гнезде было холодно и чуждо. Выручали только прежние слуги. Сыновья, которые были для Софьи Андреевны всегда своими, не то что дочь Саша, разъехались. Пока оставались только «Душа Петрович» Маковицкий да Юлия Ивановна Игумнова. Каждый день Софья Андреевна ходила на могилу мужа, разговаривала с ним, просила прощения, приносила цветы, чаще всего любимые им белые и розовые гиацинты, а еще примулы. Принимала сонные таблетки, потому что среди ночи будили мыши, говорила с сестрой милосердия, а потом писала письма Танееву с тихой надеждой на понимание. Софья Андреевна изливала ему всю свою боль и горе, рассказывала о нервной болезни из-за нелюбви к Черткову, который разлучил ее с мужем, о своих страданиях.

Став вдовой, Софья Андреевна не забыла обид, которые ей причинил Чертков. Она приложила немало усилий, чтобы отдалить его от мужа. Как-то она призналась Душану Петровичу Маковицкому в том, что «предпримет все, чтобы его выслали: будет собирать подписи дворян, дойдет до Столыпина, до царя». А уже спустя какое-то время, после того как Чертков был все- таки вынужден покинуть яснополянскую среду, Маковицкий узнал дошедшее до Анны Константиновны, жены Черткова, мнение о том, что «высылку Черткова устроил Андрей Львович». Теперь, когда круг ее жизни почти замкнулся, Софья Андреевна горевала о своем одиночестве, о том, что не смогла побороть в себе чувства нелюбви к «злому, хитрому и глупому» Черткову, не смирилась с тем, что муж так пристрастно любил его. Она сожалела о том, что не позволяла Льву Николаевичу любить кого он захочет, а навязывала ему свою волю, затыкала уши, убегала, хлопала дверьми, когда слышала похвалы мужа и утверждения, что Чертков «самый близкий ему человек». А для нее он был не человеком, а просто дьяволом, с которым ее муж целовался. Конечно, это ее неприятие друга Льва Николаевича, как и борьба за монопольное владение авторским правом, уже потеряли свою остроту и актуальность, зато всякая неприятная болтовня вокруг ее имени продолжалась.