Со стороны иудеев донесся одинокий крик. Взвился и утонул, как лягушка в болоте, но следом пошел ропот, головы иудеев поворачивались в одном направлении. С их стороны кричали громче и громче. Наконец и Соломон услышал, растерянно оглянулся.

Рус видел, как покрасневшие глаза старого волхва стали широкими, как блюдца. Он ахнул, потер кулаками глаза, те в самом деле слезились, будто смотрел на солнце, снова уставился неверящими глазами. Нижняя челюсть отвисла.

Рус сказал нетерпеливо:

– Что-то не так?

Соломон сглотнул невидимый ком. Голос его стал еще более сиплым и простуженным:

– Наши протестуют. Честно надо, честно!

Рус ощутил, как горячая кровь бросилась в лицо. Пальцы непроизвольно сжались на рукояти меча, словно это было горло ненавистного иудея. Страшным голосом спросил:

– Меня подозревают в нечестности?

Соломон повернулся уже с готовым ответом. Отступил на шаг, повел головой по сторонам, словно ища норку, куда бы спрятаться.

– Доблестный вождь… возможно, ты сам этого не знал.

– Чего?

– Наши наблюдатели требуют убрать из твоего отряда… женщину.

Рус проследил за его взглядом, медленно повернулся. Моряна-богатырка стояла в переднем ряду. В ее руках был ее огромный топор, о котором ходили легенды. Лицо ее было суровым и решительным. Только она осталась в безрукавке, правда – с расшнурованными краями, живот ее был плоским и с проступающими валиками мускулов. Правда, укрытыми сверху тонким слоем того, что Моряна упорно отказывалась признавать женским жирком. Ее голые плечи вызывающе блестели под скупым солнцем. Портки так же, как у всех, поблескивали потертой кожей. На широком поясе висели два ножа, голые ноги были в сапогах на толстой подошве.

– Моряну? – удивился Рус. – Вы боитесь ее больше, чем мужчин?.. Впрочем, это не зря.

Соломон уже совладал с собой, сказал угрюмо:

– Это против правил.

– Почему?

– Она женщина.

– Она воин, – возразил Рус. – Это у вас женщины – тупые овцы. Сидят и ждут, когда их возьмут замуж. А наши женщины могут все, что и мужчины. Иногда и больше.

Соломон покачал головой:

– Да, но вам сражаться с нашими. А воины нашего народа не смогут поднять меч на женщину.

– Вера такая? – не понял Рус.

– Не то чтобы вера… убивали и женщин, и детей, и коз, рубили сады, но мы за эти годы растеряли нашу древнюю жажду крови. Теперь нам будет трудно всадить копье в женщину, ударить ее топором…

Рус раскрыл уже рот, чтобы возразить, так им и надо, он не обязан подлаживаться под противников, но увидел их лица, оглянулся на своих, рассердился. Не для простой победы в бою живет человек, а для победы чести. Если иудеи страшатся драться с людьми, среди которых женщина, он уберет эту женщину. Только бы не сказали, что он воспользовался хоть каким-то преимуществом!

– Моряна, – позвал он. – Тебе придется отложить топор.

Она насторожилась:

– Что стряслось?

– Наши противники страшатся тебя. Ты для них вроде грозовой тучи, что развеет всех молниями. Они не соглашаются на схватку за земли. Прошу тебя, выйди за края поля.

Ее лицо вспыхнуло, пошло красными пятнами. Губы стали тонкими, а рот стал похож на железный капкан на зверя.

– Я должна сидеть и смотреть?

Он развел руками:

– Тебя боятся больше, чем меня! И даже больше, чем всех нас. Подозревают, что ты – сама богиня Табити.

Дружинники зашумели, с хохотом и шуточками вытолкали Моряну, даже проводили за очерченный край, где вчера для верности выложили ряд крупных белых камней. Народ расступился, Моряну трогали, что-то говорили, утешали, она зло стряхивала участливые руки.

Разбросав толпу, через камни прыгнул на боевое поле, прежде чем кто успел опомниться, ликующий Твердая Рука. В глазах была мольба и угроза, но Рус только кивнул:

– Быстро соображаешь.

За чертой раздались возмущенные вопли. Несколько дюжих мужчин потрясали оружием, запоздало бросились вдогонку. Твердая Рука повернулся, показал им фигу:

– Раньше надо было чесаться!

– Ладно, – сказал Рус сурово, – но чтоб дрался не хуже Моряны!

Голоса умолкли, потом на стороне иудеев пронесся ликующий вопль. Все головы разом повернулись, как подсолнухи за солнцем, в сторону Нового Иерусалима.

Темные ворота отворились во всю ширь. Оттуда выступила монолитная масса, и дыхание Руса на миг остановилось, он не понял, что там движется, а потом из глубин живота поднялся нервный смешок, он ощутил дрожь в теле, понял, что хихикает. Рядом ржали, как большие сытые кони, дружинники, все громче и раскатистее, закидывая к небу лица. Ерш присел на корточки, весь кисло-сладкий от смеха, расплылся как кисель, знаками умолял пощадить, не давать лопнуть от хохота.