— Вы смогли бы опознать нападавшего?

— Убийцу, — поправила Эди Миллер. — Нет, лица его я не видела, он был в маске. А когда снял маску, то находился слишком далеко, чтобы я смогла его хорошенько рассмотреть. Единственное, я обратила внимание на армейский «ежик». И еще он очень большой. По-настоящему большой, огромный. Накачанный стероидами, — добавила она, показывая рост и ширину плеч убийцы. Если ее оценкам можно было верить, убийца имел в плечах немыслимые четыре с половиной фута. — Только это и осталось у меня в памяти.

— Понятно.

— Подождите! — воскликнула она, возбужденно стукнув кулаком по столу. Капучино пролился через край. — У него на пальце правой руки было необычное кольцо. — Раскрыв сумку, она достала листок бумаги. — У вас есть чем писать?

Кэдмон молча сунул руку в нагрудный карман и достал шариковую ручку. Схватив ее, Эди нарисовала сложный узор, склонив голову набок, изучила свое творение, после чего пододвинула листок Кэдмону:

— Извините, я фотограф, а не художник.

Взглянув на рисунок, Кэдмон тотчас же узнал узор.

— Очень любопытно… это иерусалимский крест, известный также как «крест крестоносцев». Четыре креста в виде буквы «Т» олицетворяют Ветхий Завет. — Он указал на большие кресты. — А четыре греческих креста олицетворяют Новый Завет. Вы уверены, что именно этот символ был изображен на… э… кольце убийцы?

— Это настолько важно? — округлила глаза Эди.

— Это было очень важно для средневековых рыцарей, сражавшихся за Святую землю, — сообщил Кэдмон. Он прекрасно разбирался в этой теме, поскольку во время обучения в Оксфорде интересовался историей рыцарей-тамплиеров. Как выяснилось, этот одержимый интерес в конечном счете стоил ему академической карьеры. — В двенадцатом веке именно этот крест был гербом просуществовавшего совсем недолго королевства Иерусалимского. Хотя европейские рыцари… — Он смущенно кашлянул: — Прошу прощения, я увлекся. Больше вы ничего не помните?

Эди прикусила нижнюю губу, открывая свои немного кривоватые резцы. Но губы у нее были полные, красивые.

— Нет, извините. Но ведь вы мне верите, правда? Насчет того, что доктор Паджхэм убит?

Кэдмон покачал головой, не зная, как отнестись к этой фантастической истории.

— Во имя всего святого, зачем этому неизвестному в маске понадобилось убивать Джонатана Паджхэма? Падж был безобидный, как муха. Порой занудный, должен признать, но абсолютно безобидный.

Она смотрела на него долго и пристально, как будто он только что задал глупый вопрос.

— Он был убит из-за похищенной реликвии.

— «Похищенной реликвии»? Вы впервые упомянули какую-то реликвию.

У нее в глазах появилось недоумение. Затем, тряхнув головой, она сказала:

— О господи, извините. Произошло столько всего, у меня все смешалось, в голове словно замкнуло.

Шок.Сейчас она впадет в шок. И снова Кэдмон ощутил желание заключить ее в объятия. Хотя похождения Эди Миллер могли быть воображаемыми, ее проникнутая ужасом паника была совершенно настоящей.

— Хлебните кофе.

Она залпом допила капучино. Увидев у нее на верхней губе маленькое коричневое пятнышко, Кэдмон непроизвольно схватил салфетку и вытер его. Затем, виновато поймав себя на непростительной интимности, скомкал салфетку и бросил ее на стол.

— Доктор Паджхэм как раз собирался отправить вам фотографию одной реликвии, но был убит.

— Фотографию одной реликвии? Зачем?

Раскрыв сумку, Эди Миллер достала фотоаппарат.

— Он не сказал. Но я… я на всякий случай сохранила копию фотографии во внутренней памяти камеры. Вот… — Она протянула Кэдмону аппарат. — Вот та реликвия, которая была похищена.

Держа фотоаппарат в нескольких дюймах от лица, Кэдмон изучил снимок, не в силах поверить своим глазам. У него перехватило дыхание. Невообразимый рассказ Эди Миллер внезапно приобрел смысл.

— Гром и молния! Не могу в это поверить. Я просто никак не могу в это поверить, — прошептал он, не в силах оторвать взгляд от фотографии.

— Если судить по потрясенному выражению вашего лица, эта реликвия достаточно ценная, чтобы ее похитить.

— Вне всякого сомнения.