Он ударил плечом в дверь, вышиб с грохотом и оказался в просторной комнате. Его глазам представилась ужасающая картина. Полуголый мужчина был прикован к стене, а на соседней стене была прикована распятой молодая женщина. В единственное окошко заглядывало солнце, но Александру после жаркого дня здесь показалось полутемно. На столе лежал, крепко связанный, так что веревки врезались в нежное детское тельце, плачущий ребенок. Девочка лет трех-четырех… Пока Засядько стоял, держа саблю острием вниз, чтобы кровь текла не в ладонь – рукоять будет скользить, – и давал глазам обвыкнуться, женщина вскрикнула душераздирающе:

– Кто бы вы ни были, спасите нас из рук этих ужасных людей! Христом Богом умоляем, мы будем у вас в вечном долгу…

Она говорила по-французски, но от ее голоса сердце Александра застучало чаще. Женщина повернула голову, свет упал на ее лицо, и у Александра вырвалось невольное:

– Господи, Кэт…

Он быстро посмотрел на избитого мужчину. Тот смотрел с надеждой, потом его лицо изменилось, в глазах появилась вражда. В дверном проеме возник солдат:

– Ваше благородие, противник разбит! Только в крайнем доме заперлось несколько нехристей, не сдаются. Что будем делать?

Александр посмотрел на беспомощного ребенка. Девочка плакала все тише, слабо и безнадежно. Черная ярость поднялась из глубины души. Он быстро разрезал веревки, взял малышку на руки, прижал хрупкое тельце к сердцу. Ребенок сразу перестал плакать, ухватил Александра за палец и пробовал потащить в рот.

– Возле того дома – поленница дров, – велел он жестко. – Подожгите ее. Если кто выскочит – стреляйте. Пленных не брать!

Кэт ахнула, такой приказ в европейской армии был небывалым. Солдат исчез. Девочка ухватила все-таки Александра за палец, но лишь прижалась губами, затем щекой. Александр положил ребенка обратно на стол, высвободился, подошел к Грессеру. Тот смотрел хмуро:

– В этой деревне был кузнец…

– Вряд ли он еще здесь.

– Но тогда можно попробовать найти инструменты.

– Кому нужны инструменты?

Он ухватился за цепь, напрягся. Мышцы вздулись, цепь зазвенела, натянувшись как струна. Внезапно раздался звон, левая рука барона освободилась. Вторую руку Александр освободил чуть легче, подошел к Кэт. Она отводила взгляд. На ее нежной коже были синяки и кровоподтеки. Правая грудь распухла и покраснела.

Грессер пытался укрыть ее наготу, Александр поочередно освободил обе руки своей бывшей невесты. Когда цепи со звоном рухнули на пол, Кэт бросилась к ребенку, ухватила, заливаясь слезами, на руки:

– Он не вернется? Этот ужасный человек не вернется?

– Боюсь, что нет, – сказал Александр сожалеюще. – Даже негодяя удается убить только один раз. Как вы здесь оказались?

Грессер побледнел и без сил опустился на пол. Кэт смотрела на Александра большими глазами, но не двигалась с места, прижимала к груди и нацеловывала маленькую дочь:

– Саша!.. Вы должны простить меня!.. Но я не смогла ждать так долго. А когда я вышла замуж за барона, наши родители… родители Зигмунда, настояли, чтобы мы уехали в свадебное путешествие в Италию, на ее прославленные курорты. Здесь было просто сказочно красиво, здесь мы побывали в Риме, смотрели Колизей… Когда родилась Оля, мы перебрались ближе к морю… Целебный воздух, минеральные источники… Там мы прожили год, когда пришли слухи о войне. Никто не верил, что докатится сюда, но потом стали попадаться отступающие войска австрийского императора… Они грабили все и вся. Потом пришли французы, потом ушли, а их место заняли эти шайки разбойников, которые называют себя союзниками французов…

Александр отмахнулся, в голосе была горечь:

– Что мне вся Франция, Австрия, Италия!.. Что случилось с вами?

Она отвела взгляд, даже в сумраке он видел, как ее щеки залил румянец стыда.

– Когда сюда пришли разбойники, иначе я их называть не могу, они убили почти всех жителей. А нас оставили в живых только для пыток и издевательств. Меня хотели продать в гарем, хотя сами же говорили, что для гаремов отбирают только юных девственниц…

Он хмуро кивнул. Она и сейчас была бы самой яркой жемчужиной в любом гареме. Ее нежная красота, то надменная, то трогательная и беззащитная, заставляет чаще биться самое стойкое и огрубевшее сердце.

– Но я так плевалась и кусалась, что решили… сперва смирить. Меня приковали к этой стене, сперва решили морить голодом, потом приковали мужа… чтобы он все видел, а мою крошку Оленьку раздели и положили на стол и, смеясь, уверяли, что сейчас зарежут ее и будут кусками ее мяса кормить насильно меня… Я готова была согласиться на все, только бы не трогали мою дочь… но тут явились вы, Саша!

В дверном проеме возник Афонин:

– Ваше благородие, вот одежда господ. Пусть одеваются, а я пока запрягу лошадей. Башибузуки их всех бросили.

Молодец, подумал Александр с горячей благодарностью. Только на миг заглянул, все понял, оценил, сам принял решение. Нет, его можно в унтер-офицеры, а Праскуринова – в капралы…

– Спасибо, – кивнул он, увидел, как округлились глаза Грессера, даже Кэт посмотрела удивленно. Дворянин-офицер благодарил нижнего чина! – Пусть ребята собирают трофеи, скоро отправляемся дальше.

Афонин исчез, слышно было, как раздавал приказы. Александр в своем батальоне придерживался казачьих обычаев: давал хотя бы час-два на разграбление, да и на сраженных нередко были кольца – золотые или с ценными камешками, в карманах находили золотые монеты. Жизнь у солдат тяжелая, так пусть же хотя бы что-то получат, ведь сражаются не за свою страну. Воюют за чужих королей, а кровь льют свою. Да и всегда ходили среди солдат рассказы о счастливчиках, которым удалось передать в родное село мешочек с золотыми монетами или другим богатством…