— Смотри! — неожиданно прервал Штауфендорфа Клаус и протянул бинокль. — Вон там, левее, «Приют одиннадцати»!

Ганс схватил бинокль, жадно припал глазами к окулярам. Среди волнистой, испещренной бесчисленными складками ледяной пустыни на отроге скалы сверкал на солнце дом необычной архитектуры — обтекаемой формы, полностью облицованный листами оцинкованного железа, под лучами солнца он выглядел как гигантская гондола дирижабля.

— А в тридцать восьмом году здесь был обыкновенный деревянный дом. Какую гостиницу построили русские! — воскликнул Клаус.

— Для нас, — добавил Ганс.

— Готово, господин капитан! — услышали они голос.

Двое солдат и обер-фельдфебель устанавливали на перевале большой щит, сколоченный из досок. На нем крупными буквами было написано:

— Хорошо. Теперь вперед! «Приют одиннадцати» — отличное место для привала. Мы назовем его хижиной «Эдельвейс». Но будьте осторожны, возможно, там русские. Будьте готовы к бою.

…Русских в «Приюте одиннадцати» было слишком мало, чтобы они могли оказать серьезное сопротивление отряду Штауфендорфа. Вооружены были лишь трое солдат и лейтенант, составляющие гарнизон «Приюта». Неподалеку от «Приюта» располагалась небольшая постройка метеостанции. Там вели работы зимовщик-наблюдатель Яков Петрович Ковальчук и его жена Зоя Ивановна, исполняющая обязанности радистки.

Никто в «Приюте одиннадцати» не ожидал появления немцев. То, что произошло, Яков Петрович понял лишь тогда, когда у «Приюта» раздались выстрелы и взрывы гранат. Бой продолжался всего несколько минут. Вскоре дверь в метеостанцию с грохотом распахнулась, и на пороге появились немецкие солдаты в форме альпийских стрелков.

— Хэндэ хох! — скомандовал один из них.

Яков Петрович и Зоя Ивановна медленно подняли руки.

— Кто есть здесь? Где есть русиш зольдатен?

— Здесь никого нет. Только мы.

— Обманывайт? Швайн! — Немец взвел затвор автомата. — Расстреляйт!

— Что здесь происходит? Кто этот человек? — На пороге стояли Ганс Штауфендорф и Клаус Берк.

Солдаты расступились. Ганс подошел к старику, долго всматривался в него, потом перевел взгляд на женщину и неожиданно расплылся в улыбке:

— Ты посмотри, Клаус, это же Яков Петрович. Вот так встреча!

Ковальчук изумленно, не опуская рук, всматривался в лицо Ганса, а тот вдруг рассмеялся, довольный произведенным эффектом.

— Не узнаете, Яков Петрович? Ганс Штауфендорф. А это Клаус Берк.

Горные стрелки обступили их, непонимающе смотрели на старика, на капитана.

— Ну! «Рот-фронт»! — Ганс снял пилотку с изображенным на ней цветком эдельвейса, тряхнул светлыми волосами. — Ганс. Клаус. Степан Рокотов. Оля…

— Немецкие альпинисты, — понял наконец Ковальчук, кто перед ним. — Гостями были.

— Да, да, гости, — согласился Штауфендорф. — Мы и теперь пришли в гости.

— В гости не ходят с оружием.

— Ну, ну, старик, это — война. Ты не знаешь большой политики.

— Где уж нам… Знал бы, в тридцать восьмом сам…

— Ну, ну, старик! — Ганс вскинул автомат, но Клаус перехватил ствол, опустил вниз:

— Оставь, Ганс! — И повернулся к Ковальчуку. — Идите, Яков Петрович. Там лейтенант еще жив. Пускай ваша жена окажет ему помощь, его надо спасти, он военнопленный. А тех троих похороните.

Ковальчук презрительным взглядом смерил офицеров и, кивнув Зое Ивановне, направился к двери.

— Ты посмотри, Клаус, — указал Ганс на разбитую радиостанцию, — они все уничтожили, лишь бы не досталось нам. Расстрелять надо этого Якова Петровича. Он же потенциальный партизан.

— Оставь, Ганс.

— Он бы нас не оставил. Ты же слышал, сам сказал…

— Пойдем, надо разместить людей на отдых.

«Приют одиннадцати» был рассчитан больше чем на сто мест. Егеря разбрелись по комнатам. Некоторые заполнили просторный холл, где пылал камин. Капитан Штауфендорф и Клаус развалились в шезлонгах, придвинув их ближе к камину. Закурили.

— Эльбрус! Слово-то какое, — проговорил Штауфендорф. — Ты вслушайся: Эльб рус. Получается что-то вроде русской Эльбы.

— Чепуха, — ответил Клаус. — Персы называли эту гору Альброс, что означает «высокая гора». А грузины называли Ялбуз — «грива снега». Для черкесов Эльбрус был Куска-мафь — «гора, приносящая счастье». Каждый народ, соприкоснувшись с Эльбрусом, давал ему свое название.

— В таком случае мы после водружения флага рейха над Эльбрусом назовем его вершиной Берка — Штауфендорфа, — с ехидцей предложил Ганс и серьезно добавил: — Но этим мы прогневим богов. Эльбрус — священная гора арийской расы. Мы назовем его…