Южная страсть

Аннотация

Софи, Клайв и Лон дружили с детства, а когда выросли, Софи вышла замуж за Клайва. Лон вернулся в ее жизнь спустя много лет. Вернулся, когда Софи попала в беду и отчаянно нуждалась в его защите и любви.

ПРОЛОГ Палящее солнце слепило глаза, а ровный плеск волн о песчаный берег убаюкивал. Софи Джонсон уютно свернулась на полотенце, расстеленном на нагретом песке. За эти десять дней она испытала больше радости, чем… ну… Да такого и не было никогда. Неожиданно зашуршал песок, и на Софи легла тень. Мышцы ее живота сжались; в них радостное ожидание переплелось со страхом. Прикрыв ладонью глаза, она взглянула вверх, зная, что увидит Алонсо Хантсмена. Разве можно так сильно восхищаться человеком, когда он в такой степени выводит тебя из равновесия? Алонсо стоял над ней. Мокрые черные волосы зачесаны назад. Грудь стала темной после лета, проведенного на солнце. — Софи, фантастический запах. Я бы тебя съел, честное слово. Она изо всех сил старалась не обращать внимания на сердцебиение. — Лон, это всего лишь лосьон. А на вкус я малоприятна. Он ответил ей многозначительной улыбкой. — Позволь мне судить. Клайв Уилкинс, сын крупного банкира лорда Уилкинса, лежавший рядом с Софи, завозился на своем полотенце. — Заткнитесь, пожалуйста, сделайте милость. Алонсо поднял свое полотенце (мускулы его напряглись) и вытер лицо. — Мы мешаем тебе спать, старина? — Да. Именно этим вы и занимаетесь, если угодно знать, — буркнул Клайв и прикрыл локтем белокурую голову. — Только один раз попробовать, — прошептал Алонсо на ухо Софи. Его светло-голубые глаза светились. Он знал, что ведет себя опасно. А еще он знал, что от такого поведения Софи трепещет. — Раз попробовать? С серьезным видом Алонсо кивнул. — Как следует лизнуть. Скорчившись, чтобы подавить смех, Софи взяла бутылочку с лосьоном для загара и швырнула ее Алонсо. Тот поймал бутылочку одной рукой. — Возьми и наслаждайся, мальчишка. — У, Христа ради! — взвыл Клайв и сел. — Я так сладко задремал, а тут опять вы! — Он схватил Софи за руку, приложил ее запястье к губам и провел языком по теплой коже. — Отвратительно! — объявил он, отбросил руку Софи и снова растянулся на спине. Его отливающие золотом волосы рассыпались. — Не то синтетика, не то пластмасса. Лон, тебе не понравится. Может, теперь вы наконец заткнетесь и дадите мне поспать? — Просто ты не хочешь дать мне попробовать ее, — насмешливо отозвался Лон и тоже лег рядом. — По-моему, ты ревнуешь, старина. Клайв даже не потрудился открыть глаза. — Ревновать к таким возвышенным созданиям? — Аристократизм его выговора слышался исключительно отчетливо. — Ну конечно, ты, шотландская туша. Ты и принцесса — лучших друзей и пожелать нельзя. Туша. Принцесса. Софи закусила губу, стараясь не захихикать, и все-таки не удержала смех в себе. А едва она засмеялась, как Лон и Клайв присоединились к ней. Неожиданные слезы обожгли ее глаза, но она им их не покажет. Лучшие школьные каникулы в ее жизни. Нет, лучшее лето в жизни. Клайв и Лон невозможны. Неисправимы. Неизлечимы. И никого на свете она так не любит. Софи тайком смахнула слезу и стала смотреть на Тихий океан, омывавший белый песчаный берег близ Буэнавентуры [1] . Ничто, думала она, ничто с этим не сравнится. Ничто не может быть таким ласковым; ничто не может быть таким невинным. Если бы время остановилось! Тогда они могли бы оставаться вместе, вот как сейчас, навеки. 1 Буэнавентура — главный портовый город Колумбии. — Здесь и далее прим. перев . ГЛАВА ПЕРВАЯ — Сколько? Леди Софи Уилкинс подняла руку, чтобы свет упал на камень. Отменно ограненный изумруд блеснул, освещенный яркой лампой дневного света, которой был оборудован ювелирный магазин. Маленькие бриллианты вокруг него заиграли белыми искрами, напоминая о новогодних фейерверках. — Десять тысяч фунтов, — ответил владелец магазина. Леди слегка повернула руку, завороженно глядя на сверкающий изумруд и на белые бриллианты, рассыпающие желтые и голубые искры. Она слышала, как дверь магазина открылась, но не могла оторвать взгляд от блистающего на ее пальце камня. Десять тысяч, повторила она про себя, десять тысяч фунтов, и больше у нее никогда не будет такой красоты. Нет, она не может обладать этим кольцом. Ей предстоит лететь в Бразилию, у нее еще множество неоплаченных счетов, а десять тысяч избавят ее от значительного количества долгов. Молчание затянулось, и хозяин магазина забеспокоился. — Думаю, я мог бы дать за него и десять тысяч пятьсот, — заметил он так, словно она выдавливала из него слова. — Но это максимум, леди Уилкинс. Заплатить больше я не могу. — Даже при том, что завтра вы получите вдвое больше? — насмешливо произнес за ее спиной глубокий мужской голос. Софи почувствовала себя так, словно тень легла на ее надгробие. Не может быть… Она медленно оглянулась, медленно всмотрелась. И у нее перехватило горло. Она покачнулась. — Лон? — Софи… Она не смогла отвернуться. Рука ее сжалась в кулак, а она все смотрела на него, словно перед ней был призрак. — Что ты здесь делаешь? — Занимаюсь кое-какими делами. — Делами? — тупо повторила она, будто это было нечто невероятное, хотя она прекрасно знала, что Алонсо является одним из крупнейших мировых экспортеров изумрудов. Хозяин ювелирного магазина поспешно отодвинул монокль и черную бархатную подушечку. — Я ждал вас только завтра, мистер Хантсмен. Камень еще не вычистили. Софи всмотрелась в лицо Алонсо еще пристальнее, а пальцы непроизвольно стиснули обручальное кольцо, все еще остававшееся на безымянном пальце. — Ты покупаешь камень? — Изумруд, — ответил Лон. — Он с моих копей, так что можешь считать, он для меня ценен как реликвия. Лон еще говорил, а ей уже стало жарко, потом холодно, она сняла обручальное кольцо и протянула его ювелиру. — Я согласна на ваше предложение. Ювелир наклонил голову и убрал кольцо, которое Клайв подарил Софи почти шесть лет назад. — Вы примете чек, леди Уилкинс? — Да. — Как будто кто-то сжимал ее горло. — Благодарю вас. Ювелир удалился, а Софи принялась застегивать длинное шерстяное пальто. — Ты продаешь обручальное кольцо? — спросил Лон, опустив черные ресницы, чтобы скрыть выражение глаз. — У этого магазина хорошая репутация, — сказала Софи и возненавидела себя за непрошеную нотку оправдания. — Трудно с деньгами? — Все нормально. — Невозможно сказать Лону правду. Ей не нужна жалость, и сочувствия ей от него не нужно. Она выбрала Клайва. И конец всей истории. — Я не знала, что ты приехал. — У меня есть дом в Найтсбридже. — Ты живешь в Лондоне? — Часть года. — Я представления не имела. Лон расслышал боль в ее голосе и почувствовал, что ее состояние изменилось. С самого начала он знал, что брак оказался трудным, возможно, просто неудачным, но Софи ни разу не сказала ни слова осуждения о Клайве. — Я то здесь, то в Южной Африке. В зависимости от дел. Он не видел ее несколько лет. А она все еще красива. Даже еще красивее. Разве что черты едва заметно заострились от горя, брови потемнели, линия губ сделалась мягче и скулы стали чуточку резче. Немногим женщинам пластическая хирургия может дать то, что Софи досталось в дар. Ювелир возвратился с чеком, и Софи молча убрала его. Сделка была завершена. Софи пробормотала несколько слов благодарности, и Лон вывел ее на улицу. — А твои дела? — попробовала она завязать разговор. — Камень еще не готов. Я зайду попозже. На улице было холодно, как и всегда в это время года во второй половине дня. Софи торопливо вздохнула, желая прояснить сознание. Лон здесь. Невозможно. Невероятно. Она ни разу не встречалась с ним с тех пор, как они покинули Колумбию. Она подняла воротник пальто. Навстречу спешили редкие прохожие. Ее взгляд упал на шикарную витрину «Хэрродса». Резные башенки были освещены бесчисленными белыми лампочками, а окна обрамлены венками. — Скоро Рождество, — сказал Лон, нарушая тягостное молчание. Это значит: почти два года без Клайва. Софи прикусила нижнюю губу, прогоняя слезы, а с ними нахлынувшие на нее противоречивые чувства. Боже правый, ведь ей не хватало Лона. Столько лет он был ее другом, а потом взял и напрочь исчез из ее жизни. Она попыталась сообразить, когда в последний раз видела его, но не могла даже высчитать, как давно это было. — С виду ты все такой же дикарь, — хрипло произнесла она. — А тебе дикари не нравятся. — Ты мне нравился. — В прошедшем времени? В глазах у Софи опять защипало. Пальто продувалось ветром, и холод пробрал ее до самых костей. — Мне нужно домой, — сказала она изменившимся голосом. — Графиня ждет. Тяжелые черные тучи напомнили о себе первыми каплями дождя. — Я тебя отвезу. — Это далеко. Полтора часа… — Я тебя отвезу, — повторил Лон и обнял ее за плечи. Софи склонила голову ему на плечо и невольно прижалась к нему. Он такой же крепкий, высокий, импозантный. Она почувствовала себя так, будто ее смыло за борт и она вот-вот пойдет ко дну. Всего двадцать минут прошло с тех пор, как он опять вошел в ее жизнь, и вот все переменилось. Но с Лоном всегда было так. Он большой. Он видный. Оказавшись в машине Лона, Софи испытала непонятное чувство, безумное чувство. Тоска, сожаление, отчаяние. Она подумала, что отдала бы все на свете за то, чтобы вернуться в прошлое, чтобы они опять стали теми же подростками, какими были тогда. — Я скучал по тебе, Софи, — тихо проговорил Лон. Сердце Софи подскочило. Ты слишком, слишком одинока , сказала она себе, сохраняя спокойствие, хотя сердце в груди подскочило опять. Подскочило болезненно, так же болезненно, как и в то давнее время, когда она видела, как он тянется к ней, и не знала, что ей думать, что чувствовать. Горячие слезы подступили к глазам, и она моргнула. Стыдно настолько расчувствоваться. Такого с ней не было целую вечность. После смерти Клайва она была неизменно сдержанна, держала себя в руках. А сейчас готова вылезти из кожи. — Куда смотришь? — спросил он, переменив позу, и выехал на дорогу. — На тебя. Она попыталась скрыть силу своего возбуждения, но попытка не удалась. Она не должна была оставаться с ним наедине. Она не может позволить себе находиться так близко. Они больше не дети. Она понимает, что Лон не станет играть. Он будет действовать бесповоротно. А у нее ничего бесповоротного быть не может. Во всяком случае, с Алонсо. Он все так же непредсказуем, все так же внушает робость. Ее глаза изучали его широкий лоб, мощный подбородок, резко очерченный нос. Не сразу она заметила тонкий шрам на правой скуле Лона. Пять лет назад этого шрама не было. — Откуда у тебя этот шрам? — Брился неаккуратно. — Должно быть, большая была бритва. — Огромная, — усмехнулся он. Софи не могла отвести глаз от глубокого шрама. Он должен был бы портить жесткое лицо Лона, но, напротив, придавал этому лицу ощущение силы. Благодаря морщинкам в уголках глаз и этому шраму на щеке Лон выглядел как мужчина, который твердо знает, каким путем идет по земле. Как мужчина, договорившийся с жизнью. — Болит? — Потерять тебя было больнее. Она глубоко вздохнула и опустила взгляд на свои ладони. Левая рука без тяжелого кольца казалась голой. — Так ты не женат? — спросила Софи, чтобы сменить предмет разговора. Клайв как-то говорил ей, что у Лона есть дома и офисы в Боготе и Буэнос-Айресе, но для нее это было все равно что на другом краю Вселенной, так далеко от ее Англии… — Не женат. — Помолвлен? — Нет. — Так с подружкой живешь? — А ты любопытна, mu~neca [2] . Тебя интересует данная вакансия? От его ленивой, издевательской улыбки сердце Софи понеслось вскачь, а руки и ноги налились свинцом. О да, он все так же опасен. Он все так же способен перевернуть все у нее внутри, вызвать нервную дрожь. — Прошу прощения, не интересует. — Нельзя ей было садиться в его машину, нельзя было соглашаться. — Это, думаю, не так приятно, как рассказывается в волшебных сказках. 2 Mu~neca — зд.: куколка ( исп .). — Разочарованная принцесса. — Едва ли принцесса. — Ну да, просто обедневшая госпожа, которой пришлось продать дом, машину, а теперь еще и обручальное кольцо. Софи закрыла глаза. Лон умеет причинить ей боль, как никто другой. — Это не более чем вещи, — прошептала она. — А что такое вещи, когда у тебя есть тепло, и нежность, и любовь? Она почти ненавидела его. Холодный, циничный. Он должен был знать, что с ней живет только графиня, мать Клайва. Он знал графиню. Он знает, что нет в ней никакого тепла. Он обязан понимать, что Софи живет в Мелроуз-корт как в плену, у нее больше нет ни личного пространства, ни свободы. Но она ничего не сказала, ни единого слова. Если ему нравится быть жестоким — пускай. Скоро его с ней не будет. Он высадит ее в Мелроуз-корт, развернется и уедет в темноту. И ей не придется иметь с ним дело. Молчание нарушил голос Лона: — Софи, я бы заплатил за твое кольцо вдвое больше. Почему ты не обратилась ко мне? — Мне не нужна твоя благотворительность. Я довольна тем, что он мне заплатил. — Ну, раз ты довольна — ладно, — ответил Лон и усталым жестом потер бровь. У него длинные волосы, длиннее, чем были десять лет назад. Он чересчур велик для этого черного «порше». Широкие ладони лежат на руле, кожа блестит благодаря долгим часам, проводимым на солнце. Но он не просто большой. Он сильный. Мощь его неизмерима. Софи было известно, что он лично работал на копях, прежде чем приобрел свою долю акций. Он не боялся взрывов, тесного жилья, обвалов в тоннелях, опасных стволов шахт. Странная они пара: Лон, который ничего не боится, и Софи, страшащаяся всего. — Софи, долго длился ваш медовый месяц? Я хочу знать. Скажи мне. Много понадобилось времени, прежде чем ты поняла, что совершила ошибку? У Софи пересохло во рту. Она с усилием сглотнула. — Возьми свои слова назад! Ты не имеешь права! — Я любил тебя. — Лон понизил голос, сжал зубы от ярости. — А Клайв никогда тебя не любил. Просто он не хотел, чтобы ты досталась мне. — Нет. — Да. А ты, как последняя дура, испугалась своих чувств и побежала к нему в объятия. Перед глазами у Софи все плыло. Ей стало дурно от слов Лона. Она взялась за ручку дверцы, как будто могла сейчас выйти. Но выхода нет. Лон ее нашел. Она все еще нужна ему. А в глубине души она знает, что он ее не отпустит. — Ты понимаешь, что это было, когда я узнал, что потерял тебя навсегда? — Он стиснул зубы, глядя прямо перед собой. Быстро наступала темнота. Но было видно, что лицо Лона напряжено и зеленые огоньки приборной доски отбрасывали отсвет на его шрам. — Я знал, что у тебя тоже не будет романов. Хорошая, славная Софи Джонсон будет верна мужу. Так и было? Она моргнула, гоня прочь жгучие слезы. — Конечно, я была верна. — Конечно. — Он улыбнулся, но не было ни теплоты в улыбке, ни жалости в глазах. — Ты верна всем — кроме меня. Кровь прилила к ее щекам, и она ощутила жар во всем теле. — Лон, мы были молодыми. Я была молода. — Не настолько. — Это было давно. — Не настолько давно, чтобы я забыл. — Лон! — Не думай, Софи, что все закончилось. — Этот глубокий голос вгонял ее в транс. Она вдруг обнаружила, что смотрит на него. Его глазам полагалось бы быть черными, но у них светлый, чистый-чистый голубой оттенок. — И конец еще не близок. Тебе нет двадцати восьми. Мне тридцать два. Перед нами — вселенная времени. Когда они подъезжали к Мелроуз-корт, голова Софи кружилась, а внутренности сжимались так, что она не сомневалась: сейчас ей станет плохо. Остановив машину, Лон бросил на нее жесткий взгляд. — Ты сегодня ела что-нибудь? — Со мной все в порядке. Но когда Софи выходила из машины, ноги у нее подогнулись, а глаза были полны злых слез. Не обращая внимания на протесты, Лон повел ее в дом. — Ей слегка нездоровится, — сообщил он удивленной графине Уилкинс, все еще поддерживая Софи за талию. — Можно у вас попросить стакан воды? Графиня вышла, и Лон заглянул в лицо Софи. — Ты побледнела, Софи. Только Лон умеет быть таким бессердечным. Только Лону могло прийти в голову наказывать ее. Ну да, он нравился ей в ту пору. Да, может быть, она даже любила его. Но ему было нужно больше, чем ее любовь. Ему нужно было все. Вся Софи. Он как водоворот, и он смертельно пугал ее. — Я не готова к новым отношениям, — прошептала она. — Значит, это неправда насчет тебя и… Как его зовут? Богатый, красивый мужчина. Черные волосы, примерно как у меня, темные глаза… — Федерико, — прервала его Софи, поперхнувшись. — Федерико, — задумчиво протянул Лон. — Что-то иностранное. Софи передернула плечами и опустила темно-синие глаза. — Разве мы все не иностранцы? В любой другой момент Алонсо улыбнулся бы. Что верно, то верно. Лон и Софи в ранней юности познакомились в Латинской Америке, и их круг составляли по большей части приезжие со всех концов мира. Дипломаты, инженеры, горняки, банкиры, инвесторы. Но Лон не был расположен улыбаться, когда речь шла о Федерико Альваре. Мигель Вальдес являлся одним из воротил латиноамериканского наркобизнеса, и Федерико Альваре был его правой рукой. Лон, в прошлом агент МИ-6 [3] , знал Федерико лично. Этот Федерико утащил бы Софи в преисподнюю, если бы мог. — Ничего страшного, если ты стала встречаться с новым мужчиной, — сказал Лон непринужденно, не обращая внимания на пламя, которое жгло его изнутри. Софи с другим мужчиной? Возможно. Допустим. Понятно. Софи с Федерико Альваре? Никогда. Именно слух об этих отношениях привел Лона в Англию. Ему сообщили, что у леди Уилкинс неприятности, что она связалась с одним из самых опасных преступников мира. До сих пор он в это не верил. — Нет никаких причин, чтобы ты не встречалась с мужчинами. Прошло два года. 3 Секретная разведывательная служба Великобритании. — Я не намерена ни с кем встречаться. Он не мой мужчина. Он просто… друг. — Софи не могла смотреть Лону в глаза; она упорно изучала пол. — Федерико работал с Клайвом. — Я и не знал. Нижняя губа Софи задрожала. Она сжала губы, чтобы унять дрожь. — Ты и не мог знать. Когда мы с Клайвом поженились, ты не захотел с нами общаться. — Это улица с двусторонним движением, Софи. — Клайв пытался. Синие глаза гневно сверкнули. На ней было шерстяное кремовое платье. Вот обозначились груди, вот изящная шея, вот этот сладкий рот… Губы Софи даже без помады были полными и розовыми; Лону захотелось выпить из этих губ все упреки, высосать воздух из ее легких, вдавить ее в себя. Он загорается от одного взгляда на нее. Он физически жаждет ее. Его разуму нужен ее разум. Его коже нужна ее кожа. Его тело мечтает утонуть в ней. — Ты могла бы позвонить мне, — сказал он, хотя графиня уже входила со стаканом в руках. — Ты представить себе не можешь, как я рада тебя видеть, — сказала Луиза Уилкинс, слегка обнимая Алонсо. — Сколько лет! Два года. Наверное, с похорон Клайва. Лон услышал судорожный вдох Софи и почувствовал, как она напряглась. — По-видимому, да, — сказал он и поторопился перейти к менее щекотливым предметам: — А вы, Луиза, изумительно выглядите, ни на день не стареете. Графиня просияла. Ей тоже недоставало мужского общества. — Спасибо, Алонсо, с твоей стороны очень любезно так говорить. Ты же останешься у нас поужинать? В синих глазах Софи мелькнула паника. — Луиза, он же, наверное, занят. — Ну, не настолько, — возразил Лон. — Я с удовольствием останусь. — Сейчас попрошу поставить еще один прибор. — Графиня повернула голову. — Софи, покажи Алонсо, где у нас виски. Насколько я помню, он любил выпить хорошую порцию перед ужином. В библиотеке Софи смотрела, как Лон наливает себе виски. — Похоже, у нее к тебе слабость. — Праздничные дни. У нее ностальгия. — Он сделал глоток из высокого стакана. — Я думаю, ей тоскливо в Рождество. Софи ничего не ответила. Она села на софу и скрестила ноги. — Должно быть, тебе трудно тут одной с ней. Голос Лона прозвучал спокойно, не отразив его чувств. А в нем поднимался гнев. Он раздражен. А он не любит терять голову. Сослуживцы подшучивали над ним из-за того, что при необходимости у него появлялась почти сверхчеловеческая сила. В самом деле, он мог поднять вес вдвое больший, чем его собственный. С легкостью. Однажды в учебном лагере он поднял в толчке шестьсот килограммов; остальные только раскрыли рты. Он сказал, что это у него семейное, отец был шотландским шахтером. Но это не вполне соответствовало истине. Его отчим был шотландцем, был и шахтером. Его биологический отец был аргентинским аристократом, который погиб, врезавшись в дерево на скорости двести миль в час. Пьяный, естественно. Аргентинская кровь принесла ему неприятности. Софи смущенно поерзала. — Луиза очень хорошо ко мне относится. Смешно слушать. Графиня всегда воспринимала Софи как гражданку второго сорта. А может быть, он чересчур сурово судит. — Она отлично выглядит, — заметил он. — А как вообще у нее дела? — У нее на удивление крепкое здоровье. А в эти дни, как всегда, все ее мысли вокруг бала. — А, ну да. Ежегодное гала-торжество Уилкинсов. Я на прошлой неделе получил приглашение. — Значит, ты придешь? — Ее голос дрогнул. Она не хочет, чтобы он приходил. Это интересно. — А стоит? — Нет. — Софи покраснела и быстро добавила: — Просто этот праздник не в твоем духе. Сотни людей. Еды не хватает. Ты, наверное, и не знаешь никого из тех, кто приедет. — Ничего страшного, если я увижу тебя. Софи приподнялась, затем снова села. И прижала ладони к софе. — Ничего между нами не будет. И дело не в Клайве. Я не готова ни к чему новому. — Я не новый. Как это верно, подумала она, и сердце сжалось в ее груди. Он не новый. Почти пятнадцать лет он был частью ее жизни. Пятнадцать лет назад он не подходил ей. И десять лет назад не подошел. И даже сегодня ей нужен не он. — Не порти, Лон. Не заставляй меня быть грубой. — Тебя? Грубой? — Он засмеялся, но веселья в его смехе не было. — Ты не сможешь быть грубой, даже если постараешься. Для тебя дипломатия — искусство. Такт ты обратила в добродетель. Можешь не волноваться, Софи. Ты стала мученицей, как всегда хотела. — Ты, Лон, действительно любишь быть недобрым? Он видел, как заострились ее тонкие черты, поджались губы. Голос ее сделался тише, так что слова были едва слышны. Да. Он намеренно недобр. Он хотел причинить ей боль. Где-то очень глубоко в нем таилось желание заставить ее страдать за то, что она выбрала Клайва, а не его. Он лишился сердца в тот день, когда провел ее по проходу в церкви и в буквальном смысле передал Клайву. Ему было мучительно замещать ее отца, который был слишком тяжело болен, чтобы участвовать в свадебной церемонии. Ему было мучительно и то, что она хотела ввести его в семью — в качестве отца или брата. Он не хочет быть ее отцом. Он хочет быть ее любимым. — Нет, — мрачно проговорил он. — Я не люблю быть недобрым. Я такой и есть. ГЛАВА ВТОРАЯ Лон с сожалением покачал головой. — Леди Уилкинс, у меня колоссальное самообладание, пока дело не касается тебя. — И ты еще удивляешься, что Клайв опасался тебя, после того как мы поженились? — Она задохнулась, вставая с софы. Нет, он не удивлялся, отчего Клайв его опасался; он знал. Но он не скажет об этом Софи, он ничего не расскажет ей о потаенном прошлом Клайва. Клайв не говорил ей, кто он (или чем стал). И Лон, хотя и знал все, поклялся себе много лет назад, что оградит Софи от правды. Потому что эта правда погубит ее, как уже погубила его. Клайв был с ними, один из них. Он не должен был стать чужим. Пылая от переживаний, от смешавшихся воспоминаний, Лон приблизился к Софи. — Если я отдалился от Клайва, это не из-за моего такта… — Или его отсутствия, — со злостью перебила Софи и сделала шаг назад. Отступать некуда, за ней софа. Перед ней Лон. — Ты был для Клайва всем. Он восхищался тобой. Ты это не можешь не знать. Ты был его лучшим другом во всем мире. Зачем же ты ушел от него? Что произошло? — Мы стали взрослыми. — Не так все просто. Вы много лет были самыми близкими друзьями. Вы все делали вместе. Вместе учились в пансионе. Вместе в университете. У вас были одни друзья. Он даже поступил в авиацию вслед за тобой. Голубые глаза Лона смотрели на нее сверху вниз. — Возможно, это была излишняя близость. Может быть, Клайву было бы лучше приобрести новых друзей, вращаться среди людей. Не думаю, что я так уж хорошо подходил Клайву. Кажется, при мне ему было неуютно с самим собой. Они приближались к неизведанной территории. Софи знала, что Лон давно сердился за что-то на Клайва, и ей требовалось понять. Так же, как ей требовалось понять, что случилось с Клайвом в Бразилии. — Почему ты не подходил Клайву? Как это — из-за тебя ему было неуютно с самим собой? Лон колебался, словно не желая идти туда, куда Софи его вела. — Мы… изменились, — наконец выговорил он. — Мы расстались. Этого она так не оставит. Здесь частица тайны Клайва, тайны, окружавшей крах ее брака. — Клайв не менялся. Это ты, наверное, изменился. — Клайв тоже изменился. Он мог быть очень сложным человеком. Клайв — сложным? В это Софи не поверит ни на секунду. Клайв был самой несложной натурой из всех, кого она знала. — Ты несешь чепуху. Я знаю тебя, Лон, ты умеешь быть прямым. А сейчас ты юлишь. Ты не говоришь ничего, кроме того, что я знаю и так. — И что хорошего в том, если я тебе расскажу, из-за чего у нас с Клайвом произошла размолвка? Что это исправит? — Он протянул руку и поправил вязаный воротник ее платья. — Мы дружили, все втроем, и я не хочу предавать его. Я не хочу делать тебе больно. — Легким касанием он погладил ее шею. Острой стрелой удовольствие загорелось у нее внутри. Она сжала кулаки, стараясь погасить в себе наслаждение и желание. Жизнь не состоит из наслаждений и желаний. Жизнь требует холодного, спокойного расчета. Жизнь требует практического подхода. А менее практичного человека, чем Лон, Софи не знала. Она затаила дыхание, желая удержать гнев, не дать чувствам набрать силу. Не забывай, кто он, безмолвно приказала она себе. Лон — бродяга. Она была права, когда выбрала Клайва. Лона все время несет куда-то. Он — законченный холостяк: ни привязанностей, ни корней, ни детей, ни дома. В годы учебы в пансионе Лон был одним из тех воспитанников, кто никогда не уезжал домой на выходные. И даже, как правило, на каникулы. Долгие годы Софи считала, что таково было решение его матери, и только при выпуске из пансиона узнала, что таково было решение Лона. Он не мог жить с матерью и новым отчимом. — Ты когда-нибудь видишь маму? — спросила она. Только бы не обращать внимания на его руку, которая все еще касается ее воротника, не обращать внимания на его легкое прикосновение, на старую ноющую боль в груди. Он заставляет ее чувствовать так остро… Слишком остро. Острота пугает ее. По-прежнему. — При возможности, — ответил он. Он смотрел ей в глаза, а в его голубых глазах таились секреты, которыми он никогда не поделится. Эта тень тайны обитала в его глазах в школьные дни в Лэнгли, но рассеялась, когда он, Клайв и Софи покинули школу. А теперь тень вернулась. И жесткость. — Мама с Бойдом вернулись в Шотландию. Они живут возле Эдинбурга. Я обещал приехать к ним на Рождество. Возможно, вернусь в Лондон в День подарков [4] . 4 В этот день (26 декабря) в английских домах принято дарить подарки прислуге, посыльным, почтальонам и т. п. А она в День подарков вылетает в Бразилию. — У них все в порядке? — Да. Бойд вышел на пенсию, и они теперь наслаждаются жизнью. А у тебя как дела? — Лон слегка потянул ее за воротник. — Ты счастлива? Этот глубокий, грубый голос пронзил ее насквозь, и она содрогнулась. — Счастлива? — шепотом повторила она. Пусть она и не в состоянии любить его так, как это нужно ему, но и ненавидеть его она не в состоянии. — Мой муж умер. Я потеряла дом. Мне приходится целиком зависеть от щедрот свекрови. — Она взглянула Лону в глаза. — Так как ты полагаешь? Он провел большим пальцем по ее подбородку. — Я полагаю, тебе нужен я. — Ты все-таки невероятный наглец. — А ты все так же упрямо все отрицаешь. Двери библиотеки резко распахнулись. Графиня протянула Лону руку. — Ужин, мои дорогие, подан. За ужином графиня Луиза была в превосходной форме и рассказывала Лону одну историю за другой. Софи поражалась, как Лону удается сохранять невозмутимое выражение лица. Десять лет назад он эти скучные истории Луизы слушать бы не стал. Впрочем, десять лет назад Луиза не стала бы говорить с Лоном. Все они изменились за прошедшие десять лет. Нет, пожалуй, за пять лет. Уход Клайва полностью переменил их жизнь. Лон поднял голову и встретился взглядом с Софи. Она могла бы поклясться, что он прочитал ее мысли, потому что в его взгляде было столько тепла. И голода. От любопытства у Софи перехватило дыхание. Поцелует он ее когда-нибудь снова? Заставит он ее — сможет ли — почувствовать то, что она чувствовала в восемнадцать лет, когда так горела жизнью? Графиня со стуком поставила чашку на блюдце. — Тебе хватило десерта, моя радость? — спросила она Лона. — Да, Луиза. Спасибо. — Ну, тогда приходи ко мне в библиотеку, — подытожила Луиза и поднялась из-за стола, в то время как Софи принялась собирать посуду. — Может быть, я останусь и помогу Софи убрать со стола? — Ерунда. Софи отлично справится. — Луиза подплыла к Лону и вцепилась в его руку так, как если бы он был последним мужчиной на земле. — Ты же справишься, Софи? — Я справлюсь, — подтвердила она — не потому, что ей не требовалась помощь на кухне, а потому, что ей было необходимо побыть одной хотя бы несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Она видела Лона, говорила с Лоном, вспоминала прошлое; от всего этого она впала как бы в прострацию. Ей следует думать о поездке в Бразилию. Но сейчас она могла думать только о Лоне, о том, что было между ними когда-то. Но разве она не всегда была такой с ним? Цепенела? Нервничала? Рвалась к нему без надежды? — Я справлюсь, — повторила она как можно тверже, ради себя самой, не ради него. Она уже не девочка. Она — женщина. Жена. Теперь вот — вдова. Если она справилась со всеми этими жизненными перипетиями, то справится, безусловно, с одним вечером, проведенным в обществе Алонсо. — Я к вам присоединюсь, как только закончу. Ее руки были по локоть в мыльной пене, когда она заметила рядом с собой мужскую руку, которая ловко подхватила кухонное полотенце. — Что ты делаешь? — воскликнула она и повернула голову, чтобы увидеть лицо Лона. — Графиня будет недовольна. — А графиня и не знает. Для нее я в туалете. Он улыбнулся — совершенно по-мальчишески, совершенно как тот Лон на летних каникулах. Сердце Софи, переполненное воспоминаниями, сжалось до боли. — Да, ты не изменился, — произнесла она, глядя на него исподлобья. — Правильно. Да ты бы этого и не хотела. Давай сюда следующую тарелку. Его рука протянулась вблизи ее груди, и она ощутила странное удовольствие, когда их бедра соприкоснулись. — Давно ты живешь с графиней? — поинтересовался он. — Чуть больше года, — с усилием ответила она. — С тех пор как стало невозможно жить в Хамфри-хаус, имении, куда Клайв повез меня как свою невесту. Я не могла оплачивать содержание дома и ремонт. — Но если вы выдержали целый год, значит, поладили? — Согласись, у меня был небогатый выбор. — Софи пожала плечами. — Но все идет нормально. Я довольна. Мне повезло, что она приняла меня. — Но?.. — И никаких «но». Англия — не Южная Америка. И ей никогда не быть Южной Америкой. Лон потянулся за последней тарелкой. — Так ты вспоминаешь Колумбию? Софи улыбнулась. — Всегда и везде. — Голос ее сделался тише, и она надолго замерла, вглядываясь в мыльную воду. — Это были лучшие годы моей жизни. Вот так и надо говорить, подумал Лон. Она была изгоем на Вязовом Холме. В этом элитном пансионе для девочек обучались еще две американки, но обе происходили из очень богатых семей и были близки между собой. Ни то, ни другое не могло относиться к Софи. — А когда ты вспоминаешь Колумбию, то что именно? — Буэнавентуру. Школьные каникулы в пляжном владении Уилкинсов. Клайв сумел тогда убедить отца, и тот пригласил на лето как Лона, так и Софи. Итак, тарелки вымыты. Софи выключила посудомоечную машину, вынула штепсельную вилку из сети и бросила се в раковину. — Чудесные были каникулы. Грудь Лона словно покрылась броней. Что-то очень тоскливое есть в ее голосе. Что-то до боли одинокое. Да знает ли она сама, насколько она одинока? — Приезжай к моим на Рождество, — предложил Лон, повинуясь внезапному импульсу. С ним она будет счастливее… И в большей безопасности. Он обязан удержать ее подальше от Федерико, удержать от неразумных поступков в праздничные дни. — Моя мама будет тебе рада. Тихий праздник… — Я не могу оставить Луизу, — прервала его Софи. — Пусть она тоже приезжает. — Она не поедет. — Так это ее дело. Ты не должна зависеть от ее решений. Софи заколебалась. Ее лицо приняло задумчивое выражение. — Чем сейчас заняты твоя мама и Бойд? — Учатся мирному сосуществованию. — Но они вместе почти двадцать лет! — Ей потребовалось много времени, чтобы научиться не сравнивать Бойда с моим отцом. — Бедняга Бойд. — Он знал, что моя мать выходила за него замуж, воспользовавшись тем, что он дал слабину. Знал, что любовь там ни при чем. — Опиравшийся на стойку Лон улыбался, но Софи видела в его чертах безмолвную угрозу. — Ты ведь никогда не любила мою мать, правда? Софи уже жалела о том, что заговорила на эту тему. Теперь она не знала, как с честью выйти из положения. Они с Лоном знакомы слишком давно, что ложь могла помочь. — Я ее не понимала. Ты сам мне говорил, что у нее роман с женатым мужчиной, который длится много лет. — Этим женатым мужчиной был мой отец. Софи перевела дыхание. В голосе Лона она уловила стальные нотки и поняла, что затронула больное место. — Я просто не понимала, как она могла позволить тебе пройти через это… Ведь ты был ребенком… — Он ее любил. А она любила его. — Он был женат! Неужели чувства его жены не имели значения? И чувства других его детей? Неужели твоя мать не видела, чего стоило тебе видеть отца от случая к случаю? Встречать Рождество или день рождения без отца? Выражение лица Лона сделалось холодным. — Он присылал открытки. Подарки. — Открытки. Подарки. — Гнев вскипал в ней. — Они считали, что подарки заменят самовлюбленного, бросившего тебя отца. Он откупался от несчастной матери, от разрушенного дома. — Ее жизнь, ее сердце… — Нет! Это твое сердце. Твоя жизнь. Ее выбор задевал и тебя! — Я не подозревал, насколько ты не переносила мою мать. Но ты не должна ее судить. Ее никто не должен судить. Она вправе совершать свои ошибки, как и ты вправе совершать свои. — Это какие же? — Все в страуса играешь, да? — проворчал он, бросил на тумбочку мокрое полотенце и вышел из кухни. Софи проводила Лона взглядом. Сердце ее разрывалось на части. Когда-то они были очень близки. Он был главным человеком в ее жизни. Как же так вышло? Почему так вышло? Клайв. Софи прижала ладонь к виску. Голова ее внезапно отяжелела, как будто от невероятной усталости. Так многое она старалась сохранить втайне, внутри себя, все, что касалось празднества, поездки… У нее не оставалось сил. Если бы погрузиться в память, сделать то, что в человеческих силах… Если бы она могла сбежать с празднества Луизы… Если бы она могла предотвратить встречу Лона и Федерико… Если бы она могла прямо сейчас прыгнуть в самолет и улететь в Бразилию… Осталось два дня, напомнила она себе. Держи себя в руках. Наберись терпения. Не успеешь оглянуться, как окажешься в Сан-Паулу. Софи глубоко вздохнула и расправила плечи. Пришло время встретить Луизу и Алонсо. И этого ей хочется меньше всего. — А, вот и она, — протянула Луиза, когда Софи вошла в бальную залу. — А мы-то гадали, не стала ли ты принимать душ прямо на кухне. — Это было бы захватывающе, но я этого не сделала, — ответила Софи и бросила взгляд на Лона, но тот не пошел на визуальный контакт, а только посмотрел на часы. — Мне уже пора в Лондон. — Он наклонился к Луизе и поцеловал ее в щеку. — Спасибо вам за замечательный вечер. — Да я только рада. — Луиза погладила его по руке. — Надеюсь, в воскресенье на балу мы будем иметь удовольствие тебя видеть? — Увы, мои планы требуют некоторого времени. — Грустно. Софи пригласила кое-кого из своих друзей. Тебе, конечно, было бы приятно с ними увидеться. — Да, конечно, не сомневаюсь. — Его вымученная улыбка никак не отразилась в его взгляде. — Счастливого Рождества, Луиза. Софи с Лоном прошли через просторную бальную залу. Скоро обстановка здесь изменится коренным образом. В углу появится ель в двенадцать футов высотой, гирлянды украсят двери, а возле окон появятся источающие хвойный аромат ветки. — Праздник должен выйти на славу, — заметил Лон, оглядываясь. Софи подошла к входной двери и глянула на семейные портреты Уилкинсов на бледно-зеленых стенах. Что-то страшное произошло с ее мужем в Сан-Паулу, и ей необходимо знать, что именно. Она должна понять, иначе ей не будет покоя. — Лон, мне не хватает его, — сказала она, услышав за спиной шаги. — Мне не хватает Клайва. Не хватает его оптимизма, а больше всего — его смеха. Иногда я не верю, что вот уже два года, как он умер. Кажется, прошло лет десять. — Он очень пожалел бы о том, что сделал с тобой, Софи, — резко отозвался Лон. — Он очень пожалел бы о том, что покинул тебя вот так… — Он совершил ошибку. — Он их десятки совершил. — Не надо! — Софи повернулась к Лону, чувствуя, как боль охватывает ее. — Не брани его. Тем более что его уже нет. Я этого не выношу. Это было правдой. Смерть Клайва легла на ее плечи тяжким грузом, стала для нее пыткой. Она подала на развод всего за день до того, как пришло известие о смерти Клайва. За день до того, как он умер. Может ли наказание прийти так скоро? Будто боги сказали: вы хотите быть свободной, леди? Хотите остаться в одиночестве? Извольте! Софи снова отвернулась и взглянула наверх, на портрет Клайва, который располагался рядом с портретом его отца. Глядя на красивые черты Клайва, на его густые белокурые волосы, она чувствовала себя предательницей. — Я знаю, тебе его не хватает, — тихо произнес Лон, — но тебе нужно идти вперед, а не назад. У нее запершило в горле. Нет, она не даст воли всем накопившимся слезам. Она никогда не забудет тот день, когда пришла телеграмма из британского консульства в Бразилии. Леди Уилкинс, мы с прискорбием извещаем Вас … Софи подняла глаза и тряхнула головой. Клайву было всего двадцать девять лет. Двадцать девять. Он был слишком молод для смерти. — Как я могу двигаться вперед, если не понимаю прошедшего? Я не понимаю, как умер Клайв, почему… — Он оказался в неподходящем месте в неподходящее время. Софи содрогнулась, представив себе последние минуты Клайва. Очевидно, в Клайва стреляли с близкого расстояния. — Но почему? Почему он там оказался? Что занесло его в это место посреди ночи? — Думаю, мы об этом никогда не узнаем. — Лон открыл дверь, вышел и застыл у порога. Смотря за широкие плечи Алонсо, Софи видела крупные белые хлопья, медленно опускающиеся на белую землю. Небо представляло собой подвижный снежный занавес. — Снег идет. — Она встала рядом с Лоном; конфликт был забыт. — Как же красиво. — Я много лет не видел снега. Софи вышла на крыльцо, и ветер немедленно занес снежные хлопья в дом. Софи попробовала стряхнуть снег со щек и с волос. Вечер был тихий, идеально тихий, и от этого ныло ее сердце. За себя, за Клайва, за Лона. За них всех. — Лон, как мы к этому пришли? — прошептала она и скрестила на груди руки, наблюдая за снегопадом. — Мы стали взрослыми. Слезы жгли ей глаза. — Мы должны были навсегда остаться друзьями. Ведь мы — три мушкетера. Лон улыбнулся уголком рта. — Tres amigos [5] . Три товарища… Три друга. Клайв, Лон и Софи. В глазах защипало еще сильнее. И в горле першило. Весь вечер она сдерживалась, стараясь не дать воли горечи и желанию. — И как же нам все исправить? Как сделать так, чтобы было правильно? Он посмотрел на нее, посмотрел до странности мягко. 5 Tres amigos — три друга ( исп .). — Надо смотреть в будущее. Пусть остаток нашей жизни пройдет со смыслом, насколько это возможно. — Это будет означать, что мы оставим Клайва позади. Лон не ответил, и глаза Софи наполнились горячими слезами. Ей захотелось приблизиться к Лону, оказаться в его руках, ощутить его тепло и силу. — Я не хочу больше ссориться с тобой, — проговорила она. — Я хочу, чтобы мы с тобой опять были друзьями. — Голос ее задрожал. — Я хочу быть тебе другом и жалею обо всем, что тебе наговорила. Прости меня за то, что я сказала о твоей матери. Я не осуждаю ее. Я знаю, ей тяжело пришлось. Лон раздраженно пожал плечами. — Это была неправильная жизнь. Но она этого хотела и сумела сделать себя счастливой. Софи посмотрела вдаль. Рыхлый снег отражал свет луны, сверкал повсюду, насколько хватало глаз. Лон стряхнул снежинку с ее виска. — Ты тоже научишься быть счастливой, Софи. Стоит только выбрать для себя счастье. От его прикосновения по ее телу прошла жаркая волна, и она задрожала. Она стиснула кулаки. Как Лону удается вызывать в ней такие чувства? Снег засыпал его черный кожаный воротник, налип на волосах, на ресницах. — Если тебе верить, все слишком просто. — Так оно и есть. — Он вынул из кармана ключи от машины. — Что ты наденешь на бал? — спросил он с улыбкой, желая разрядить атмосферу. — Как всегда, буду в черном. — Ее лицо помрачнело. — Клайв не любил, когда ты надевала черное. Она поморщилась. Клайв не любил, когда она надевала черное. Он дарил ей одежду исключительно ярких цветов. Желтое, красное, голубое, зеленое. — Черный цвет — самый практичный. — Хорошо хоть, ты не говоришь, что он делает тебя стройнее. Улыбка исчезла с лица Лона. Он смотрел на Софи долгим, задумчивым, интимным взглядом, очень внимательно, И ей делалось тепло от этого взгляда. Он смотрел на нее с нескрываемым вожделением. — Однажды я тебя потерял, — произнес он наконец. — И не думай, что я соглашусь потерять тебя еще раз. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Субботним вечером Софи одевалась к балу. Хотя она решила надеть черное платье, то самое, которое надевала в предыдущие два года, белье она надела высшего качества. Пусть у нее нет драгоценностей, это не означает, что она не должна предстать в лучшей форме. Черный кружевной пояс плотно облегал талию. Софи аккуратно натянула тонкие шелковые чулки. Затем она застегнула черный кружевной бюстгальтер и надела платье. Сейчас Софи стояла и смотрела на свое отражение в зеркале. Черное, черное, черное. Она не хочет так себя чувствовать: ей невмоготу. Уже почти Рождество, в конце концов! Она совершила ошибку, но разве она не может снова быть счастливой? Так ли ужасно, если она еще раз побудет красивой? Если она еще раз почувствует себя на празднике? Прости меня, Клайв, прошептала она про себя и сняла платье. Открыв шкаф, она просмотрела немногие оставшиеся у нее платья и выбрала одно, которое ей хотелось надеть и которое она никогда не надевала. Она получила его в подарок на медовый месяц, но оно оказалось неуместным на курорте, куда они с Клайвом поехали. Послышался стук в дверь спальни. — Софи, уже половина шестого. Скоро станут съезжаться гости. — Я уже почти готова, Луиза, — отозвалась Софи и взяла красное платье. Дверь спальни распахнулась, и вошла Луиза в полном парадном облачении: длинное серое атласное платье, ожерелье из бриллиантов и жемчуга, брошь — бриллиант, обрамленный жемчугом, серьги с жемчугом и бриллиантами и даже небольшая диадема с жемчугом и бриллиантами на пышных серебристых волосах. — Да тебе еще очень далеко до готовности! Софи быстро надела красное мерцающее платье. — Остается только застегнуть. — Ты хочешь быть в этом? — Луиза с подозрением оглядела Софи. — А как же твое черное платье? — Я его два года подряд надевала… — И на тебе оно смотрится блистательно. — Это платье мне купил Клайв, — сказала Софи. Но сейчас она думала не о Клайве. Она думала о Лоне, пусть даже он и не собирается приезжать сегодня. — Я спущусь через минуту. Спустившись вниз, Софи произвела последний осмотр. Бальная зала сверкала. Шесть роскошных канделябров с пятью тысячами хрустальных подвесок. Огромная рождественская ель в углу. Небольшой оркестр наигрывал вальс Штрауса. Хотя гости еще не появились, зала выглядела волшебно, как марципан, усыпанный блестящей сахарной пудрой. На протяжении первого часа Софи встречала гостей у входа, принимала пальто, подарки для хозяйки и всячески ублажала прибывающих. Во всяком случае, она занималась этим до того мгновения, когда появился Лон и вручил ей букет белых лилий. — Что ты здесь делаешь? — выдохнула она, ошеломленно наблюдая за тем, как Алонсо освобождается от длинного черного шерстяного пальто, под которым обнаружился шикарный смокинг. — Графиня не могла кого-нибудь нанять для этой работы? — проворчал он вместо ответа, склонился к Софи и приветствовал ее поцелуем. Она повернула голову, и губы Лона погладили ее щеку. — Не начинай, — шепнула она ему на ухо. Он задержал ее голову немного дольше, чем полагается в таких случаях, и поцеловал углубление под ее ухом. — Я еще не начал. Его голос проник в нее, как и скрытое соблазнительное обещание. Она попыталась перевести дыхание, но захлебнулась от ощущения, от звона адреналина. Он всего лишь очень легко ее поцеловал. Как такое едва заметное прикосновение могло быть так наэлектризовано? Как от мимолетного прикосновения губ ей стало так горячо? Почему она так напряглась? — У меня изменились планы, — сказал Лон, отступая на шаг и поправляя запонки на манжетах. — К лучшему, правда? — Я передам цветы Луизе, — предупредила Софи. Появление очередного гостя ее обрадовало. Кто-то должен был избавить ее от Лона. Когда-то эту роль играл Клайв, но больше он не может исполнять эту обязанность. — Они для тебя. Если бы я принес цветы Луизе, они были бы желтые. — Он продолжал изучать ее, прищурясь. Он рассматривал каждую деталь ее обтягивающего красного платья, носки красных, в тон платью, туфель, выглядывающие из-под подола, ее длинные вьющиеся волосы, перехваченные лентой у затылка так, что завитки лежали между ее лопаток. — Приехал кто-нибудь из твоих друзей? — спросил Лон, завершив осмотр, и устремил взгляд на открытую шею Софи и на ее уши. — Ну-у… нет. — Она насторожилась. — Ты первый. — Я рад, что смог приехать. Мне не терпится увидеть всех твоих удивительных друзей. Друзья. Софи стало страшно. Друг у нее только один, и получилось так, что этот один — Федерико Альваре. И почему-то она подумала, что Лон уже знает… — Это те самые друзья, с которыми ты едешь в Бразилию? — осведомился он. У Софи перехватило дыхание. Откуда ему известно, что она собирается в Бразилию? Как он мог об этом узнать? Она никому не говорила. Собственно, никому, кроме Федерико… Лон не сводил взгляда с ее лица. — Давай-ка, Софи, поставим твои цветы в воду. — Я не могу. Гости… — Отлично можешь, — мягко перебил ее Лон. — С гостями все будет в порядке. Беспокоюсь я, моя дорогая, о тебе. Когда ты поделишься со мной своими планами на праздники? Или ты хотела тайком от меня улизнуть с Федерико? Пол уходил из-под ее ног. Минуту назад она ощущала такой жар, что была готова сбросить платье, а сейчас ее сковал мороз. И мысли бешено вертелись в голове. Откуда он мог обо всем узнать? Как он выяснил? Лон заметил, как Софи судорожно сглотнула. Она боится. И стоит бояться. Если Софи прибудет в Сан-Паулу с Федерико, Мигель Вальдес заживо сдерет с нее кожу. — Может быть, пойдем в библиотеку? — шепнула она. Хорошая мысль. Войдя вслед за Софи в библиотеку, Лон закрыл филенчатые двери. — Я хочу услышать обо всем. — Мне мало что есть рассказать. — Судить будем потом, любовь моя. Они стояли в разных концах комнаты и смотрели друг на друга. Лон восхищался характером Софи. Она проявляла такую силу характера, какой не проявляла годы. Но ее твердость сейчас направлена не туда. Она не имеет представления, на что идет. Не имеет понятия, с кем имеет дело. — Графиня знает? — А ты как думаешь? — Руки Софи сжались в кулаки. — И вообще, откуда ты узнал? — Это тебя больше всего интересует? Она не могла прочитать его мысли. В его голубых глазах, странных и замораживающих, не было эмоций. — А чем я должна интересоваться? — Как же твой банковский счет, который в плачевном состоянии? Передать десять тысяч фунтов совершенно незнакомому человеку! Ведь ты не знаешь Федерико Альваре и все-таки отдала ему деньги. Так? У Софи не нашлось ответа. Она смотрела на Лона, и ее ногти впивались в ладони. — Ты запросила бразильскую визу, — продолжал Лон. — Федерико купил для тебя билет на самолет. Билеты были на двадцать шестое декабря. Так решил Федерико. И он же купил билеты. — Почему бы мне не попутешествовать в праздники? Я нигде не была с тех пор, как умер Клайв. — Клайв умер в Бразилии. — И поэтому мне запрещено бывать в этой стране? — Да, если ты намерена приехать в пригород Сан-Паулу, где он умер. Софи выдержала взгляд Лона. — Есть что-то, чего я не знаю о его смерти? Ты мне чего-то не сказал? Ведь это ты отправлял его тело в Англию. — Я помогал с организацией похорон. Но вот твой добрый друг Федерико работал с Клайвом в Бразилии. Ты не расспрашивала Федерико о том, как умер твой муж? Я не сомневаюсь, что сеньор Альваре знает… кое-какие подробности. — Он знает в Сан-Паулу людей, которые, возможно, смогут мне помочь. Он обратился к частному детективу. Лон слегка улыбнулся. — Федерико нанял частного детектива? — А почему бы и нет? — Софи вскинула подбородок. — Потому что ему нельзя доверять. Он опасен… — А ты — нет? — Софи вспыхнула, не в силах сдержать гнев. Алонсо может быть не менее страшным, чем Федерико… А то и еще страшнее. — Ты даже не понимаешь, что такое опасность, mu~neca, и у Альваре полное преимущество перед тобой, раз он запросил с тебя десять тысяч фунтов на поездку. — Половина этих денег — на дорогу, вторая половина — на частное расследование. — Дорога до Бразилии стоит не пять тысяч фунтов, и если ты хочешь, чтобы кто-нибудь познакомил тебя с местностью… — Это моя поездка, — яростно перебила его Софи. — Это мои знакомства, мои планы. Я жила в Южной Америке. Мне в какой-то мере известны опасности путешествий. Что такое десять тысяч фунтов, если поездка принесет мне покой? Десять тысяч фунтов — ничто для тебя. Они ничего не решают в твоем мире. — В моем мире. — Лон рассмеялся негромким недобрым смехом и подошел к столику на колесах, на котором стояли ирландские хрустальные графины с виски и бренди, и плеснул себе порцию в высокий стакан. — Что ж, ситуация зеркально переменилась, верно? Поразительно, что могут с нами сделать десять лет. Из-за закрытых дверей библиотеки доносились музыка и смех. Должно быть, гости уже танцуют: балы графини Уилкинс проходят по одному сценарию. — Тебе повезло, — резко сказала Софи и прижала руки к бокам. — Везение тут совершенно ни при чем. Это работа. — Он взболтал содержимое стакана, быстро глянул на янтарно-золотистую жидкость и устремил взор на Софи. — Упорный труд. Везение ли, труд ли, но у него миллионы. Миллионы фунтов стерлингов в драгоценных камнях. Лону принадлежит одно из крупнейших в Южной Америке месторождений изумрудов. Одна бровь Лона приподнялась. Голубые глаза буравили Софи. — Скажи мне, если бы пять лет назад я был «неприлично богат», ты вышла бы замуж за меня, а не за Клайва? Сердце Софи упало. Она сделала над собой усилие, чтобы сдержать гнев, не видеть насмешку в его пристальном взгляде, и стала смотреть на белый шрам, тянущийся от уголка глаза к скуле. — Я вышла замуж за Клайва не из-за денег. Возле глаз Лона собрались морщинки, однако он не улыбался. — У него их не было, ведь так? — Он считал тебя лучшим другом. Он восхищался тобой, был готов целовать землю, по которой ты ходил. — Избавь меня от представлений, дорогая. Может быть, ты и была женой Клайва, но я знал его лучше, чем ты. Он не был восторженным. Близко не был. Зловещий человек. В эту минуту Софи ненавидела его. — Уезжай. — Она быстро подошла к двойной двери (блестящий красный шелк шуршал при каждом шаге) и распахнула ее. — Я передам графине твои извинения. Она будет жалеть, что ты так рано уехал, но увы, дела не терпят. Лон неподвижно стоял у камина. — У меня нет неотложных дел. — Я хочу, чтобы ты уехал! Я не потерплю, чтобы ты унижал моего мужа в его же доме. — Этот дом ему никогда не принадлежал. Это дом его матери, тогда как Хамфри-хаус был собственностью его отца. Это тебе придется признать. У Клайва не было жилья в собственности. Краска выступила на щеках Софи, и она почувствовала, что самообладание изменяет ей. Это всего лишь Алонсо, резко напомнила она себе, варвар, невежа, пропащая душа, не отшлифованная должным воспитанием: ни его настоящий отец, ни мать не занимались им, а отправили в четыре года в пансион. И все же каких-то десять лет назад он был одним из ее лучших друзей, они открыто разговаривали обо всем на свете — о любви, о жизни… о сексе. О том, какое будущее их ожидает. О том будущем, в которое они верили тогда. Что ж, будущее пришло, и оказалось, что оно не имеет ничего общего с мечтаниями тех дней. Софи горько вздохнула и медленно, выигрывая время, закрыла дверь библиотеки. Лон не причинит мне боли, напомнила она себе, и острая боль стала уступать место оцепенению. Он не сделает ей больно, если только она ему не позволит. — Не хочешь ли извиниться? — Прости меня, Софи, — послушно произнес Лон, ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу белой накрахмаленной рубашки. У него порочное умное лицо. Недобрый человек. Сексуальный. — Прости, я не должен был с тобой ссориться. Софи изучала его лицо. Под глазами появились морщинки. Он стареет. Матереет. Становится безжалостнее. — Извиняться ты должен перед Клайвом, ты оскорбил Клайва. — Дорогая, Клайв меня не услышит. — Я не могу уважать такого человека, как ты! Лон рассмеялся. — Но ты просишь меня о помощи, когда припекает. Софи сжалась, мышцы ее напряглись, в висках застучало. Ее хладнокровие в опасности. Уходи, сказала она себе. Оставь его. Он сам найдет дорогу. Но она не может просто игнорировать Лона. Она не вышла из комнаты, а подошла к нему, дрожа от напряжения, бурля от эмоций. — Может быть, раз я попросила тебя помочь… — Раз? — прервал ее Лон. — Софи, это было далеко не один раз. Она вздрогнула от его саркастического тона. — Когда я просила о чем-нибудь, я делала это ради Клайва. Через два года после свадьбы Клайв был в Америке. В одной небольшой слаборазвитой стране вспыхнула война, и правительство закрыло аэропорт. В результате Клайв оказался в гуще беспорядков. — Но ты просила меня о помощи. Снова Лон прав. Официант, шампанского. Начинаем торжество. Да здравствует Его Величество Лон. — Я не собиралась терять Клайва. Она вскинула голову и смерила Лона взглядом. Сердце ее горело, гнев пожирал изнутри. На следующий день после того, как аэропорт был закрыт, Клайв сумел позвонить ей, и во время разговора она слышала треск автоматов. Клайв звонил, желая попрощаться, но Софи отказалась мириться с поражением, отказалась согласиться с таким бесславным концом их брака. Она отыскала Алонсо, и, хотя им не случалось разговаривать уже несколько лет, он согласился сделать все, что в его силах. Софи не спрашивала, что это означало. Но она знала, что он выручит Клайва. Он, с его смелостью, международным бизнесом, обширными связями, мог сделать то, чего не смогли бы многие. Он спас не только Клайва, но еще сорок с чем-то человек, европейцев и австралийцев, помог им вырваться из неспокойной страны и вернуться домой. — Был не один случай, — мягко повторил Лон. — Разве я тебе когда-нибудь отказывал? Она прикрыла глаза в знак признания и капитуляции. Двадцать четыре месяца назад Лон снова вышел на сцену, когда Клайв умер в Бразилии. Лон позаботился обо всем, начиная с отправки тела Клайва в Англию и кончая прекращением циркуляции слухов о смерти Клайва. Неустановленные источники утверждали, что лорд Клайв Уилкинс замешан в каком-то темном деле в Южной Америке. Лон пресек на корню эту сплетню. Из бальной залы опять донесся взрыв смеха. Софи слегка повернула голову, прислушиваясь к звукам праздника. Она должна быть там. Ей нужно идти. Но она не двигалась. Алонсо как будто захватил ее в плен, приковал к себе невидимой цепью. Напряженность царила в атмосфере комнаты. Лон может быть дикарем. Софи знала, до каких пределов он способен дойти, знала, что, когда Клайву грозила опасность, только Лону доставало мужества и решимости, чтобы прийти ему на помощь. И сейчас он источал дикую, необузданную силу. Софи слышала неумолимые нотки в его голосе. Видела жесткий блеск его глаз. Он знает, чего хочет. А чего он хочет, того добивается. Всякий раз. — Мне нужно идти к гостям, — надменно объявила Софи, стараясь собрать остатки гордости. — Если уж ты решил остаться, я надеюсь, что имею право приятно провести время. А когда ты решишь уехать, то дорогу к выходу найдешь. Лон открыл двери и вышел из библиотеки, зная, что Софи смотрит ему вслед. Губы его кривились в довольной усмешке, довольной оттого, что после стольких лет Софи все еще недооценивает его. Теперь он видит, насколько же мало она знала его. Когда Клайв сделал Софи предложение, Лон отошел в сторону, отступился от нее, постарался помочь лучшему другу забыть о том, что он, Лон, любил Софи. Но теперь Клайва нет, он больше не стоит между ним и Софи. Между ними никто не стоит. Даже властная графиня Уилкинс, которая, потеряв единственного сына, хищно вцепилась в невестку. Алонсо повернул к входу в бальную залу. Серебряный лунный свет, лившийся из высоких окон с полукруглым верхом, освещал антикварные вазы с белыми тюльпанами. Чувство ностальгии захватило Алонсо. Здесь не хватает покойного графа. Почти пятнадцать лет граф возглавлял латиноамериканское отделение Банка Англии. Уилкинсы жили во многих странах Южной Америки: Эквадоре, Чили, Колумбии, Бразилии; и все эти страны графиня презирала. Когда граф вышел в отставку, оставив свой высокий пост в банке, семья Уилкинс вернулась в Англию и графиня Уилкинс получила возможность окружить себя дорогими английскими вещами. Лон подошел к стойке бара, расположенной вдоль ряда высоких окон, прикрытых полосатыми красно-золотыми шторами с массивными золотыми кистями. Рядом с ним присела блондинка в бледно-розовом шелковом платье. Высокая, длинноногая и необыкновенно красивая. — Закажите два вот таких, — попросила она и послала Алонсо легкую и лукавую улыбку. Аманда, дочь лорда Линдли. — Здравствуйте, Мэнди. — Почему вы мне никогда не звоните? — спросила девушка, поворачиваясь к Лону. — Потому что я для вас чересчур старый, — ответил он, протягивая Аманде выбранный коктейль. — Вряд ли. Да если бы это было и так, вы — ослепительный мужчина, Лон. И вы же знаете, я хочу, чтобы вы звонили. Он взял стакан, хотя жажды не испытывал. Его мысли были далеко от Мэнди, они устремились к Софи, которая появилась в зале в своем роскошном красном платье, причем не одна. Федерико Альваре был здесь. Как Лон и предсказывал. Каков смельчак, подумал Алонсо. Храбрости Альваре не занимать. А это означает, что Софи угрожает нешуточная опасность. Накануне Альваре позвонил Алонсо. — Я услышал, что вы вернулись в Англию и посещаете Мелроуз-корт, — сказал ему Альваре. — Как прошел ваш ужин с леди Уилкинс и графиней Уилкинс? Или у Альваре имеются шпионы, или он лично следит за Софи. В любом случае Лон обязан быть поблизости. Он не позволит Альваре нанести Софи такой же урон, какой он нанес Клайву. — Оставьте ее в покое, — потребовал Лон, и в его голосе прозвучала ледяная решимость. — Все еще ревнуете? — поддразнил его Федерико. — Вы, помнится, всегда страшно ревновали к лорду Уилкинсу. Теперь ревнуете ко мне. — Я к вам не ревную. Мне известно, кто вы есть. Мне известно, что вы… — Поосторожнее, — прервал его Федерико. Вся его веселость исчезла без следа. — Я знаю, вы не хотите, чтобы она пострадала. — Что вам нужно? — Приезжайте на бал к Уилкинсам. Там я вам, может быть, объясню. Лона обожгла ненависть. — Вы будете на празднике? — Непременно. Я — особо приглашенный гость леди Уилкинс. Федерико коротко и неприятно засмеялся и повесил трубку. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Стиснув зубы, Алонсо наблюдал за кружащимися по бальной зале Федерико и Софи. Рука Федерико лежала на талии Софи. Он склонил голову и, казалось, внимательно прислушивался к каждому произносимому ею слову. У Лона что-то болезненно сжалось внутри. Он убьет Альваре, если тот так и будет прикасаться к Софи. Мэнди дотронулась до рукава Лона. — Какой же вы злюка! Даже не слушаете меня, — пожаловалась она. — Прошу прощения, Мэнди, — извинился он, — но мне нужно поговорить с одним человеком. Пожалуйста, не сердитесь на меня. А Софи находилась в другом конце бальной залы, и ее сердце бешено колотилось. Федерико прибыл около получаса назад и с тех пор непрерывно тискал ее, а с нее сползала кожа при его прикосновениях. Ей хотелось стряхнуть его с себя, попросить держаться на приличном расстоянии, но она не могла себе позволить отшить его. Он — ее билет в Бразилию, в буквальном смысле. И она знала, что он владеет определенной информацией о смерти Клайва. Спокойствие, скомандовала она мысленно. Не давай ему заметить, что ты на взводе. Скоро ты будешь в Бразилии. Когда Федерико увел ее в угол залы, туда, где стояла елка, рядом появился Алонсо. — Замечательный вечер, Софи. — Алонсо наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, потом повернулся к Федерико. — Я удивился, увидев вас здесь. Мне казалось, это мероприятие не в вашем духе. Федерико оглядел Лона с головы до ног. — Мне кажется, мы с вами не встречались. — Он протянул руку. — Федерико Альваре. Не встречались? Губы Алонсо скривились. О, встречались, да еще как! Они встречались неоднократно, а в последний раз между ними находилось дуло пистолета. — Мы встречались. И не раз… беседовали. Федерико покачал головой. — Боюсь, это не так. Вы, наверное, принимаете меня за кого-то другого. Для вас, англичан, латиноамериканцы все на одно лицо. Лон чувствовал самодовольство Федерико. — Я ведь и сам латиноамериканец. Семья моего отца из Буэнос-Айреса. — Но выговор у вас чисто британский. Лон заставил себя улыбнуться, хотя его пульс все убыстрялся. — Этим я обязан годам, проведенным в пансионе, — небрежно ответил он, подавляя в себе горячее желание схватить Альваре за глотку и разорвать на куски. — Вы ведь и, сами из Южной Америки, так что должны меня понять. А вас что же привело в Англию? — Рождественские покупки, — ответил Федерико, ухмыляясь. — И еще шанс сопровождать леди Уилкинс в Сан-Паулу в Новый год. — Он нежно посмотрел на Софи. — Нас ждет незабываемое путешествие, правда? Софи побледнела. — У меня будет шанс посмотреть те места, где работал Клайв. — Голос не повиновался ей. — Сеньор Альваре любезно организовал для меня частное расследование с участием превосходного профессионального детектива: Лон скрипнул зубами. — Как это мило. — Он дотронулся до руки Софи. — Можно тебя на два слова, mu~neca? Он даже не стал дожидаться ответа. Взяв ее за руку, потянул ее за собой, не обращая внимания на то, что холодные пальцы протестующе сжались. Они выбрались из бальной залы через прикрытую парчовым занавесом боковую дверь, из которой выносились блюда, прошли через служебный холл и направились в сторону кухни. — Куда мы идем? — прошипела Софи. — Туда, где можно без помех поговорить. — По-моему, мы уже обсудили все возможные пункты. В просторной кухне толкались приезжие поставщики и обслуживающий персонал, но Лон нашел в углу, возле каменного очага, большой, грубо сколоченный стол и стул для Софи. — Сядь. Я прошу тебя. — Он обратился к какой-то девушке из обслуги: — Два кофе, пожалуйста. Один черный, один с молоком и сахаром. — Затем он стянул с себя смокинг и набросил его на ее обнаженные плечи. — Нужно вовсе потерять голову, чтобы поехать с Альваре даже в «Хэрродс», не говоря уже о Бразилии. Это чревато, Софи. Он даже рук от тебя не отнимает. — А это что? — спросила она, указывая на пиджак, который лег на ее плечи. — Броня, призванная меня защитить? — Я бы снабдил тебя поясом целомудрия, если бы верил, что он поможет. Ее передернуло от этих слов. Теперь она поблагодарила судьбу за то, что на ее плечах оказался пиджак. Она запахнулась плотнее и перевела взгляд с лица Лона на дружелюбный огонь в очаге. — Средневековье какое-то. — Это цивилизация по сравнению с тем, что мне хочется сделать с тобой. Она повернула голову и выразительно посмотрела на него. — Я не твое имущество. — Я не собираюсь делать тебя своим имуществом. Я хочу только, чтобы ты была в безопасности. Итак, с Федерико она не в безопасности. А разве она может считать себя в безопасности с Алонсо? Лон подцепил ногой перекладину между ножками ее стула и подтащил его поближе к себе. — Софи, твой друг связан с наркотиками. С серьезными наркотиками. Это опасные дела. — Откуда ты знаешь? — Она полностью отдавала себе отчет в том, что Лон совсем близко, что совсем рядом его крепкие бедра, тепло его тела. Она сжала в руках чашку с кофе, которую официантка поставила перед ней. — И чем же он занимается? Контрабандой наркотиков? — Она увидела, что глаза Лона сощурились. Значит, догадка правильна. — Нет, Алонсо, в тебе говорят дурные стереотипы. Лон почувствовал, как кривятся его губы. Смесь иронии и тревоги. — Софи, если ты хочешь в Бразилию, позволь мне полететь с тобой. Я знаю эту страну. Я знаю, где остановиться, не подвергая себя опасности. У меня есть друзья, которые позаботятся о тебе. Она опустила глаза. Лон видел, как она старается справиться со своими чувствами. Видел, как гнев и горечь сменяют друг друга на ее прекрасном лице. Но вот она подняла голову и встретила его холодным и ясным взглядом, тогда как бледно-лиловые блестки на платье сделались ярче, отражая огонь в очаге. — Алонсо, я ценю твое участие. Честное слово. Но есть вещи, которые я должна сделать… так, как я задумала сама. — Но почему? Софи внезапно подалась вперед, и ее тонкие пальцы прикоснулись к его белой рубашке. Тело Лона застыло в напряжении. Он перевел взгляд с маленькой руки на лицо Софи. — Ты когда-нибудь вспоминаешь нас… какими мы были? — прошептала она. Ежеминутно, подумал он, борясь с желанием сжать ее лицо в своих ладонях и погладить ее щеки большими пальцами. — Да, случается. — Вы с Клайвом были настоящими друзьями. — Этот юный голос, в котором слышалась неосознанная тоска, плыл по кухне. Софи смотрела через плечо Лона на хлопоты прислуги, одетой в униформу. — Нам было хорошо когда-то. С этим ты согласен? — Хорошие времена еще не прошли, Софи. Она вобрала голову в плечи. — Клайв умер. — Да, дорогая. Но не ты. Софи сморщила нос, стараясь сдержаться, но Лон протянул руку и стиснул ее предплечье, поддерживая ее. — Софи, расскажи мне, о чем ты думаешь. Расскажи, что ты собираешься сделать. Она покачала головой, и тени разнообразных чувств пробежали по ее лицу. — Лон, я совершила что-то страшное. Я даже не могу тебе сказать… — Нет ничего, что нельзя было бы исправить. — Неправда. — Софи медленно стянула с себя его пиджак и протянула ему. — Пожалуй, я вернусь к гостям. — Федерико, — с горечью произнес Лон. На лице Софи отразилось страдание. — Лон, ты должен прекратить. Ты хочешь увести меня… Лон выругался. Яростнее некуда. — Черт побери, откуда эта слепота! Почему ты не видишь того, что у тебя перед глазами? — Доверяй мне, Лон. Грудь его сжалась от досады… и нежности. — Нет, это ты должна доверять мне. Софи, ты не знаешь некоторых обстоятельств, о которых знаю я. Я бывал в таких местах, которые ты и представить себе не можешь… — Софи! — Графиня Уилкинс ворвалась в кухню, прерывая Лона. — Я везде тебя ищу. Приехала сама леди Хэлверсон. Она не может найти свою шиншилловую накидку. Светло-серую… — Да-да, я помню, — сказала Софи. — Конечно, ты помнишь. — Луиза облегченно вздохнула. — Я ей сказала, что ты обязательно найдешь. Давай-ка отыщи побыстрее, пока она не успела расстроить других гостей. Ты же знаешь, какие мелодрамы она умеет закатывать. Софи встретила взгляд Лона. — Да, умеет. Графиня вышла из кухни, и Софи резко поднялась из-за стола. — Долг призывает. Лон удержал ее за руку. — Обещай мне, что не будешь делать глупости. Не садись в самолет вместе с Альваре. Не позволяй ему составлять для тебя планы поездки. Если тебе вздумалось ехать в Бразилию… Неожиданно она склонилась к нему и поцеловала его в щеку. — Спасибо тебе, — шепнула она. — Спасибо за то, что я тебе еще небезразлична. Я знаю, ты желаешь мне добра. Я это ценю. Ты даже не знаешь, насколько. Она вышла из кухни, а Лон проводил ее взглядом, подавляя желание немедленно последовать за ней. Он уже за нее опасался. Она не отдает себе отчета в том, в каком темном мире пребывал Клайв. Как сможет он оградить ее от правды о Клайве? Как он оградит ее от Вальдеса, Альваре… от себя самого? Да кем он, черт возьми, себя возомнил? И голос Софи зазвучал в его голове. Ты Супермен, Лон. Супермен. Это точно. Федерико дожидался у главной двери, пока Софи прощалась с лордом и леди Хэлверсон. А когда дверь за этой супружеской парой закрылась, он взял ее за локоть. — Что он вам говорил? Софи вздохнула. Слишком сложно ответить. — Он не хочет, чтобы я ехала с вами. Он считает, что мне лучше… быть в стороне… быть с ним. Он говорит, у него есть знакомые в Бразилии… — Вопрос в том, что это за знакомые. — Он положил руки на плечи Софи. Он был на голову ниже Алонсо, поэтому ему было нетрудно посмотреть ей в глаза, лишь наклонив голову. — Уверяю вас, его друзья не знают того, что узнал мой человек в Сан-Паулу. Его друзья нужной вам информацией не владеют. Она устало кивнула. Сейчас ей хотелось только одного: подняться в спальню, стащить с себя красное платье и надеть что-нибудь теплое и уютное. — Если вы тревожитесь из-за него, мы можем уехать пораньше утром. Есть рейс на Сан-Паулу в шесть утра. Вовсе незачем дожидаться праздников. Софи подняла голову, взглянула на Федерико. — Но… вещи еще не уложены. — Так идите наверх и собирайтесь. Я потом заеду за вами, около четырех часов. Мы вылетим первым же самолетом. Домой Лон ехал с чувством досады: он позволил обойти себя и оставил Софи в Мелроуз-корт. Она будет под наблюдением двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Если бы было можно, он бы увез ее с собой, пусть даже в этом вызывающем красном платье. С ним она будет в безопасности. И она будет с ним. Вот безопасность — под вопросом. Она нужна ему, и она не отвергла его бесповоротно. Нет, она вовсе его не отвергла. Но с ним она нервничает. Ей не по себе. Что-то ее грызет, и это «что-то» имеет отношение к Клайву, Федерико и Бразилии. Лон въехал в гараж и замер на водительском сиденье. Фары освещали стену. Какой-то детали не хватает. Она здесь, перед его глазами, и все-таки ускользает от него. Лон глухо застонал от досады. Похоже, он блуждает в темноте. А глупые положения не по нем. Софи не могла сама найти Федерико Альваре. Наверняка это он до нее добрался. Добрался, да… Но для чего это понадобилось Альваре? Лон выключил двигатель и в раздражении стукнул кулаком по рулю: Альваре не делает секрета из своих отношений с Софи. При этой мысли у Лона по коже поползли мурашки. Для чего Альваре, человеку, числящемуся в розыске на разных континентах, крутиться вокруг Софи на глазах у всего честного народа, зная, что за ним — за ними — наблюдают? Он не может не знать, что его обеды с леди Уилкинс, женой человека, обвиняемого в государственной измене, вызовут серьезнейшие подозрения. Значит, Федерико Альваре хочет привлечь к себе внимание. Он хочет, чтобы секретная служба знала. Он хочет, чтобы знал Лон. А лучший способ привлечь внимание МИ-6, внимание Лона — это вторгнуться в его жизнь, вступить в контакт с близкой ему женщиной. Он вошел в квартиру, разделся и встал под душ, намереваясь прояснить сознание, четче увидеть все происходящее. Необходимо во всем разобраться, прежде чем Софи вылетит в Сан-Паулу, так как поездка в Бразилию может обернуться катастрофой. И не только для нее, но и для него. Та памятная ночь в Сан-Паулу была поистине кровавой. Погибли шесть человек: Клайв, два английских агента и три человека Мигеля Вальдеса, в том числе его младший брат. И только Лон избежал худшей участи. Ну, положим, «избежал» — не совсем то слово. Вертолет доставил Лона в ближайший медицинский пункт. Он еще находился в больнице, когда Софи позвонила ему и попросила помочь. Еще не вполне твердо держась на ногах, Лон тем не менее потребовал выписки и прилетел в Англию на похороны Клайва. Софи так и не узнала, что он пострадал. Он не говорил о своей ране, об испытываемой боли. А вечером, когда его увезли в больницу из-за внутреннего кровоизлияния, он настоял, чтобы ей ничего не сообщали. У нее было достаточно причин для волнений. И незачем ей переживать еще из-за него. Лон спал и видел во сне ту ночь в Сан-Паулу, когда в соседней комнате раздался зуммер компьютера и принтер стал выдавать отпечатанные страницы. Алонсо сел на постели и схватил часы. Шесть утра. Разбудило Лона оповещающее устройство, которое он установил на задней панели мобильного телефона Софи в тот вечер, когда остался на ужин в Мелроуз-корт. И вот компьютер сообщил ему, что Софи покинула пределы Англии. В пять двадцать утра Софи и Федерико поднялись на борт самолета «Бритиш Эйруэйз», направлявшегося в Сан-Паулу. Ровно в шесть часов утра «Боинг-777» оторвался от земли. Пока самолет набирал высоту, Софи, откинувшись на спинку кресла, старалась унять внутреннее беспокойство. Пройдет пара часов, и Луиза обнаружит записку, в которой сказано, что Софи уехала с друзьями на рождественские праздники. А днем, наверное, в Мелроуз-корт появится Лон, чтобы узнать, как у нее дела. Он позвонит и обнаружит, что ее нет в Англии; но до того он ничего сделать не сможет. Спустя десять часов, пройдя таможенный контроль в Сан-Паулу, Софи и Федерико взяли такси и направились в гостиницу. Едва они представились, управляющий отеля тепло приветствовал их. — Мы приготовили для вас очень хороший номер, — сказал он, склоняясь над рукой Софи. — Люкс, один из лучших у нас. Белоснежный номер Софи и в самом деле оказался великолепным. Единственными цветными пятнами в обстановке были шкура зебры на полу и высокая красная ваза с красными розами и тюльпанами на чайном столике. Федерико занял соседний номер. Он постоял у дверей Софи, дожидаясь ухода коридорного, после чего предложил Софи посмотреть город. Идти куда-то… Это невозможно. Софи сослалась на усталость и сказала, что прежде всего ей необходимо поспать. — Тебе сейчас не стоит спать. — Федерико пересек комнату и раздвинул белые шторы. — Здесь сейчас утро. Тебе нужно приспособиться к разнице во времени, а для этого лучше всего двигаться. У нас напряженный график на этот день. Детектив, которого я нанял, сеньор Чебе, через несколько минут будет в холле. Сеньор Чебе оказался невысоким человечком, который широко улыбался и крепко пожимал руки. — Вы, наверное, говорите по-португальски, — начал он. — Не очень-то. — Софи пошатывалась. Если Федерико не нуждался в отдыхе, то она умирала от желания растянуться на кровати и закрыть глаза. — С испанским у меня получше, но он тоже не на высоте. — Ладно, сеньора, тогда остановимся на английском. Я говорю не очень-то хорошо, но буду стараться. С этими словами он вывел Софи и Федерико на крыльцо, в яркое солнечное утро. Несмотря на ранний час, температура поднималась очень быстро. Черный седан уже поджидал их. Сеньор Чебе уселся за руль, а Федерико и Софи устроились на заднем сиденье. Впрочем, Софи рассчитывала, что Федерико займет переднее сиденье, рядом с сеньором Чебе. — Вы когда-нибудь встречались с моим мужем? — спросила она сеньора Чебе, наклоняясь вперед. — Нет, — ответил детектив, выруливая на шоссе. — Но я о нем слышал. Я знаю, что он работал в латиноамериканском филиале Банка Англии. Я знаю, он занимался счетами правительства и национальных организаций. Софи переплела пальцы. — А люди, с которыми мне назначены встречи… они работали с Банком Англии? — Нет. — А вы не находите, что мне нужно будет встретиться с кем-то из банка? Сеньор Чебе повернул к ней голову. — Не думаю, сеньора, что эти люди смогут снабдить вас нужной вам информацией. Было всего восемь часов утра, но движение было уже достаточно интенсивным, и машине потребовалось около получаса, чтобы достичь небольшого аэродрома на окраине Сан-Паулу. — С нами кто-то поедет? — спросила Софи, когда сеньор Чебе выключил мотор и спрятал ключи в карман. — Мы полетим в Игуасу-Фоллс, — сказал Федерико, взглянув на часы. — Но у нас с собой ничего нет… — Вам, Софи, ничего не понадобится. Дневной вояж? В Игуасу? — И чем мы там займемся? Улыбаясь, Федерико помог ей выбраться из машины. — В Игуасу все и началось. Несколько часов спустя Софи убедилась в том, что Федерико сказал неправду. Чудовищную неправду. Игуасу не было началом. В Игуасу наступил конец. ГЛАВА ПЯТАЯ Уже несколько часов длился страшнейший в жизни Софи кошмар. Она забилась в угол хижины, крепко сжимая в руке маленький мобильный телефон. Ответь, Алонсо, ответь, ты же там. Ты должен ответить. Но Лон не брал трубку. Только его голос на автоответчике. Софи отключила телефон. Капли пота текли у нее по спине, между грудей, но внутри у нее был лед. Мороз. Дрожа всем телом, она смотрела на телефон, размышляя, кому бы еще позвонить из тех, кто может подсказать, что делать. Алонсо знает, что нужно делать. Если кто и придет к ней на выручку, так это он. Она снова набрала его номер, не обращая внимания на укус в руку. В субтропиках всегда полно насекомых. Всю жизнь она ненавидит насекомых. Ненавидит джунгли. Зачем, ну зачем ее снова принесло сюда? Клайв. Но думать о нем сейчас невозможно. Он точно ей не поможет. Она вслушивалась в электрический треск на линии. Вот произошло соединение. С полдюжины гудков, и опять включился автоответчик Лона. На этот раз она сказала в трубку: — Лон, это я, Софи. Я влипла. Здорово влипла… — Она поспешно отключилась, поскольку за дверью послышался голос. Кто-то приближался. Софи застыла. На долю секунды она почувствовала себя каменной статуей, улавливающей любой звук, любой голос. Ей казалось, что ее сковывает теплая, вязкая жидкость. Сглотнув пропитанную кислым вкусом страха слюну, она поднесла телефон к губам. — Лон, я в Бразилии. Меня захватили вблизи границы, недалеко от Игуасу-Фоллс. Сеньора Чебе убили. Не знаю, что с Федерико, но дело плохо. Очень плохо. Услышав звук выстрела за окном, она вздрогнула и судорожно вдохнула. Их машину на дороге поджидала засада. Всех выволокли из салона. Нело Чебе пытался протестовать, и кто-то пристрелил его. Похитители надели на глаза Софи повязку, втолкнули ее вроде бы в обтянутый брезентом кузов грузовика. Затем последовала бесконечная тряска на грузовике. Полчаса, наверное. А может быть, и больше. Время остановилось, а с повязкой на глазах Софи была лишена возможности ориентироваться. За дверью послышались шаги, и сердце Софи ухнуло вниз. Она захлопнула крышку телефона и торопливо оглядела тесную комнату. Узкая металлическая койка с еще более узким матрасом. Сумочка Софи, которую похитители обшарили, валялась в углу комнаты, а в противоположном углу стояла металлическая посудина. Где же спрятать телефон? Софи метнулась к кровати и успела сунуть телефон между матрасом и пружинами, прежде чем дверь открылась. Она поспешно отступила назад и споткнулась о ножку койки. Ноги не удержали ее, и она села на пол; узкая юбка при этом задралась. В убежище Софи ворвались незнакомые мужчины. Их было несколько. Много. Трое, четверо. Она скорее почувствовала, чем увидела, что они рассматривают ее, ее длинные растрепанные волосы, оголившееся белое бедро. Ее рукам хотелось поскорее одернуть юбку, но она решила, что не доставит такого удовольствия этим солдатам, или боевикам, или кто они там есть. Она не даст воли страху. Она не станет корчиться от страха. Она — леди Софи Уилкинс, жена Клайва Уилкинса. Сидя на полу, она выпрямилась, как будто у нее был железный стержень вместо позвоночника. — Вы заявили, что вы американка, — сказал стоящий впереди мужчина. У него не было автомата — только пояс с двумя черными пистолетами в кобурах и большим ножом в ножнах. — Я и есть американка. — Где ваш паспорт? — Я не взяла его с собой. — Почему? Софи сделала вдох. Выдох. Тихо. Спокойно. Нельзя их провоцировать. — Я не думала, что он мне понадобится. — Где вы родились? — задал очередной вопрос мужчина. — Омаха. Штат Небраска. — Но вы говорите как англичанка. У вас британский выговор. Итак, хоть кто-то оценил ее достижения на фонетических курсах. Графиня Уилкинс настояла на том, чтобы Софи перед свадьбой пошла на курсы правильного произношения. — Я живу в Англии почти десять лет. Мужчина вынул из заднего кармана брюк блокнот и огрызок карандаша. — Ваша фамилия по мужу — Уилкинс? — Да. Мужчина сделал запись. — А ваша девичья фамилия? — Джонсон. Мужчина записал и этот ответ. Ногти Софи впились в ладони, но она не чувствовала боли. Софи Джонсон, американка. Уроженка Среднего Запада. Янки. — Вы отказались от американского гражданства? — продолжал расспросы мужчина. У него хороший английский. Очень хороший. — Нет. Но я живу в Англии, потому что мой муж — англичанин. — Ваш паспорт выдан правительством Соединенных Штатов или Соединенного Королевства? — Правительством Соединенных Штатов. Но живу я в Англии, — твердо сказала Софи. Она уехала из Америки после своего семнадцатого дня рождения. Много лет она не ощущает себя американкой. Слишком долго жила в других странах, слишком мало для нее значили корни, те, что на Среднем Западе. — Мой дом — в Сомерсете. Мужчина не забывал делать заметки. — Вы сказали, что ваш муж — англичанин. А где он сейчас? Сердце Софи болезненно сжалось. На мгновение у нее перехватило дыхание, и она почувствовала полную, безнадежную пустоту. В эту секунду она осознала, что у нее ничего не осталось, ничего, кроме имени и безукоризненных аристократических манер. — Дома, в Сомерсете. Мужчина медленно кивнул, словно задумавшись. — Сеньора Уилкинс, назовите имя вашего мужа. У Софи сжалось горло. Она не могла дышать. Не могла говорить. Она только беспомощно смотрела на плотно сбитого мужчину с густыми черными усами. Мужчина весело улыбнулся, словно приглашая Софи посмеяться вместе. — Не может быть, чтобы вы успели забыть его имя. Успела? Что он хочет этим сказать? Она вскинула голову и встретила взгляд мужчины. Но веселья в его глазах не было. Нет, в его глазах был только лед. Что-то очень холодное, почти… мертвое. Софи задрожала, задрожала по-настоящему, и не могла скрыть дрожь. И он заметил. Он заулыбался еще шире. И холодная, непроницаемая тьма его глаз, казалось, окутала все его лицо. — Его имя, сеньора? — Клайв, — прошептала она. Голос изменил ей, изменило мужество. Мир распадался на части. — Необычное имя для урожденного английского лорда. А это откуда ему известно? Откуда он знает об аристократическом происхождении Клайва? Слова мужчины звенели у нее в голове, назойливо звенели. Урожденного английского лорда. Лорд Клайв Уилкинс. Прежде Софи понятия не имела, что время иногда тянется так медленно. Но вот наконец стало темнеть, и тени легли на пыльный пол. Софи ждала этих теней, ждала покрова сумерек, чтобы извлечь телефон, затаившийся между пружинами кровати и матрасом. Слава богу, что они не нашли телефон. Они тщательно проверили содержимое ее сумки, похлопали ее самое по бокам, но не обнаружили в кармане ее дорожного костюма плоский телефонный аппарат. Трепеща, Софи нажала на кнопку повторного набора, раздавила насекомое, ползущее по ее щиколотке, и взмолилась о том, чтобы Лон ответил. И на этот раз он ответил. — Алонсо! — Ее голос прервался; она была не в силах произнести ни единого звука, даже всхлипнуть, чего так отчаянно требовало ее страдающее тело. — Софи, — раздался грубый голос, твердый, как изумруд с тех копей, на которых Лон когда-то работал и которыми теперь владел. — Лон, меня обвиняют в контрабанде. Наркотики… я думаю, это наркотики. Точно не знаю. Меня допрашивали несколько часов. Похоже, мое положение бедственное… — Софи, тебе никто не причинит вреда. — Но они убили сеньора Чебе. — Тебе никто не причинит вреда, — повторил Лон. — Ох, Алонсо, я попала в переплет. Впервые за два года он услышал панику в голосе Софи. Даже на похоронах Клайва она сумела держаться спокойно, сдержанно. А сейчас ею овладел неподдельный, несомненный ужас. — Где ты? Он застегнул свою ковровую сумку и посмотрел в иллюминатор. Земля продолжала приближаться. Скоро посадка. Минут через десять, самое большее — пятнадцать. — Где-то у водопада или у реки. Я слышу шум воды, — автоматически ответила Софи. Лон всматривался в темную поверхность земли. Огней почти не было. На границе Уругвая, Бразилии, Аргентины и Парагвая джунгли расстилались на сотни миль. Он вылетел утром, всего через пару часов после Софи. Когда самолет взлетел, он включил компьютер и подключился к спутниковой поисковой системе, чтобы выяснить местонахождение Софи. Система засекла ее сотовый телефон и указала место ее пребывания. Установка этой поисковой системы на компьютер была пока что единственным удачным поступком Лона. Люди Вальдеса удерживают ее в густом лесу к северу от водопадов. Выручить ее будет непросто. Но ему приходилось справляться и с более трудными задачами. — Хорошо. Это полезные сведения, — сказал он в трубку. Она сделала судорожный, испуганный вдох. Еще один. — Лон, я бы поехала с ними. Им не нужно было убивать сеньора Чебе. — Расскажи про Чебе. — Это мой гид… Частный детектив. Это ему я перевела деньги. Нет, подумал Лон. Она перевела деньги не Чебе. Она перевела деньги на счет Федерико в бразильском банке. Если Чебе нужно было платить, то платил ему Федерико. — Они не стали бы просить тебя ехать с ними, — возразил он. — Они никогда не просят. Люди, которые тебя захватили, предпочитают насильственные методы. Суть дела в запугивании. Ты это сама понимаешь. — Он говорил сухо, без эмоций, так, словно разговор шел о погоде или об изменениях котировок на рынке. Очень важно, чтобы Софи сохраняла холодную голову. Она должна помогать ему выигрывать время. — Насколько нам известно, он мог работать на них… — Зачем же им его убивать, если он был одним из них? — Чтобы произвести впечатление; что им и удалось. Показать тебе, что они серьезные ребята; а это так и есть. Софи не нашла слов для ответа. Какое-то время Лон слышал только сдавленный плач, который разрывал ему душу, кипел в нем и жег изнутри. Лон заговорил, стараясь, чтобы злость не выплеснулась в голосе: — Софи, что ты еще можешь сказать о местности? Или о самих похитителях? — Их довольно много, — с усилием выговорила Софи, — и похоже, дела здесь идут не блестяще. Очень много кричат. Почти весь день кричали. И стрельба была. — Она помолчала и нерешительно добавила: — Как они могли подумать, что я связана с наркотиками? У Лона имелись совершенно определенные соображения на этот счет, но не было желания делиться ими по телефону. Кое о чем удобнее сообщать лично. — Значит, они пытались говорить с тобой? — Задали несколько вопросов пару часов назад. — Она понизила голос: — Спрашивали про Клайва. — (Лон не сказал ничего.) — По-моему, Лон, они знают, кто он такой. И они знали, кто я, когда захватили меня. Конечно, знали. Клайв начал работать на Вальдеса и Альваре. И завербовал его Федерико. — Софи, мне нужно время. Возможно, двадцать четыре часа. Ты понимаешь, о чем я говорю? Столько времени ему не понадобится, но пусть Софи не волнуется, если что-то пойдет не так, как задумано. — Двадцать четыре часа, — механически повторила она. — Алонсо, я боюсь. Он прикрыл глаза, и она предстала перед ним: длинные черные шелковистые волосы, серьезные синие глаза. Клайв не заслуживал ее. Он никогда не ценил ее, не понимал. — Не бойся, Софи. Когда ты проснешься утром, знай, что я недалеко. Даже если ты меня не увидишь, я буду близко, буду смотреть за тобой. Ничего с тобой не случится. — Но если… — Нет, — безжалостно отрезал Лон. У него есть связи во всем мире, в том числе и в Аргентине. Есть люди, с которыми он много раз взаимодействовал, люди, которые выручат Софи любой ценой. Трое его ближайших знакомых уже в Игуасу. Лон передал им сведения о местонахождении Софи, и в случае необходимости они будут действовать незамедлительно. — Дай мне сутки, — твердым, не терпящим возражений тоном приказал он. — Полсуток. Одну ночь. Это все, что мне нужно. — Хорошо, — ответила она слабым, покорным голосом. — Софи! — Да? — Я скоро тебя увижу. Самолет приземлился без толчка. Лон подхватил сумку и компьютер. Игуасу расположен в восьмистах милях к северу от Буэнос-Айреса, его новый аэропорт предназначен в основном для туристов, прилетающих поглазеть на водопад, но никаких коммерческих рейсов до утра не намечалось. До автостоянки Лон добрался за рекордное время. Джип и водитель уже поджидали его. — С возвращением, Алонсо, — произнес водитель, выходя из машины. Американец, говорит с легким техасским акцентом. Как и Лону, ему слегка за тридцать, он спортивный, загорелый. Живая реклама здорового образа жизни. Лон протянул ему руку. — Рад снова тебя видеть, Флип. Флип и Лон вместе участвовали в объединенной миссии ЦРУ и МИ-6 и быстро сдружились. Флип покинул ЦРУ примерно в то же время, когда Лон оставил службу в МИ-6. Он с головой ушел в добычу изумрудов, а Флип открыл собственное охранное агентство, а это означало, что он умеет делать все. И верно. Лон бросил сумку на заднее сиденье джипа. Флип снова уселся за руль. — Все ребята приехали? — поинтересовался Лон, усаживаясь рядом с водителем. — Может быть горячо. Флип издал короткий озорной смешок и включил зажигание. — А когда бывает иначе? Меньше чем через полчаса Флип остановил машину на стоянке перед большим современным отелем, который располагался над водопадом с аргентинской стороны. — Твой ключ, — сказал Флип, протягивая Лону конверт. — Номер готов. Ты заказывал люкс. Он наверху, в пентхаусе. Ты зарегистрирован как Гальван. — Спасибо. — Что она знает? — спросил Флип. — Не много. — А о Гальванах? — Нет. — О твоей связи с делами по наркотикам? — Нет. Флип внимательно посмотрел на Лона. — Когда ты вычислил, что они захватили ее, чтобы добраться до тебя? — Когда она позвонила. Они знали, что я появлюсь. — Лон застенчиво улыбнулся. — Я последую за ней в ад, если понадобится. — Не ходи туда завтра. Предоставь все нам. Мы сами справимся. — Это не разговор. Я должен быть там — на случай, если что-то пойдет не так. Если с ней что-нибудь случится, я… — Он осекся. — Я буду там. Флип кивнул. — Значит, увидимся утром. — Рано. Поднявшись в номер, Лон принял душ, побрился и растянулся на кровати. Впереди его ждали несколько часов драгоценного сна. Он выходит из отеля и встречается с ребятами в три сорок пять. Если все пойдет по плану, он будет с Софи в четыре тридцать, а к рассвету они окажутся в безопасном месте. Если все пойдет по плану. Через три часа раздался звон будильника. Лон оделся и положил в изножье кровати открытую сумку с одеждой, картами джунглей и фотопленками для «Кодака». Он в отпуске, как-никак. В двух с половиной милях от отеля Софи дрожала от страха. Блузка прилипла к ее телу как вторая кожа. Они вернулись. Те мужчины. Трое, которые были раньше, и с ними еще один человек. Федерико Альваре. Она изумленно смотрела на Федерико, полагая, что он пришел, чтобы освободить ее. Но он неподвижно стоял рядом с остальными и смотрел на нее без всякого выражения, без улыбки, без признака узнавания, и тогда она поняла, что именно он был дирижером всего происшедшего. — Вы один из них, — прошептала она. — Они работают на меня, — поправил ее Федерико. — Это мои… солдаты. Софи не могла поверить, что Лон был во всем прав, а она жестоко ошибалась. Не могла поверить, что поддалась любезности и обаянию Федерико. — Вы застрелили Нело Чебе, — сказала она, когда к ней вернулся голос. — Вы убили одного из своих людей. — Он нас подвел. — Когда? — Разве вам есть до этого дело, леди Уилкинс? — Теплота Федерико исчезла. Сейчас он был мрачен и холоден. — Скажите, ваш телефон работает в джунглях? Нет проблем со связью? Софи была не в силах ответить. — Мы знаем, что у вас есть телефон, — продолжал Федерико, и его губы тронула ледяная усмешка. — Мы намеренно оставили его вам. Вы позвонили туда, куда хотели? Софи все еще не могла говорить. Ее тело покрылось липким потом, она ощущала жар и холод одновременно. — Где сейчас ваш телефон? — Федерико угрожающе шагнул к ней. — Будьте умницей. Отдайте мне телефон. Она указала на койку. Федерико подошел, приподнял матрас и обнаружил аппарат. Включил его и просмотрел записи звонков. — Как дела у нашего доброго друга сеньора Гальвана? — спросил он, глядя на Софи в упор. — Я не знаю, о ком вы говорите. — Он был на вашем празднике. Тот, кому вы звонили. — Он ухмыльнулся. — Это и есть Алонсо Гальван. — Нет, он не Гальван. Это Алонсо Хантсмен. — Хантсмен — его ненастоящая фамилия. Это псевдоним. Софи ощутила дурноту от страха. Хантсмен — не псевдоним. Это настоящая фамилия Лона. Он был Хантсменом все годы, что она его знала. — Чего вы от меня хотите? Федерико опустил телефон в карман. — Ничего. Вы, — протяжно проговорил он, — ничто. — Теперь он смотрел ей в глаза. Жестокая улыбка играла на губах. — Вы… ничего… не значите. Пуф-ф. — Он щелкнул пальцами. — Вас больше нет. — Тогда зачем вы привезли меня сюда? — Ее шепот заполнил пространство между ними. Темные глаза Федерико сверкнули. — Мне нужен Гальван. Хантсмен. Называйте его как хотите. У нас с ним осталось нерешенное… дело. Так что говорите мне: когда он будет здесь? — Завтра вечером. — Софи моргнула. Слеза скатилась по щеке. — Завтра вечером? Она кивнула. — Почему именно завтра вечером? Софи хотелось разрыдаться в голос. — Не знаю. Он только сказал, что ему нужно двадцать четыре часа. Чтобы я дала ему двадцать четыре часа, и он будет здесь. — Спасибо, леди Уилкинс. Я очень ценю вашу помощь. Федерико выпрямился, убрал нож в карман, и все четверо вышли. ГЛАВА ШЕСТАЯ Софи медленно сползла на пол. Ее ноги стали как ватные. Лон был прав. Они с Федерико встречались. Федерико знает его. Хуже того, он нужен Федерико. И Федерико использовал ее, чтобы добраться до Лона. Софи с трудом сглотнула. Она тряслась от усталости и страха. Ее организм не привык к влажной жаре джунглей. Дрожа и в то же время обливаясь потом, она оперлась спиной на кровать, запрокинула голову и уставилась в пространство. Федерико говорил ей, что когда-то работал с Клайвом. Какое же отношение имеет к нему Лон? Откуда Федерико знает Лона? Почему его беспокоит Лон? С какой стати он думает о Лоне? Бессмыслица. Разве что… разве что Клайв и Лон были участниками какой-то не вполне законной сделки, в суть которой не хотели посвящать Софи. Во что же они ввязались? И почему Лон хранит молчание до сих пор? В конце концов, какая у него подлинная фамилия? Как он может быть и Хантсменом, и Гальваном? Мысли носились по кругу у нее в голове. Она ничего не ела после приезда, лишь выпила немного фруктового сока. Она голодна. Измучена. Напугана. И сбита с толку, совершенно сбита с толку. Чтобы смягчить головную боль, она прикрыла глаза. Нужно дать отдых усталому мозгу. Все будет хорошо, повторяла она про себя, обязательно будет хорошо. Лон упорен. Лон умен. Лон не пойдет ни на что с закрытыми глазами… — Софи! Имя было произнесено шепотом, и тем не менее Софи мгновенно проснулась. Над ней склонился мужчина, и она ударилась головой о край койки, стараясь отшатнуться от него. — Ох… — Ш-ш-ш, Софи. Шуметь нельзя. Она замерла и всмотрелась в темноту. — Лон? — Это я, любовь моя. Его пальцы коснулись ее щеки, и она схватила его за руку. Рука твердая, кожа шершавая, теплая. Лон. Настоящий. Он ей не снится. — Ты здесь. — Она упала в его руки, уткнулась лицом ему в плечо, обвила его руками. — Ты же еще не должен был прийти. — Она крепче сжала его руками, ощущая твердость его тела, мощь его рук, контуры бицепсов. За всю жизнь она не испытывала и вполовину такого удивительного чувства. — Они охотятся на тебя, Лон. Они использовали меня, чтобы заманить тебя в ловушку. — Я знаю. — Лон поднял Софи на ноги. — И поэтому надо торопиться. — Он протянул ей охапку одежды. — Надень это. И побыстрее. Она стянула юбку и мятую блузку и надела предложенную ей одежду, которая в темноте казалась почти черной. Брюки были чересчур широки в поясе. Хлопчатобумажная майка — чересчур тесной на груди. К счастью, туристские ботинки оказались нужного размера. Она завязала шнурки двойным узлом. — Готово. Лон вложил в ее руку ленту. — Завяжи волосы. Завяжи покрепче, чтобы волосы не мешали. Итак, он не хочет, чтобы Софи узнали. Она туго подвязала волосы, стараясь не думать о том, что будет дальше. — Как ты добрался так быстро? — Я хорошо распорядился временем. — Не просто хорошо. Поразительно. Софи управилась с волосами, устроив ленточку так, что ее почти не было видно. Лон нахлобучил на ее голову темную шляпу. — Можешь считать, что у меня был мощный стимул, — проговорил он, и Софи услышала в его голосе жар и признаки гнева. Он протянул ей куртку. — Надевай. — Что это? — Меры предосторожности. Пуленепробиваемая куртка, подумала Софи, и застегнула ее. — А у тебя тоже такая? — Да. — Значит, ты знал, что они вооружены. — Да. Софи провела кончиком языка по пересохшим губам. — Что мы будем делать? — Выйдем наружу. Во рту у Софи все пересохло. Ноги подкашивались. Она испытала внезапный приступ безумного страха. — Лон, у них страшное оружие. Он дотронулся до своего плеча. — У меня тоже. — Он помолчал в нерешительности. — Нас ждут несколько ребят. Они вывезут тебя отсюда. Они тоже вооружены. На них бронежилеты. Они знают, как нужно действовать. Он подошел к двери, и у нее перехватило дыхание. Паника вернулась, и пришел новый страх, не похожий ни на что. — Ты не идешь со мной? — Иду, — тихо ответил Лон. — Просто я пойду последним. На случай, если что-нибудь сорвется, мы приготовили безопасное убежище, и мои ребята переправят тебя туда. Если что-нибудь сорвется. Он имеет в виду — если его убьют. Ее глаза горели, а грудь наполнял ужас. Какое безумие… Как это чудовищно… Это она втянула его во все это. Она подвергает его опасности. Бог ведает, зачем Лон понадобился Федерико, но между ними, безусловно, кровь. — Пусть ничего не сорвется, — прошептала Софи и вцепилась в рубаху Лона, почти повисла на нем. — Пообещай мне, — задыхаясь, шептала она, — пообещай, что с тобой ничего не случится. Он не ответил, и Софи ощутила горячие слезы в глазах. Чувство опасности накрыло ее с головой. Опасность реальна. Софи встала на цыпочки и прижалась лицом к лицу Лона. — Ты пойдешь со мной, понятно? — Я не для того так долго ждал, чтобы сейчас потерять тебя, родная. — Звуки его грубого голоса разрывали ей сердце. — Скажи еще раз, — взмолилась Софи. Но Лон только наклонил голову и поцеловал ее. Это был крепкий поцелуй призыва и обещания. Затем он поднял голову и провел большим пальцем по губам Софи. — Скоро увидимся, mu~neca. Лон отступил, слегка шлепнул Софи по ягодицам и открыл перед ней дверь. — А теперь — вперед. Софи ничего не видела сквозь пелену слез. Лон сошел с ума. Совершенно сошел с ума. Собрав все свое мужество, Софи откинула полотнище, прикрывавшее вход, и вышла в тихую черную ночь. Двое мужчин, притаившиеся по обе стороны тропы, выпрямились и двинулись рядом с ней. Лон остался позади. Они тихо пересекли спящий лагерь. Софи буквально чувствовала окружавшее ее молчание. Небывало тихо. И вдруг затрещали выстрелы. — Уходи отсюда, быстро! Софи услышала гортанную команду Лона, и из ниоткуда возник третий человек. Солдаты, нанятые Лоном, увлекли ее с собой. Как они видят что-то? Сама Софи чувствовала себя слепой, как летучая мышь. Но мужчины бежали к кустарнику. Софи услышала за своей спиной громкий хлопок. Лон хрипло выругался, но не замедлил бега — продолжал двигаться, прикрывая Софи с тыла. Когда бегущие оказались в кустах, он подхватил Софи на руки. Она ладонью почувствовала, что на нем специальные очки. Неудивительно, что они видят в темноте. У них у всех очки ночного видения. Лон устроил Софи на своем плече, и беглецы разделились: один из людей Лона ушел влево, другой — вправо, а последний расположился сзади, чтобы прикрыть Лона. Подпрыгивая на его плече, Софи старалась сдержать тошноту. Она закрыла глаза и дышала, просто нормально дышала, потом открыла глаза и постаралась отыскать на земле неподвижный объект. Открыв глаза во второй раз, она заметила, что человек, бежавший сзади, куда-то пропал. Его сбили с ног? Он ранен? Софи сжала плечо Лона. — Твой товарищ исчез. — Она подняла руки, защищая лицо от торчащей ветки. — Почему мы не сядем в джип? — Потому что в джипе опаснее. — Я в этом не уверена. Внезапно Софи ощутила шлепок по заду. — За что? — За длинный язык. Не следуешь указаниям. — Лон резко остановился, движением плеча опустил Софи на землю, быстро освободился от тяжелого жилета, снял очки, положил их в футляр, который затем вновь повесил на плечо. — А еще за то, что уехала из Лондона без меня. — Существуют вещи, которые я должна делать сама. Мне было необходимо выяснить… — Софи умолкла, разглядев пятно на плече Лона, которое раньше прикрывал жилет. Правый рукав Лона потемнел и приобрел грязно-коричневый оттенок, что можно было увидеть в слабом свете, проникавшем сквозь густую листву. — Ты ранен! — Нет. — Но плечо… Похоже на кровь. — Это не кровь. А теперь идем. Ты же не хочешь, чтобы нас настиг твой возлюбленный Федерико. Лон уже двинулся вперед, не то шагом, не то трусцой, раздвигая перед Софи ветки деревьев и серо-зеленые кусты. По мере того как они углублялись в джунгли, рев водопада становился громче. Но не могли же они идти к водопаду. Им следовало удаляться от водопада. Вблизи водопада нет дорог. И скрыться там некуда. Мимо Софи пролетел тукан с желтым горлом и ярко-красной грудью; черное крыло едва не задело лицо Софи, и она негромко вскрикнула. Лон остановился и обернулся. — Что такое? — Птица, — выдохнула Софи и потерла бровь; ее тело покрылось испариной. — Большая птица. Лон недоверчиво взглянул на нее, изогнув черную бровь. — Софи! Не делай так больше, если только птица не вооружена и не готова стрелять. С этими словами Лон повернулся и зашагал дальше. Казалось, он прилагал все больше усилий к тому, чтобы двигаться. Правая рука уже не была свободно опущена, Лон прижимал ее к корпусу. Софи беспокоило его плечо. — Лон, твое плечо… Лон остановился. — Не надо больше говорить о моих плечах, хорошо? Софи с усилием сглотнула. Она не могла отвести взгляд от большого устрашающего пятна на плече. Ткань в одних местах была коричневой, в других — черно-фиолетовой. У него несколько раз открывалось кровотечение, подумала Софи. Его рана то закрывалась, то открывалась вновь. — Хорошо. Они продолжали подниматься в гору, и шум водопада становился все громче. Жара спадала, душный, горячий воздух делался свежее, прохладнее. Внезапно Лон сбросил на землю рюкзак, и он подпрыгнул. — Остановимся здесь. — Надолго? Софи нервно мерила шагами небольшую поляну и пыталась угадать, как долго они будут скрываться в джунглях, дожидаясь помощи. Здесь деревья, кусты, но настоящей защиты нет. К тому же ей страстно хотелось принять душ и лечь в настоящую постель. — Пока не закончим завтракать, — ответил Лон, склонился над рюкзаком и извлек оттуда свертки из серебряной фольги. Софи подошла к нему, не сводя глаз с серебристых свертков. Завтрак космического века. Знакомые названия на фольге, но буквы странного, незнакомого начертания. Обезвоженные продукты; их берут с собой в долгие походы опытные альпинисты. Но как же долго им с Лоном предстоит здесь пробыть? Лон протянул ей три упаковки. Она взяла их и принялась жадно рассматривать. Насыщенная белком плитка, обезвоженные фрукты, обогащенный сок. — И что теперь? — спросила Софи, решая, с какой упаковки начать. — Теперь мы поедим. Разве сейчас время для шуток? Софи метнула на Лона раздраженный взгляд. — Я имела в виду, как мы отсюда выберемся. — А мы не станем выбираться. Во всяком случае, некоторое время. — Но мы все-таки очень близко к ним, мы практически у них под носом! — Именно. Они решат, что мы удрали, рассыплются, будут искать нас в городе, в отелях, в полиции… где угодно, только не у себя под носом. — Ты не обижайся, но я бы лучше обратилась в полицию или в консульство. — Софи, на случай, если ты не заметила: мы в диких местах. Здесь нет консульств. У этого водопада сходятся границы трех стран, и у каждой из них своя полиция, своя политика. И если наш друг Федерико находится на службе у одного из правительств, то нам было бы нежелательно делать наши приключения достоянием публики. — Почему нам нельзя обратиться к нашему правительству? У нас ведь нет проблем с нашим правительством? Лон долго не отвечал, и Софи охватила паника. — Лон! — У меня нет. А у тебя могут быть. Из-за Альваре. Альваре. Ее связь с Федерико Альваре. Она проводила время с человеком, не пользовавшимся доверием правительства. Она приехала сюда в обществе Федерико, прибыла в гостиницу вместе с Федерико, вверила себя попечению Федерико. Боже правый. Только представить себе, как это может выглядеть со стороны… Софи подняла голову и встретилась взглядом с Лоном. Он ничего не говорил, только смотрел на нее, мощный и безмолвный. Его челюсть напряжена, голубые глаза широко открыты. Но вот он заговорил, и его голос зазвучал с убийственным спокойствием: — Насколько вы с ним были близки? Софи содрогнулась. — Вовсе не были. — И тем не менее ты уехала за границу с ним. — Ему был нужен ты, — резко возразила Софи. — Да, он воспользовался мной, чтобы заманить тебя, но только потому, что ты, а не я, был ему нужен. — Я предупреждал, чтобы ты держалась от него подальше. Слишком поздно, с легким вздохом подумала Софи. — Ты сказал, что он связан с наркотиками. С контрабандой наркотиков. И вы с Клайвом тоже имели к этому отношение? Сердце Лона упало. Ему показалось, что кровь в его жилах кипит. Он ответил, не отводя взгляда от лица Софи: — Нет. Что, если ей известно больше, чем она говорит? Предположим, ну просто предположим, что ее роль была больше, чем она показывает. Что, если она — часть ловушки, задуманной Альваре? — Но Клайв был связан с Федерико? — Софи, за каким дьяволом ты прилетела сюда? — Лон был уже не в силах скрывать раздражение. — Ты же не одна из них? — с нажимом спросил он. Сила и решимость прозвучали в этом отрывистом вопросе. Даже если она связана с Альваре и Вальдесом, он не откажется от нее. Ничто не заставит его отвернуться от нее, даже если она окажется… Нет, она не может оказаться оборотнем. Она не могла поступить так, как поступил Клайв. — Одна из кого? — Из них. Скверных ребят. Софи засмеялась, не веря своим ушам. — Да кто эти скверные ребята, Лон? Насколько мне известно, мною играют двое скверных ребят. Федерико и ты. — Если бы я был скверным парнем, — мягко добавил он, наблюдая за выражением лица Софи, — ты бы не позвала меня. Ты знала, что я защищу тебя. Ты знала, я не допущу, чтобы тебе причинили вред. — Я тебя не обижала, — устало произнесла она. — Я этого никогда бы не сделала. — Ей вспомнилось, с какой легкостью Федерико воспользовался ею, чтобы заманить Алонсо в западню. — Во всяком случае, намеренно. Лон медленно опустился на землю в нескольких футах от Софи и содрогнулся, разворачивая упаковку с едой. Из-под закатанного рукава рубахи потекла ярко-красная струйка. У Софи пропал аппетит. Она оставила попытки вскрыть свои упаковки. — У тебя все еще течет кровь. Лон пожал плечами и откусил от своей белковой плитки. — Я не собираюсь умирать. — Не смешно. — А я к этому и не стремился. Он — адская головная боль для нее. Она поднялась и обтерла ладони о брюки. — Дай мне взглянуть на твою руку. — Софи опустилась на колени возле него, сделала глубокий вдох и закатала рукав выше. — Очень много крови. — Ты всегда не выносила вида крови. — В его глубоком голосе слышались самодовольство, извращенная мужская гордость, отчего Софи почувствовала себя глупой и по-женски слабой. — Оставь, — резко сказала она. Надо говорить безразличным тоном. И это при том, что она кожей остро ощущала близость Лона. Может быть, все дело в том, что его глаза буравили ее лицо, затем остановились на ее груди. Или в его размерах, игре мускулов при каждом движении массивного тела. — Тебе придется снять рубашку. Ты потерял слишком много крови. — Откуда ты знаешь? — Даже у меня есть кое-какой здравый смысл. — Она сделала насмешливую гримасу и добавила, понизив голос: — Если я не особенно часто пускаю его в ход, это еще не означает, что он вообще отсутствует. — Это интересно. — Ничего особенного. Софи сделала глубокий вдох. Лон принялся расстегивать рубаху. Наконец работа была закончена, и перед Софи предстали мускулистая грудь, смуглый живот, где под золотистой кожей ходуном ходили мышцы. У Лона потрясающая фигура. Завораживающая фигура. Фигура, которую женщине хочется… — Снимай совсем, — строго велела она, стараясь не отвлекаться. — Она прилипла, — сказал он. Так оно и было. Плечи открылись, но засохшая кровь на верхней части рукава не позволяла оторвать ткань. Преодолевая позывы к рвоте, Софи осторожно отделила ткань от раны. В конце концов ей удалось освободить Лона от рубахи. Но кровь уже хлынула с новой силой. — Как остановить кровотечение? — спросила Софи, стараясь придать голосу деловитый тон, хотя внутри она вся дрожала. — Туго перевязать, — сказал Лон и кивнул на рюкзак. — Сложи вместе две или три марлевые повязки. Софи достала портативную аптечку. — Сначала надо протереть спиртом. — Руки Софи дрожали, когда она принялась открывать одну из упаковок с тампонами. — Давай сюда руку. Рану нужно промыть, насколько это возможно. Софи открыла вторую упаковку и тщательно обработала рану. Она знала, что Лону больно. Он сильно напрягся, но ни разу не вздрогнул, пока она возилась с раной. — Хуже, чем я предполагала. — Теперь прижми бинт там, где течет кровь, — распорядился Лон. — Прижми крепко. Если мы остановим кровотечение минут за тридцать, все будет в порядке. — А если нет? — Попробуем сделать жгут. — Лон слабо улыбнулся. — Да не волнуйся. Если повязка получится тугой, все будет хорошо. Она туго обмотала рану; на это ушло немало времени. Бицепс был большой и твердый как камень. — А пуля? — По-моему, она прошла навылет. А если нет, значит, застряла в жилете. Он получил пулю. Ради нее. Софи прикрыла глаза. — Прости меня, — шепнула она. Следовало сосредоточиться на перевязке. Софи потянула за кончики бинта, чтобы марля как следует прилипла к руке. В эти минуты, стоя рядом с Лоном, перевязывая его, она осознала, что десять лет убегала от него. Убегала от того, кто не был в ее власти. — Я очень виновата, — сказала она так же шепотом, понимая, что извиняется за многое, за все накопленные за долгие годы обиды. — Прости, что я не сказала тебе, зачем встречаюсь с Федерико. Прости, что обманула тебя и вылетела сразу после праздника. Прости, что впутала тебя в эту беду. Лон ничего не говорил, и Софи судорожно перевела дыхание. Она чувствовала, что все меняется. Что бы ни существовало между ней и Лоном, оно сделалось сильнее. Мощнее. Опаснее. — Федерико назвал тебя Алонсо Гальваном, — с трудом выговорила она. — Что это значит? — Это старая родовая фамилия. — Я сказала ему, что ты Хантсмен. — Благодарю. Софи заметила, что Лон избегает уточнений. — Откуда Федерико тебя знает? — Мы с Клайвом много времени проводили вместе. Софи всмотрелась в глаза Лона, в два голубых ириса с серебряными крапинками. — Откуда они знали Клайва? — У Клайва были… дела… в Южной Америке. — От Банка Англии? — Личные. Софи прилетела сюда, чтобы выяснить об этих делах все, что можно. Лон знал, в каких делах участвовал Клайв. Лон знал, но ничего не говорил Софи. Но она не успела задать следующий вопрос: Лон указал на серебристые упаковки. — Тебе нужно поесть. И попей. Очень важно, чтобы у тебя не иссякла энергия. Мы все еще в лесу. Он косвенно дает ей понять, что больше не намерен отвечать ни на какие вопросы. Что бы он ни знал о деятельности Клайва, делиться этой информацией он не станет. С этим Софи не может согласиться. — Я хочу знать. Это мой муж… — И мой лучший друг, — коротко бросил Лон. — И многого я тебе не скажу, пока мы не вырвемся отсюда. — Почему? — Потому что все это сложно, запутанно. К тому же, честно говоря, у меня не хватит духу возвращаться к тому, что произошло два года назад, когда для нас пахнет жареным. Да. Разумно. Софи слегка кивнула. — Может быть, сейчас и не время, но, когда мы вернемся в цивилизованный мир, ты должен будешь открыть мне правду. Долго Лон смотрел на нее молча, без улыбки. — Ешь. Через некоторое время Лон принялся разбирать содержимое рюкзака, а Софи подошла к краю поляны, где свет пробивался сквозь пышную листву. Рев водопада стал настолько громче, что его можно было назвать почти оглушающим. Софи кожей чувствовала висящие в воздухе водяные брызги. Она сделала глубокий вдох. Эта влага охлаждала тело, но мысли жгли по-прежнему. У Клайва были дела в Бразилии. Лон был в курсе этих дел. Он тоже в них участвовал? И какого рода эти дела? Ей вспомнились вчерашние допросы. Там говорилось о наркотиках… Контрабанда наркотиков… Кокаин. Софи окаменела. Не могли Клайв и Лон заниматься такими вещами. Ни один, ни другой никогда не имели отношения к наркотикам. С чего бы им связываться с такими опасными аферами? Лон не нуждался в деньгах… А вот Клайв… Нет. Клайв не стал бы заниматься нелегальным ввозом наркотиков. Ни за что. Никоим образом. Но были таинственные поездки за рубеж… — Ближе к воде стоять приятнее, — произнес за спиной Софи голос Лона. Софи вздрогнула. Она не слышала, как он подошел. Шум водопада поглощал все остальные звуки. Она повернулась к Алонсо. Ей не хотелось смотреть в его ледяные голубые глаза, на его резко очерченные скулы, на черные волосы, падающие на воротник рубахи. Ей хотелось увидеть мужчину за этой оболочкой, но видела она только подростка. Разозленный бунтарь. Тот, который в свои семнадцать исполнен решимости не идти на компромиссы. — На чем ты заработал деньги? — спросила Софи; она вдруг подумала о том, что раньше Лон не был богатым, у семьи Маккенна — Хантсмен ничего не было за душой. — Нужно состояние, чтобы приобрести изумрудные копи. Глаза Лона чуть заметно сузились. — Я получил кое-какое наследство от моего биологического отца, а когда мой отчим пострадал на копях, он получил ощутимую компенсацию. Мама, отчим и я выкупили долю одного из партнеров. — И в итоге месторождение полностью перешло к вам? — Да. — Значит, семья дала тебе стартовую площадку? — У меня были и свои сбережения. Я служил в военной авиации. Сделал карьеру. И тщательно выбирал, куда вкладывать средства. — Он вгляделся в лицо Софи. — А что? — Не знаю. Просто стараюсь сложить все обстоятельства воедино. Найти объяснение. — Объяснение чему, Софи? — Тебе. Этому всему. — Она сделала широкий жест рукой. Деревья, небо, шум водопада. — Я не вижу смысла. Я не знаю тебя. Я не знаю, зачем ты понадобился Федерико. Не знаю, как тебе удалось так быстро найти меня, если только ты не… Лон надел рюкзак на плечи, чуть поморщившись, когда лямка вошла в соприкосновение с раной. — Мне казалось, мы договорились оставить все вопросы до той поры, когда окажемся в безопасном месте. — Я только хочу понять, как ты сумел так быстро найти меня… — В моем распоряжении есть команда наблюдателей, — будничным тоном ответил Лон. — А у ребят есть современное оборудование. — Что это за оборудование? Вот, значит, как Лон обнаружил Клайва в Центральной Америке три года назад, когда приключилась история с захватом заложников. — Инфракрасная съемка, глобальная поисковая система, приборы эхолокационного слежения. Слова «приборы эхолокационного слежения» царапнули нервы Софи. — И когда эта так называемая команда наблюдателей… — Друзей. Судя по всему, эти друзья должны дорого обходиться. Но ни один из них во время спасательной операции не произнес ни слова. Их слаженные действия доказывали, что спасение Софи не стояло для них на первом месте. Перед Софи забрезжила догадка. — Клайв когда-нибудь входил в твою команду? — Нет. Конечно же, нет. Надежда рухнула. Люди, проникшие в лагерь этой ночью, — профессионалы. И Лон — профессионал. — Ты так же вывозил Клайва из Центральной Америки? — Более или менее так. Нет, она не позволит ему так легко сорваться с крючка. — А эти твои… коммандос… Это не хобби, нет? Лон смерил Софи долгим взглядом. — Нет, Софи. Я всего лишь любитель. Кто-то играет в кегли. Кто-то — в теннис. Лично мне нравятся армейские операции, где я разыгрываю героя-спасателя, размахивая полуавтоматическим пистолетом. — У тебя есть такой? — Ладно, Софи, дай мне передохнуть. Я сделал то, что сделал, потому что ты оказалась в беде. Такие занятия не по мне. Я не чувствую себя сильнее, когда в руках у меня оружие. Сложись все по-моему, я сейчас жарился бы на солнышке в Рио, пил бы холодное пиво и не проводил бы ночь у реки, кишащей удавами и аллигаторами. — Ох… — Ох, — с горечью повторил Лон. — Так ты, получается, действительно не знаешь меня. Ты думаешь, я не такой, как ты. Ты считаешь меня холодным, жестоким, лишенным эмоций… — Я не… — Я не охотник рыскать по свету, таскать все свое имущество в чемодане и трудиться круглые сутки. — Он не давал Софи времени для возражений. — Мне тридцать два года. Я хотел бы жить устроенной жизнью, иметь двоих детей, водить их в зоопарк, гулять по бульварам, качать их на качелях, как любой нормальный отец. — Он резко умолк, скрипнул зубами и тряхнул головой. — Но по какой-то причине ты не видишь во мне обыкновенного человека. Я — машина в твоих глазах. Радиоуправляемый механизм… — Нет, я вижу тебя совсем не таким. Если уж на то пошло, я вижу все твои эмоции, чувствую их и смертельно их боюсь, настолько они сильны. Ты — холодная машина? Вот уж нет. Машины ровные, деловые, предсказуемые. Машины действуют автоматически. Ты не машина. Ты самый горячий человек из всех, кого я в жизни знала! ГЛАВА СЕДЬМАЯ — Значит, ты заметила, — буркнул Лон. Подбородок его выдвинулся вперед, глаза засверкали. В эту минуту он был, несомненно, безумен. — Да, заметила. Я давно заметила, что получить чуть-чуть чего бы то ни было тебе недостаточно. Тебе всегда нужно больше. Ты хочешь иметь все. — Что же плохого в том, чтобы иметь все? — Ну, скажем, это нереалистично. Невозможно получить в этой жизни все. Ты получаешь что-то… — Ерунда. Просто ты давным-давно себя ограничила. Ты боялась хотеть слишком многого, боялась разочароваться. Поэтому свела свой выбор к одному варианту — Клайву и таким образом разочаровала себя еще до того, как это сделала бы сама жизнь. И ты уверила себя в том, что сюрпризов не будет. — Никогда еще я не слышала таких наглых, напыщенных, тщеславных, эгоистичных заявлений. — Но оно верно. И позволь сказать тебе еще одну вещь. Ты исполнила излюбленный трюк Софи: сыграла в страуса и спрятала голову в песок. Вот уже десять лет ты живешь задрав задницу и не понимаешь, отчего ты одинока, опустошена и несчастна. — Я вовсе не несчастна. — Ладно, любовь моя, можешь говорить то, что тебе нравится, но не жалуйся, что жизнь оставила тебя на обочине. — Не буду. Этого не было. Лон рассмеялся. — Жизнь давно оставила тебя на обочине, Софи Джонсон. Если бы это было не так, ты не попала бы в Бразилию через два года после смерти мужа и не старалась бы выяснить, что за чертовщина с ним случилась. — Дело в том, что мне важно… — Чушь. Дело в том, что ты в потемках. Ты никогда его не любила. Он тебя — да. И ты вышла за него замуж, чтобы и дальше разыгрывать страуса, прятаться от настоящей жизни, которая ждала тебя со мной. Поднимайся. Я высказался. Софи двинулась за Алонсо, раздвигая ветки деревьев и кусты. Вдруг она обнаружила у себя в волосах — какой ужас! — большую жирную гусеницу, поспешно развязала ленточку на голове, расчесала волосы пятерней и стянула их в более свободный хвостик. Почти час они зигзагами спускались с холма, продираясь сквозь чащу, неимоверно густую, и все это время мысли Софи мчались галопом. Пусть Лон называет ее трусихой. Но ведь он тоже бежит от своих проблем. Взять хотя бы его семью. В ранней юности он, вне всяких сомнений, зависел от матери и при этом отказывался иметь с ней дело после того, как Бойд Маккенна стал ее мужем. Лон никогда не пытался наладить контакт с отчимом, не желал даже по-человечески поговорить с ним. Мистер Маккенна добросовестно исполнял обязанности отца в Лэнгли, а показал ли ему Лон, что его ждут? Никогда Лон не сворачивал со своего пути ради того, чтобы дать отчиму понять, что ценит его усилия. Нет. Софи внезапно споткнулась о выступающий из земли корень и рухнула в заросли. Лон остановился, подошел к ней и помог ей подняться на ноги. — Опять задумала спрятать голову в песок, родная? Софи была не в силах найти уничтожающий ответ. Она молча отряхнула палые листья и грязь с ладоней и посмотрела на Лона, вложив в свой взгляд все оставшиеся силы. Хоть бы один из невзначай — и так некстати — упомянутых удавов выполз из-под покрова леса и немножко придавил его! — Ничего не получится, — сказал Лон весело. — Что? Он извлек последнюю веточку из волос Софи. — Твое пожелание всяческих несчастий на мою голову не исполнится. — Он отбросил листик, и его губы искривились в дерзкой улыбке. — Это уже случилось. Только ты пока об этом не знаешь. — Значит, ты упадешь замертво как-нибудь потом, когда меня не окажется рядом, чтобы я не смогла отпраздновать событие? Глаза Лона блеснули. — Я не собираюсь умирать. — Черт возьми. А я-то надеялась, что ты назначишь меня своей наследницей. — Ну конечно. Становись моей женой, и я оставлю тебе наследство. — Твоей женой? Никогда. Лучше я останусь в джунглях. Брови Лона изогнулись. — Неплохо придумано. Очень даже неплохо. Он повернулся и двинулся дальше. Софи поспешила за ним, чуть задыхаясь в жарком и влажном воздухе. Когда она поравнялась с ним, с его рюкзака вспорхнула красивая синяя бабочка. — Не запугивай меня, Алонсо. Я знаю тебя. Ты не оставишь меня одну. Ты этого не сделаешь, как бы ты на меня ни разозлился. Ты грубый. Но не жестокий. С кривой усмешкой он взглянул на нее. Скорее скалясь, чем улыбаясь. — Кто же говорил о том, что я оставлю тебя? Разумеется, я останусь с тобой. Только ты и я, carida [6] . Мы могли бы поиграть в Тарзана. — Ха-ха. — Мы будем мужем и женой. Это уже не смешно. Софи остановилась. — Мы не будем мужем и женой! — заорала она в эту широкую упрямую спину. — Я рад, что тебе нравятся джунгли, — ответил Лон, не сбавляя шага. 6 Carida — дорогая, любимая ( исп .). Начинало вечереть, когда они добрались до реки. На мили вокруг простиралась ровная долина. На берегах росли пальмы и другие деревья. Лон принялся действовать. Он собирал дрова. Строгал их. Пилил ножом. Щурясь, выдвинув челюсть вперед, он действовал с осязаемым рвением. Его активность нервировала Софи. Он работал так, словно закладывал фундамент их первого общего дома. Она наблюдала за тем, как Лон строгает длинную ветку, несет ее в сторону и укрепляет на уровне талии между двумя молодыми деревьями. Вдруг ее осенило: он строит убежище. — Это необходимо? — спросила она и тут же пожалела о том, что не прикусила язык. — Необходимо, если ты не хочешь достаться кому-нибудь на обед. Лон связал лианами две палки приблизительно одинаковой длины и ранее сделанный стержень, создав нечто вроде каркаса, который покрыл сухими пальмовыми листьями. Софи не могла не признать, что действовал он ловко и умело; но ему нужно было помочь, и она принялась собирать пальмовые листья и подносить их Лону. — Вот. — Она бросила охапку к его ногам. — А у тебя хорошо получается, — робко добавила она. Лон достал из рюкзака гамак и укрепил его под импровизированным навесом. — Долго мы здесь пробудем? Софи чувствовала, как к ней возвращается беспокойство. Она наедине с Лоном. И они должны полностью полагаться друг на друга. Почему-то это казалось едва ли менее опасным, чем пребывание в заложниках у Федерико и его людей. — Пару дней, — ответил Лон. — А потом? — Будем надеяться, потом за нами придут мои друзья. — Это те, что нам помогали ночью? — Те самые. Он присел на корточки у реки и сполоснул в воде руки. Когда он поднял голову, то увидел, что Софи стоит рядом, уперев руки в колени, и смотрит вдаль, на горизонт. Она чертовски хороша, подумал он, подавляя улыбку. Софи всегда держалась как… леди… Но ему она нравилась в майке армейского образца, темно-оливковых брюках и черных солдатских ботинках. Ее шелковистые волосы забраны на затылке в хвостик, бледные щеки обожжены солнцем. Она похожа на куклу Барби, которая пошла на военную службу. Боже, как он хочет ее. Жаждет ее. Не может без нее жить. Софи слегка тронула его за плечо. — Мне кажется, это самое прекрасное место на земле, — тихо произнесла она, нарушая долгое молчание. — Я всегда любила Южную Америку, но это… Здесь, наверное, рай. Лон слышал в ее голосе глубокую тоску. Ей хотелось вернуть в свою жизнь красоту, прекрасные чувства. И ее в этом нельзя винить. Для каждого из них миновало десять долгих лет. — Клайв когда-нибудь бывал в Игуасу? — спросила она, глядя на Лона сверху. — Не думаю. — Ему бы здесь было хорошо, правда? Лон кивнул. Софи стояла тихо и прислушивалась к плеску воды в реке, к отдаленному шуму водопада, а также к охватившим ее странным чувствам. Волна за волной — жажда, горечь, нетерпение, сожаление. Когда все они встретились впервые, перед ними открывалось столько возможностей… столько надежд… — Наш брак не удался, — проговорила она, поборов застрявший в горле комок. — Впрочем, ты, конечно, знаешь. Клайв наверняка говорил… — Никогда. Софи закусила щеку изнутри, осмысливая услышанное. — Мы… — Она перевела дыхание. Оказалось, что слова даются ей труднее, чем она могла предположить. — Мы не подходили друг другу так, как нужно. Наверное, мы с Клайвом ладили потому, что рядом был ты. Но когда мы поженились, ты исчез, и мы с Клайвом не могли даже поддерживать разговор. Лон, он казался очень несчастным. Таким… потерянным. Я тоже была потерянной. Лон молчал. Софи казалось, что вся тяжесть мироздания легла на ее голову, гнула ее и грозила раздавить. — Помнишь, в Мелроуз-корт ты говорил о том, что я совершила свою долю ошибок? Ты был прав. Я не должна была выходить замуж за Клайва. Я немедленно пожалела. Я пожалела о том, что сказала «да», уже через час после того, как он сделал предложение. И с тех пор я ежечасно жалею… — Она закусила губу. Ее взгляд был направлен в землю. В глазах стояли слезы. — Я должна была положить этому конец. Разбить все еще до того, как мы поженились. Но я любила отца Клайва, и мне не хотелось его огорчать. — А еще тебе не хотелось свободы, потому что в этом случае в игру вступал бы я. Крупные слезы повисли на ресницах Софи. — Я не понимала, что за брак меня ждет. Не понимала, во что превратятся все оставшиеся мне годы. Она смотрела вниз, на макушку Лона, на его черные волосы, отливающие глянцем в лучах солнца. Ей безумно хотелось прикоснуться к этим густым волосам, поласкать их. Но нет, она переплела пальцы рук, чтобы справиться с непреодолимым порывом. Быть снова молодой, снова любить и впервые в жизни получить возможность принять единственно правильное решение… Ее сердце ныло от чувства пустоты. Когда-то она глубоко запуталась. Она все сделала не так и убила себя своей уверенностью в том, что поступает правильно. — По-моему, я даже не поблагодарила тебя за то, что ты приехал на похороны, — продолжала она после паузы. — Я тебе ничего не сказала, но я была по-настоящему рада, что ты приехал. Без тебя я не смогла бы пройти через все это. Лон поднялся. — Я в любом случае приехал бы. — Да, но ты прилетел на церемонию из Сантьяго или из Буэнос-Айреса, не знаю, где уж ты был тогда, а мы с тобой только поздоровались в церкви, а потом у нас не было возможности поговорить. Между бровями Лона пролегла складка. — Был тяжелый день. Это верно. Графиня отчаянно рыдала. В церемонии принимали участие сотни знакомых. Толпы репортеров и фотографов сновали туда-сюда, а Алонсо приехал в собор измученный и бледный. Сейчас, вспоминая тот день, Софи загрустила, но удушающего горя не было. — Он очень старался быть мне хорошим мужем. — Мог бы побольше преуспеть. — Губы Лона плотно сжались. — Ты заслуживала лучшего. Ты заслуживала большего. Желудок Софи болезненно сжался. — Он не хотел умирать. Он был молод. Он жил большими мечтами. — И эти большие мечты были для него важнее тебя. — Нельзя посвятить всю жизнь другому человеку. Клайв любил меня, но ему многое нужно было сделать. Перед ним были цели… — Да ты слушаешь себя? — Лон положил ладони на плечи Софи. — Ты что, действительно веришь в этот бред, который сама для себя сочинила? Ты веришь, что, если бы Клайв покорил мир, это было бы важнее, чем время, которое вы могли бы провести вместе? При этих словах Софи почувствовала удар в грудь. Нет, ей не ответить на эти вопросы. — Я скажу тебе, что думаю я, — продолжал Лон и ласково встряхнул Софи. — Если бы ты была моей, я не променял бы тебя ни на что на свете. Я бы лелеял память о каждой минуте, проведенной с тобой. Если бы ты была моей женщиной, я знал бы все твои сны, твои чувства, твои нужды. И я сделал бы так, чтобы ты была счастлива. Любима. Довольна. Софи закрыла глаза. — Если бы ты была моей женщиной, — неумолимо продолжал Лон, — я не простился бы с тобой перед сном, не поцеловав тебя, не подарив тебе любовь. Я бы не ушел на работу, не повторив тебе, что ты для меня важнее всего в жизни, что без тебя моя жизнь была бы пустой. Без тебя моя жизнь была бы ничем. Софи не могла сдержать слезы, настолько они были горячи. И они проникали сквозь опущенные веки. — Ты не можешь сказать, что… — Могу. Именно это я почувствовал, когда мы впервые встретились. Ты была неимоверно красива и дьявольски умна. Ты и представления не имела, какая ты умная и веселая. Ты объехала весь мир, повсюду сопровождая отца. Каждый раз, когда его переводили на новое место, он определял тебя в новую школу, и благодаря этому ты знала и умела все на свете. — Я ненавидела эти перемены, — произнесла она и всхлипнула, пытаясь сдержать опять накатившие слезы. — Но ты выдерживала. Ты сделала жизнь своего отца светлой и легкой. Ты сделала светлой и легкой жизнь Клайва. Они покинули тебя, и ты сама заботилась о себе. Ты находила себе занятия, старалась быть непринужденной и ласковой. Это убило меня и убивает сейчас. Почему же ты никогда не искала чего-то большего? Как ты могла не знать, сколь многого заслуживаешь? — Рука Лона приподняла волосы Софи, и его пальцы сжали ее затылок. — Ищи большего, Софи. — Его голос сделался тише. Пальцы продолжали гладить ее кожу. — Желай большего. Требуй большего. Ты не имела большего, потому что у тебя не было настойчивости. Ну скажи, что ты хочешь большего. — Большой палец легко и маняще ласкал ее разгоряченную кожу. — Скажи мне, что ты стоишь большего. — Моя мать считала, что заслуживает большего, — прошептала Софи, — и взгляни, что из этого вышло для семьи. Она разошлась с моим отцом и в результате оказалась с новым мужем и новой семьей. — Ты — не твоя мать. Софи посмотрела на Алонсо снизу вверх. В его глазах отражались жар, решимость, такой избыток эмоций, какого ей не доводилось видеть в глазах мужчины. Но Алонсо не такой, как другие мужчины. Он яростный. Он сильнее. Он целеустремлен как никто. — Ты этого не знаешь. — Ты думаешь, я тебя не знаю. — Алонсо сел на землю. Его голос, такой низкий и сиплый, все-таки обволакивал ее теплым соком, проникал в ее вены. — Ты считаешь меня невеждой во всем, что касается тебя. — Его губы скривились. — Нет, я знаю тебя, и знаю, как люблю тебя. Я люблю, как ты смеешься над собой. Я люблю то, как глубоко тебя трогает судьба тех, кто оказывается возле тебя. Я люблю то, что ты даешь людям и второй, и третий шанс. Даже мне. — Нет. — Да. Вот в эти минуты ты даешь мне шанс. Лон неожиданно улыбнулся. Сердце Софи подскочило и застряло в горле. Она уже забыла, какой опустошающей может быть улыбка Алонсо Хантсмена. Он бывает прекрасен, когда хочет. И — незабываем. — Нет. Я не могу. Я боюсь тебя. — Да как ты можешь меня бояться? — Голос Лона сделался еще более глубоким. — Ведь я — один из твоих лучших друзей. Выражение его лица смягчилось, и он как будто унесся куда-то, как будто вернулся в те далекие дни в Боготе. Гнев Софи отчасти растаял, потому что она тоже вспомнила. Ей было неимоверно тяжело в Элмсхерсте. За прошедшие годы ей пришлось очень много переезжать с места на место. В Элмсхерсте она оказалась, когда ей исполнилось тринадцать, и она устала вечно быть «новенькой». Целый год она провела в Элмсхерсте, но так и осталась «новенькой», не своей. А потом на осеннем балу в Лэнгли, элитной академии для мальчиков, она познакомилась с Клайвом и Алонсо. Клайв сказал что-то забавное о причудливом оформлении — о длинных желто-синих бумажных вымпелах на стенах и наполовину сдувшихся воздушных шарах. Софи рассмеялась. «Гордитесь: везде цвета Лэнгли. Торжественный выход девушек в свет», — добавил Клайв, и Софи засмеялась опять. Она не встречала никого, чей стиль поведения напоминал бы стиль Клайва. Клайв был умен, остроумен, язвителен. Эта встреча была для Софи настоящим отдыхом после чопорной атмосферы и строгой регламентации, мучивших ее в пансионе. Она все еще смеялась, когда Алонсо обернулся, посмотрел на нее, и она почувствовала, как его голубые глаза вонзились в нее. Он ничего не сказал, предоставив Клайву поддерживать разговор, но уголки его губ приподнялись совсем чуть-чуть и оставили у нее странное впечатление: она его заинтриговала. С этого вечера она почувствовала себя ровней Клайву и Лону: умной, веселой, отважной. — Предполагалось, что все мы навсегда останемся друзьями, — заметила Софи — без всякого упрека, только с сожалением. — Мы должны были друзьями дожить до старости. Новая волна обожгла глаза Софи, и она отвернулась, не желая, чтобы Лон заметил, что она опять плачет. Она стремительно теряла самообладание. Лон, что-то в нем… эта жара… огромное небо и красота роскошной тропической природы… Как же тяжело! Ей все еще дорог Лон, она все еще хочет быть рядом с ним, но по-прежнему существовал Клайв… вопрос верности… преданности человеку, отношения с которым складывались небезупречно. Софи нерешительно потерла лоб. — Ты устала, — заговорил Лон. — Тебе необходимо поесть и поспать. Его участливый тон отнюдь не помог Софи избавиться от комка в горле. — Ты тоже не спал, — отозвалась она и сморгнула слезу. Как сложатся их новые отношения с Лоном? Почему они опять не способны прийти к определенному решению? Теперь он смотрел на нее ласково. — Да, но я к бессонным ночам привычен. — Он отошел к рюкзаку, который висел на нижней ветке одного из деревьев, пошарил в нем и достал еще несколько упакованных в фольгу порций еды. — Присядь в гамак, съешь что-нибудь, а потом отдохни. — Он похлопал по скатанному по всем правилам спальному мешку. — Отдохни, а я покараулю. Софи слишком устала, чтобы спорить. Она послушно сжевала белковую плитку и печенье, после чего растянулась в гамаке. Ни на мгновение она не забывала о том, что рядом с ней нашло себе место мощное тело Лона. — У тебя потому нет проблем с правительством, что ты на правительственной службе? — спросила она сонным голосом. — Кто тебе сказал? — Лон нахмурил брови. — Клайв. Клайв, мысленно повторил Лон. Конечно, Клайв. Лон наблюдал, как засыпает Софи. Клайв, мерзавец, что же ты с нами сделал? Забыть тебя не в силах не одна Софи. Лон пока не знал, каким образом сумеет утаить от Софи правду о Клайве. Проще всего было бы поставить ее перед фактами. В офисе Лона в Буэнос-Айресе имеются доказательства. Он может продемонстрировать Софи, как Клайв увязал все глубже, как продался Вальдесу, как сделался изменником; но все эти факты разобьют веру Софи. Еще бы, ведь эти факты разбили его собственную веру. Он понимал, отчего Софи хочет сохранить веру в Клайва. Она любила его. Любила с самых ранних лет, а Лон понимал как никто другой, какую боль должна принести подобная утрата столь цельной натуре. И не одна Софи любила Клайва. Клайв был братом, которого у Лона никогда не было. Клайв предложил ему безоглядную любовь, какой он не знал в собственной семье. Лон со вздохом провел ладонью по волосам. Подумать только, иногда ему недостает Клайва. У него никогда не было такого друга, как Клайв, и едва ли он когда-нибудь еще обретет такого друга. Бывало, что Лон хотел только одного: еще раз услышать смех Клайва. Замечательный смех, чистосердечный, искренний. Такой смех трудно было ожидать от графского сына, светловолосого и голубоглазого пятнадцатилетнего аристократа, который увлекается поло. Но Клайв не придавал этому значения. Клайв не придавал значения никаким сторонним мнениям. Лон слабо улыбнулся. Возможно, именно последняя черта была причиной возникновения столь тесной взаимной привязанности между ним и Клайвом. Они оба в душе были бунтарями. Оба стремились самостоятельно определять свой жизненный путь. Клайв никогда не испытывал желания вступить в семейный бизнес: он любил повторять, что банки — это для зануд. Лон заулыбался еще шире, потому что Клайв в конце концов поступил на службу в Банк Англии, где добивался определенных успехов, во всяком случае поначалу. Но он не переносил рутины, отсутствия риска, служебного расписания. Он хотел быть хозяином собственной судьбы. Наконец, он хотел работать исключительно на себя. И Клайв, храни Господь его душу, сделал столько неудачных инвестиций, сколько мог. В то время перспективной отраслью представлялась разработка и ввод в эксплуатацию коммуникационных систем. Но затем в данной области начался упадок, и Клайв потерял отнюдь не только вложенные им средства. Это «не только» послужило причиной его краха. Это «не только» образовывали не его личные средства, а Мелроуз-корт, сбережения матери, страховка, выплаченная по смерти отца. И Клайв рухнул. Он согласился бы существовать в бедности вместе с Софи. Но как он сообщит матери, горделивой графине, что потерял все, что принадлежало ей? И тогда Клайв заключил сделку с Вальдесом. Его вкладом стали безупречные семейные связи, влияние в правительственных структурах и финансовых институтах. Клайв знал, когда будут переводиться деньги на особые правительственные счета в Латинской Америке, когда индивидуальные клиенты планируют снимать деньги со счетов в различных латиноамериканских филиалах. За три миллиона фунтов Клайв продал Вальдесу информацию о наименованиях и местонахождении тех отделений своего банка, которые контролировались секретными правительственными агентами. По миллиону за каждого агента. Лон был одним из этих агентов МИ-6. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Софи проснулась посреди ночи. Только луна светила во мраке. Софи потянулась и повернулась на бок, чтобы увидеть Лона. Он сидел рядом с ней, как и обещал. Гамак качнулся, когда она переворачивалась. — Сколько времени? — Почти половина пятого. Софи протерла глаза. Она действительно уснула. И проспала добрых шесть, а то и семь часов. — Ты, наверное, измучился. — Я в порядке. Он ни за что не пожалуется, подумала она, и ей вдруг захотелось защитить его. Ей пришлось несладко в Элмсхерсте, но ему в Лэнгли было еще хуже. Староста и префекты [7] преследовали Алонсо. Им было известно, что мать Лона не была замужем, когда он родился. Им было известно, что мистер Маккенна всего лишь заменяет ему отца. Они издевались над Лоном, а он ничего не отвечал и увлеченно занимался спортом. И музыкой. 7 Префектом в английской школе называется старший ученик, следящий за дисциплиной. Никто не превосходил Лона в игре на ударных инструментах. При желании он мог бы стать профессиональным ударником. Но он предпочел поступить в университет, а затем пойти на службу в военную авиацию. — Ты еще играешь на барабане? — спросила его Софи, садясь. — Никогда не забуду, как ты играл для меня, когда я приезжала в Лэнгли. Ты любил этот набор барабанов. — А директор конфисковал его, не прошло и недели после твоего отъезда. — Но ты играл на чем угодно. — Софи откинула одеяло. — Ты играл на всех инструментах, какие тебе попадались. Это сводило Клайва с ума. — Он завидовал, ведь у него не было музыкальной жилки. — Да, он завидовал тебе, — спокойно подтвердила Софи. Она выскользнула из гамака, встала на колени возле Лона и подняла рукав его рубахи. Верхний слой бинта был белым. Софи вздохнула с облегчением: бинт не пропитался свежей кровью. — Ты же сам понимаешь, он бесился из-за того, что тебе все так легко удавалось. — Легко? Мне ничто не доставалось легко. Мне приходилось из кожи вон лезть, чтобы получить свое. У меня постоянно были неприятности. Каждый префект в школе, каждый староста, каждый директор… — Это из-за того, что ты сильный. Ты личность. У тебя свои ценности. Свой взгляд на жизнь. — Она пригладила ладонью волосы. — Лон, ты внушаешь людям страх. — (Он улыбнулся, не скрывая гордости.) — Это людей и раздражает, — добавила Софи, грозя ему пальцем. — Тебе нравится играть в плохого парня. — Это бывает забавно. И помогает не слишком доверять людям. — Ну, мне, может быть, ты доверишься. Моя очередь караулить. — Она передала ему сложенное одеяло. — Поспи. Лон хмыкнул, однако слегка улыбнулся и улегся в гамак. — Наверное, мне стоит забрать тебя сюда, к себе… — Пожалуй, в этом нет необходимости. — Маленький трусливый страус. — Лон тихо засмеялся. — Бесполезно. У меня выработался иммунитет к этой дразнилке. Софи уселась на песок там, где только что сидел Лон, и обхватила руками колени, не сводя глаз с него. У него жесткие, мужественные черты. Брови чуть гуще, чем надо. Челюсть широковата. Слишком замкнутое выражение лица. Он не красив в классическом понимании. Его никто не назвал бы идеалом красоты. Его лицо выглядело так, словно кто-то высек его из камня и изрядно обтесал, чтобы придать ему пропорции. — Софи… Охрипший, сладострастный голос Алонсо заполз в ее сердце. Она закрыла глаза, задержала дыхание. Она знала, знала где-то очень глубоко, что он всю жизнь хотел ее. — Ты, кажется, спал, — с усилием произнесла она. — Мне не хочется спать. Она помотала головой, стараясь вытрясти из нее Лона, заставить его замолчать, потому что боялась услышать его следующие слова. — Нам нельзя это делать, — прошептала она неожиданно пылко. Ее кожа натянулась, все тело налилось незнакомой тяжестью. — Лон, это не сработает. Такое никогда не работает. Лихорадочный поток слов сменился молчанием. Софи с силой переплела пальцы. Она чувствовала каждую косточку, каждый изгиб. Очень медленно она подняла голову. Лон ждал. Наблюдал. Наверное, она уже не сможет встретить его темный взгляд, не сможет прочитать то, что может быть написано в этих глазах. Лон ничего не делает легкомысленно или в шутку. Его чувства глубоки. Его целеустремленность пугает. Он готов сдвинуть горы, чтобы завоевать ту, кого любит. Он отправит в тартарары целый мир, но отыщет свою половину. Она — его недостающая половина. Но сколько же она чувствует, находясь рядом с ним, сколько волнений и эмоций переживает, сколько в ней жажды, отчаяния, негодования, адреналина. Он не такой, как другие. Он не такой, как ее отец. Не такой, как Клайв. Быть с Лоном для нее — все равно что гореть в жерле вулкана. Ей жарко, горячо, она охвачена неодолимой силой. — Лучше перестань, — чуть слышно выдохнула она. Мгновение назад ее сердце билось как сумасшедшее, а теперь оно стучало слишком медленно. Пульс тяжелый до головокружения. Все тело тает. Лава, подумала она. Он делает из меня лаву. Это опасно. Он опасен. Лон опустил голову, его губы слились с ее дрожащими губами, а его пальцы легли на уголки ее рта. — Что плохого может случиться? — шептал Лон, не отрываясь от губ Софи. — Если я сделаю с тобой то, что хочу сделать, сделаю то, что и тебе нужно, что произойдет? Мне это очень понравится, мысленно ответила Софи. Кости ее размягчались из-за того, что его губы ласкали ее губы, раздувая в ней внутреннее пламя. Тысячи стрекоз наполнили ее, их красновато-золотые крылья трепетали. Ее била лихорадка. Она перестала быть собой. Если Лон будет так целовать ее, то она захочет, чтобы он целовал ее шею, впадину между грудями, ее ноющие соски. Ее пальцы вопьются в его густые черные волосы, она прижмет к себе его голову и страстно вольется в него. Я опять окажусь внутри вулкана. Он сожжет меня. Он растопит меня. Заставит меня подчиниться. Я не живу. Я всего лишь существую. Я больше не знаю себя. Но Лон по-прежнему знает ее, по-прежнему — несмотря ни на что — желает ее. Он по-прежнему видит в ней юность, огонь, он видит прежнюю пылкую девушку из Америки. Он не забыл ее смех, не забыл ее ум. И она нужна ему. Просто быть желанными — вот ключ к каждому из них. Желанными физически. Эмоционально. Пальцы Лона раздвинули ее губы, его губы изогнулись в легкой улыбке и сомкнулись с ее губами. Она сдавленно вскрикнула. Она была на небесах. От поцелуя Лона земля и небо поменялись местами. Никто, думала Софи, задыхаясь, никто не целовал меня так. Казалось, прошли часы и часы, прежде чем Лон поднял голову. Конечно же, она целовала только Клайва. Но когда Лон целовал ее, это не было поцелуем в обычном значении этого слова: губы в губы. Не целовать. Дышать. Ощущать. Впервые быть живой. — Вот правда, — сказал Лон, проводя большим пальцем по ее трепещущим губам. — Запомни. Правда. Это все, что у нас есть, Софи. Правда… Софи неуклюже поднялась на ослабевшие ноги, сделала несколько шагов. Во всем теле она чувствовала предательское тепло, а внутри было горячо, внутри ее била дрожь. Он не должен был творить с ней такое. Так он действовал на нее в Элмсхерсте. Он будил в ней дикость, остроту реакций… голод. Она чувствовала, что взгляд Лона следует за ней. Она опустилась на колени. Кости не выдерживали ее веса. Лон заложил ладони за голову и крикнул: — Все в порядке? Он улыбался. Он упивался каждой минутой ее страданий. Софи стиснула кулаки, и ногти впились в ладони. Остаток ночи Софи не спала. Глухой гул водопада в темноте был музыкой для нее, он придавал своеобразия безграничности леса. Но ей нужно больше. Она обхватила руками колени и переплела пальцы. Она хотела большего всегда, сколько себя помнила. И это стремление к большему пугало ее. А может быть, большее — это не обязательно плохо. Может быть, большее — это еще не эгоизм, оно не обязательно влечет за собой кару. Может быть, большее — это то, что вывело бы ее из-под влияния мачехи, помогло бы найти себя… Солнце поднималось над почти скрытым густой зеленой листвой горизонтом, водопад шумел громче, яростнее. Что-то, доселе дремавшее в Софи, пробуждалось к жизни. Не многим американским девушкам доводилось видеть то, что довелось видеть ей… Делать го, что довелось делать ей. И нет причин для того, чтобы ставить крест на приключениях. Совершенно никаких причин. Лон проснулся через два часа после рассвета. Софи поняла, что он не спит, в одно мгновение. В тихом утреннем воздухе возникла напряженность, которая тут же передалась Софи, но она исполнилась решимости быть настороже, не допускать возвращения того, что пришло к ней с ночным поцелуем. Что-то Лон сотворил с моим телом этим поцелуем, думала Софи, стоя в отдалении в тени дерева, что росло вблизи речного берега. Он заставил ее тело трепетать, ныть, тосковать все время, пока он спал. Воздух сделался тяжелее, и настроение Софи упало. Ей было жарко, хотелось есть. И оказаться подальше от Лона. Разве может день длиться так долго? Возможно ли, что она завтра проснется и вновь наступит это мучительное ожидание? Ей нужен дождь. Мощный тропический ливень, который положил бы конец тягостной влаге атмосферы, равно как и давлению, которое разрывает ее изнутри. В ее родных местах тихо и прохладно, а в этом адском мареве (которое она ощущает так же физически, так же реально, как ощущает Алонсо) она чужая. Что, неужели ветерок? Софи жадно подняла лицо к небу, и ворот ее майки натянулся. Движение воздуха заворожило ее. Но, открыв глаза, она увидела, что листья пальм по-прежнему неподвижны. Лон ленивой походкой, засунув руки в карманы брюк, подошел к ней. — У тебя грустный вид, любовь моя. Софи стиснула зубы. — Я вся горю. А ты не помогаешь, Хантсмен. Он улыбается. Он знает. Знает в точности, что с ней сделал. И изображает непонимание. — Кучевые облака, — сказал он. — Приближается гроза. Вот и давление увеличилось. Гроза сразу собьет жару. Но осталось еще часа два. Все зависит от ветра. — Какого ветра? — Софи вскинула голову и слишком поздно сообразила, что именно этого он от нее и ждал. Он хотел, чтобы она взглянула на него. Хотел, чтобы она увидела языки пламени в его глазах, почувствовала жар от его огня. Того огня, который таился в его ночном поцелуе. Этот огонь в его глазах всякий раз, когда он смотрит на нее. — Не надо, — прошептала Софи, делая неловкий шаг назад. — Не повторяй. Ты слишком хорошо целуешься. — Не надо такого отчаяния, Софи. Хороший поцелуй не такая уж плохая штука. Кто бы это говорил? Рот Лона магнитом притягивал к себе ее взгляд. Она изучала изгиб его полных губ, точнее, верхней губы. Магический рот. Изумительная линия. Почему она никогда раньше не замечала его губ? Это они придают его лицу теплоту… доброту. Глаза у него холодные, шрам на щеке добавляет непреклонности, но вот этот великодушный рот… Когда эти губы целуют ее… О, тогда он становится самым щедрым человеком на свете. Там, в гамаке, когда руки Лона обвивали ее, а твердая грудь прижималась к ней, она по-настоящему захотела, чтобы мужчина захотел ее. Она хочет быть нужной мужчине. Ей нужен мужчина, который бы сорвал с нее одежду, подарил ей любовь и пообещал делать это снова и снова, пока она не станет высохшей, морщинистой семидесятилетней старухой. Горячие слезы обожгли ее глаза. Ком застрял в горле. Все чувства спутались в ней в клубок, и причиной тому — Лон. — Ты все изменишь, — произнесла она вслух. — Я этого и добиваюсь. — Тебе понравилось меня целовать. — Да. — Глаза Лона сияли. — Ты ни капельки не чувствуешь себя виноватым. — Абсолютно. Я рад, что поцеловал тебя. И буду рад повторить. — На его губах появилась таинственная улыбка, и Софи передалось его удовольствие. — Между прочим, — добавил Лон без тени колебания, — я думаю, что так и сделаю. Он вытянул руки и привлек Софи к себе с уверенностью человека, который совершенно точно знает, что делает. Его ладони обхватили ее шею, большие пальцы нащупали ямочки над ключицами. Она беззвучно ахнула, ее кожа натянулась и вспыхнула. Голова Лона медленно склонилась над ней, его губы накрыли ее рот и опрокинули ее обратно в пучину чувств. Поцелуй был легкий, веселый, игривый, и все-таки он породил в Софи череду волн удовольствия. Мышцы ее живота сжались, нижняя часть спины ощутила жжение, и она почувствовала поток горячей крови, бегущий внутри нее. Это всего лишь поцелуй, сумела она мысленно сказать себе. Но, Господь свидетель, кажется это гораздо, гораздо большим. Лон поднял голову и приласкал подушечкой большого пальца чувственный рот Софи. Его губы, эти поразительные губы, лишившие ее сил и воздуха, изогнулись. — Второй раз вышло даже лучше, — сказал он с откровенным удовлетворением. Софи пошатнулась, глядя на его грудь, обтянутую зеленой тканью. Да, пронеслась мысль, второй раз вышло лучше. — Хочешь пойти охладиться? Она продолжала смотреть в неизвестную точку на выпуклой, мускулистой груди Лона. — Да, если можно. Софи не нужно было поднимать глаза, чтобы знать: Лон улыбается. — Иди за мной. Софи послушалась, но двигалась она словно в тумане. Конечно же, он знает, что его поцелуй снова смешал все ее чувства. Почти через час они достигли подножия каменистого холма, и Софи услышала рев воды. Она сделала еще шаг и поняла, что шагнула в пустоту. Лон ухватил ее за пояс и потянул к себе. — Прислонись спиной к скале и двигайся сразу за мной. — Лон сбросил рюкзак. — Здесь есть пещера. Вход в нее довольно низкий. Туда придется протискиваться, зато, когда мы окажемся на другой стороне, все будет отлично. Софи только кивнула. Ее сердцебиение все еще не улеглось. Ей не понравилось ощущение пропасти под ногами. И не понравилось то, как остро отреагировали нервные окончания, когда рука Лона коснулась ее спины. Лон завязывает узлом ее нервную систему. Встав на четвереньки, она последовала за Лоном внутрь пещеры. Да, насчет узкого прохода он не обманул ее. Они вползли в пещеру по-пластунски, извиваясь как черви, и при этом Лон, вдвое превосходящий Софи в размерах, преодолел узкий участок вдвое быстрее, чем она. Этот человек находится в фантастической физической форме. Когда тоннель наконец кончился, Софи показалось, что вода окружает ее со всех сторон… Капает с потолка пещеры. Струится по чернильно-черным стенам грота. Грохочет снаружи. Выбравшись из прохода, она встала на колени, и Лон помог ей подняться. — Смотри. У Софи захватило дух. Они оказались в гроте под полукруглым сводом. Все равно что в своем собственном тропическом раю. Перед их глазами вода стекала по стенам, образовывавшим ярусы. Белые пенистые потоки и воздух, наполненный водяной пылью, переливающейся всеми цветами радуги. Водные каскады. Мхи и папоротники покрывают каменные стены зеленым одеялом. Массивные черные камни вокруг круглого водоема, наполненного водой невообразимой чистоты. Софи и Лон находились в самом сердце водопада. — Это… — Софи задохнулась, покрутила головой, — захватывающе. Взгляд Лона перехватил ее взгляд. Она увидела огонь в его глазах, вспышку пламени, которую он не смог — или не захотел — спрятать. А еще она увидела там желание, от которого у нее заныло в низу живота, пересохло во рту, закружилась голова и подкосились ноги. — Если ты все еще горишь, то можешь поплавать. Здесь безопасно, — предложил Лон, и его хрипловатый голос больно царапнул ее нервы. — Или встань вот под этот каскад. Правильно, подумала она, надо остыть. Она дотронулась кончиком языка до верхней губы. Обязательно надо. Она в самом деле горела. Невыносимый жар. Не влажный, а удушливый, внутренний жар, тот, что сжигает кожу изнутри, гнездится там, где тяжело стучит пульс и тяжким грузом давит желание. Мягкая водяная струя омыла ее прежде, чем она успела стянуть с себя майку и мокрые брюки. Тогда она разделась и снова встала под струю, теперь уже только в трусиках и бюстгальтере. Струя была холодной, но уверенно массировала спину Софи, ее плечи и макушку. Ощущение было очень приятным. Вода остудила ее, несколько облегчила жгучее страдание. Отчасти успокоившись, Софи отыскала плоский черный камень и улеглась на живот на его гладкой поверхности, чтобы солнечные лучи грели ее кожу и сушили волосы. Эта позиция могла служить превосходным наблюдательным пунктом. Софи видела, как Лон выбирается из озера. Она отвернулась и закрыла глаза, сказав себе, что не хочет на это смотреть. Или все-таки хочет? Софи застонала, прикрыв рот локтевым сгибом. Она начинает испытывать нешуточные трудности при попытках удержаться на твердой почве здешней реальности. Ведь реальность — Лондон, Луиза, Мелроуз-корт — кажется сейчас иным, отдаленным миром. Реальность быстро обретает облик Лона. Влечения к Лону. Тоски по Лону. Реальность уничтожит ее. Подняв голову, Софи стала смотреть, как Лон выходит из озера, мокрый и почти обнаженный. Белые трусы обрисовывают больше, чем скрывают. Воздух застрял у Софи в горле при виде размеров Лона, его фигуры. Секс с Клайвом был… нормальным. Секс с Лоном был бы… Каким он был бы? Фантастическим. Нет, мысленно поправилась Софи, делать такие предположения она не вправе. Его искусство поцелуев еще не означает, что он будет столь же хорош в постели. Так, конечно, может случиться, думала она, унимая дрожь, а он тем временем приближался к ней. Его фигура заполняла все пространство, безупречная кожа блестела, и капли воды сверкали на ней как алмазы. Вернулась сухость во рту. Вернулось бешеное сердцебиение. Но, мысленно напомнила себе Софи, секс вполне может и разочаровать. А если Лон окажется чересчур агрессивным? Если возьмет ее слишком быстро и резко, сделает ей больно? Или, хуже того, у него недостанет мужской силы? Или — вопрос о размерах… Ей приходилось слышать, что у крупных мужчин бывают небольшие… органы… Хотя в случае Лона ей это не кажется вероятным. Алонсо стоял над ней. — Тебе легче? — Он наклонил голову. Вода стекала с его черных волос, по шее, груди, животу… Софи облизала губы. Они были чересчур сухими. Она не помнила, чтобы они были такими сухими когда-либо прежде. — Да, — выдавила она из себя. — Отлично. — Он провел ладонью по волосам, отвел со лба мокрые пряди. Его бицепс напрягся. Трицепс перекатился под кожей. Низ живота затвердел. Софи постаралась отвести взгляд от мышц внизу живота, частично скрытых верхней частью трусов, и почувствовала странное желание нащупать их под тугой золотистой кожей, прикоснуться к ней. Лон казался воплощением здоровья, первоистока, мужского начала. — Спасибо тебе. — Ну что, ты обдумала мое предложение стать моей женой? Софи едва не задохнулась; ей показалось, ее язык попал в горло. — Это не предложение, Алонсо, и ты не в своем уме, если можешь предположить, что я стану всерьез его рассматривать. — Почему же? — Потому что я… Ты не подходишь мне. И я не подхожу тебе. И я не испытываю к тебе соответствующих чувств. Лон скрестил руки на груди. — Это ложь, Софи, о чем тебе самой прекрасно известно, — сказал он довольным тоном. Софи неловко приподнялась и села. Неожиданно она пожалела о том, что на ней нет майки и брюк. — Это не ложь. Да, между нами пробежала искра. Может быть, когда-то я испытывала к тебе какие-то чувства, но… брак? Нет, Лон, спустись на землю! Я никогда не выйду замуж вторично и, конечно, никогда не соглашусь на фиктивный брак с тобой! ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Яростный взрыв Софи был встречен молчанием. Внутренне усмехаясь, Лон думал о том, что напрасно считал Софи охладевшей, лишившейся эмоций. Он рассматривал ее обожженные солнцем щеки, которые приобрели бледно-розовый оттенок, и ее темно-синие, отливающие фиолетовым, глаза. Как же он ошибался. Его взгляд остановился на ее губах. Нет в Софи ни холодности, ни равнодушия. У нее полные губы, темно-розовые, почти красные. Он получил удовольствие, когда нынешней ночью целовал эти губы. А днем ему понравилось целовать их даже больше, хотя поцелуй был коротким. Но, при всей его краткости, Лон почувствовал трепет Софи, которую он прижал к себе, почувствовал, как ее тело размягчается, делается податливым. Он знал, что в постели она будет более чем нетерпеливой и страстной. Может быть, она не любит его, но она его хочет. К тому же она очень любознательная девочка. Пусть она заявляет, что не станет выходить замуж вторично, пусть твердит о фиктивном браке с ним. Ничего фиктивного не будет, в их отношениях не может отсутствовать любовь. Они будут настоящими, жаркими и очень счастливыми. — Что такое — фиктивный? — Алонсо опустился на колени перед Софи, так, что его бедра зажали ее ноги. Он сжал в ладонях ее колени. — Обманный! — бросила ему в лицо Софи, покраснев от гнева. Лон закусил щеку, чтобы не улыбнуться. — Ты считаешь, что вот это — обман? — И он легко провел большим пальцем по ее горячей, пылающей щеке. От Снежной королевы не осталось и следа. Софи судорожно дышала, ее груди, едва прикрытые кружевным бюстгальтером, быстро вздымались и опускались. — Я не знаю, о чем ты говоришь. — И не догадываешься? — поддразнил ее Лон и поцеловал в шею. Она ахнула. И перестала вырываться. Он еще раз поцеловал ее, на этот раз чуть ниже, и она с шумом вдохнула воздух. — Не догадываешься? — повторил он, и на его губах стала медленно появляться многозначительная усмешка. — И ничего не чувствуешь? Софи нервозно провела языком по губам. — Ну, не то чтобы ничего. — Тогда что именно? — Горячо. Желание, острое и безжалостное, пулей пронзило Лона. — Посмотрим, сумею ли я тебя остудить. — Лон наклонился к Софи и впился губами в ее губы. Он ощутил вкус леденца, прохладного мятного леденца, но, как только он раздвинул ее губы и проник в ее рот, холодок сменился жаром. Его язык исследовал ее верхнюю губу, ее мягкий, влажный рот. Лон целовал Софи не спеша, смакуя каждое мгновение. Софи застонала, когда поцелуй стал обретать силу, и вцепилась пальцами в грудь Лона. Одежды на нем не было, поэтому она могла только слегка захватить кожу, как будто стараясь не отпустить его от себя. Он нажал на нее, уложил на нагретый солнцем камень; сначала бедра, потом спину, наконец, плечи. Распластав ее, он устроился на ней сверху. Нагая кожа к нагой коже. Софи задрожала под Лоном, и все его тело сделалось твердым, как гранит. Он хотел владеть ею, знать ее, но еще больше хотел открыть ей свое желание. Одно движение его губ — и ее губы разомкнулись. Он дразнил ее, целовал, и его поцелуи не проникали вглубь, не насыщали. Ее ладони скользили вверх и вниз по его груди в бессознательном стремлении найти удовлетворение. Она не Снежная королева, подумал Лон. Она горячая, горячая неподдельно. Ее тепло, ее сдавленная мольба увлекали его в пропасть. Он сжал губами кончик ее языка и втянул его в рот. Он тонул в осязании ее, в ее вкусе. Она дрожала и извивалась под ним, почти беспомощная в его руках. Софи вцепилась в Лона. Голова у нее кружилась, нервы вопили. Ее тело зажило собственной жизнью. Ее мышцы трепетали, дрожали, расслаблялись. Никогда в жизни она не знала такого экстаза. Вот что она всегда мечтала испытать, и ей все еще было мало. Лон приподнял голову, Софи вытянулась, стараясь быть ближе. Ее бедра двигались, повинуясь собственным импульсам. Она издала сдавленный гортанный звук. Горячо, пронеслось у нее в голове, как же меня всю жжет. Лон просунул ладонь между ее ног и раздвинул ее бедра. Она изогнула спину, чтобы поймать его и получить целиком, потому что если не получить целиком, то она сойдет с ума. Она впилась ногтями в его грудь, подняла бедра. Но Лон медлил, и Софи ждала. Никогда еще ей не доводилось быть такой страстной и чувственной. Он терся о ее тело, и ей было крайне необходимо, чтобы его ладони легли на нее и изучили ее. — Ну как, остыла? — спросил он и быстрым движением пригладил свои темные волосы. Софи не могла вновь обрести дыхание. Она лежала на камне в прострации, сердце тяжело стучало в безумном темпе. Ей казалось, что по ее жилам течет раскаленная лава. — Нет, — коротко ответила Софи и медленно села. — Это интересно, — отозвался Лон и наклонился, чтобы заглянуть ей в глаза. — Будь это чем-то фиктивным — обманом, — ты бы сейчас уже была холодна. Нет, еще холоднее. Ты была бы как лед. Если люди не нравятся друг другу, если их не влечет друг к другу, они так не воспламеняются. — Неправда, — выдохнула Софи. — Секс возбуждает очень многих. — Верно, carida, но я давал тебе не секс. Я отдавал себя. Это я любил тебя. — Он снова выпрямился, и его лицо приняло необычное выражение — жесткое, бесстрастное. — Итак, если ты хочешь меня, а я думаю, дело обстоит именно так, ты меня получишь. Вместе с кольцом, брачным свидетельством и обещанием провести вместе остаток жизни. — Чтобы заниматься любовью, не обязательно вступать в брак. — Правда? Софи обхватила руками колени. — Смейся надо мной. Меня это не трогает. Мне не стыдно признаться, что я хочу роскошного секса. Я его никогда не знала, но у меня был муж. — Это был роскошный муж? — Заткнись. Лон изучающе рассматривал ее. — По иронии судьбы, Софи, я много занимался сексом, в частности роскошным, но жены у меня никогда не было. Даже дрянной. И я хочу иметь жену. — Мистер Мастер, если не ошибаюсь? — фыркнула Софи, поднимаясь на ноги. Она знала, что взгляд Лона шарит по ее груди, бедрам, голым ногам, но уже не намеревалась строить из себя оскорбленную невинность. Ей приходилось быть с мужчиной. Она знала, как устроено человеческое тело. У нее есть кое-что. У него есть кое-что. Это данность. Она заставила себя пройти к тому месту, где сушилась на солнце ее одежда, настолько спокойно, насколько это было в ее силах. И попыталась одеться, как одевалась всегда, несмотря на то что руки немилосердно дрожали. Она застегнула молнию на темно-зеленых брюках и натянула майку. Надев ботинки и аккуратно зашнуровав их, она направилась к выходу из грота. Лон знал, что мысли ее в беспорядке. Знал, что она не может справиться с потоком чувства определенного рода. Или с напряжением определенного рода. Ты, Софи, не избавишься от него в этот раз, шепнула она про себя. Но она и не хотела избавляться от него. Он был ей нужен, но на ее условиях. Ей нужны простые, удобные отношения. Она взглянула на жесткое лицо Лона. Брак с этим человеком не отвечает ее представлениям о простоте или удобстве. — Что конкретно тебя пугает? Вопрос Лона буквально пронзил ее, проколол ее кожу. — Все. — Точно и понятно. Она щелкнула резинкой для волос. — Хорошо, одно я назову. Доверие. Я тебе не доверяю. Он шагнул к ней, и она почувствовала, как сужаются в щелки его глаза. Бицепсы заходили ходуном под его рубахой. — Я когда-нибудь подводил тебя? Не оправдал твоих ожиданий? Говори, когда я заслужил… — Ты не рассказал мне правду о Клайве. Лон застыл. Он стоял перед Софи — высокий, неподвижный, безмолвный. — Или правду о себе и спасательных операциях, которые ты проводишь со своими друзьями. Или о том, как вы с Клайвом были связаны с Федерико. Лон по-прежнему молчал. Софи засунула руки в карманы, силясь совладать с безумием, поднимавшимся в ней. — Ты скрыл от меня то, что мне необходимо знать. — И эта информация определит, что ты… чувствуешь ко мне? — Он резал ее каждым словом. Она вспыхнула от его сарказма. — Это твой способ разбираться в своих чувствах? Узнать про Клайва… и решить насчет Лона? — Нет. — Послушай, mu~neca, я и Клайв — разные люди. На случай, если тебе это неизвестно. — Я знаю. Лон бросил на Софи убийственный взгляд, и в его голубых глазах отразилась обида. — А по-моему, нет. — Он наклонился и поднял рюкзак. — Пора возвращаться. Гроза надвигается. — Ты уходишь от ответа всякий раз, как тебе не нравится то, что я говорю! — Вовсе нет. Просто мне не улыбается стоять и спорить с тобой, рискуя попасть в грозу. Однако они недалеко отошли от пещеры, когда черная туча над их головами разверзлась и теплый ливень киселем накрыл их. В таких условиях невозможно было карабкаться по крутому склону, поэтому Лон схватил Софи за руку и потащил к большому дереву, которое представляло собой пусть ненадежное, но все-таки укрытие. Дождь лупил по пальмовым листьям и по гладким листьям тропических кустов. Софи упрямо старалась стать в стороне от Лона. — Я не знала, что ты его настолько ненавидел, — сказала она и обхватила грудь руками, пытаясь справиться с болью и шоком, злостью и грустью. Лон обнял ее и привлек к себе, так что ей пришлось прислониться к нему. — У меня не было ненависти к Клайву. Он был мне все равно что брат. В свое время я был готов сделать для него все что угодно. — И все-таки ты злишься, когда тебе приходится говорить о нем. Софи била дрожь, но не от холода, а от еле сдерживаемых эмоций, вихрем бушевавших в ней. Лон вздохнул и легким движением погладил ее по спине. — Я не хочу обвинять его. Его нет с нами, он не может защитить себя. Но я признаю, мне пришлось нелегко, когда все закончилось так, как закончилось. Мне было горько оттого, что он тебя оставил одну, в тяжелом финансовом положении, от всего, что он сделал после того, как увел тебя у меня. — Лон, Клайв не уводил меня… — Он знал, что я собирался сделать тебе предложение. — Рука Лона замерла. — Я увидел хорошее кольцо, но мне захотелось узнать мнение Клайва. Он знал тебя, знал твои вкусы. Он согласился, что кольцо тебе понравится. Я его купил. Софи окаменела. Каждый ее мускул желал протестовать. — Но ведь мы с тобой никогда не флиртовали и только раз поцеловались. Лон пожал плечами. — Я не хотел тебя торопить. Ты заканчивала университет, и я рассчитывал дать тебе время. Я намеревался ухаживать за тобой как полагается. Софи уловила насмешку в его голосе. Он издевается над собой. Издевается над своими добрыми намерениями. Он предполагал ухаживать за ней, поступить как подобает джентльмену. А на деле оставил дверь открытой, и вошел Клайв. Софи закрыла глаза и спрятала лицо на груди Лона. — Ты, Софи, не знаешь, как я боролся с собой, узнав, что Клайв сделал тебе предложение, когда меня не было в стране. Я не мог поверить, что он так обошелся со мной. Не мог поверить… — Лон поджал губы. — Прошло много времени, прежде чем я его простил. Пальцы Софи вцепились в его рубаху. Она не сразу обрела голос: — Я понятия не имела. Лон издал резкий звук, обозначавший раздражение. — Я не собирался тебе говорить. — Он накрутил ее волосы на ладонь и слегка потянул. — Мне и сейчас говорить не следовало. Я плохо умею проигрывать. — Да не о проигрыше речь! Вопрос в том, возможен ли свободный разговор. Раз мы близкие друзья, если мы друг другу… верим… значит, мы должны говорить обо всем на свете открыто и честно. — (Совсем рядом с плечом Лона по ветке пробежала изумрудно-зеленая ящерица.) — Мы должны уметь говорить о Клайве. О нас. О жизни. Говорить правду. Уголок рта Лона приподнялся в горькой улыбке. Он погладил одну бровь Софи, как бы ощупывая кость. Софи шумно вздохнула: прикосновения Лона что-то с ней делают. Каждый раз. Каждое касание. Она не может не откликаться. Даже легчайшее прикосновение к брови рассыпало искры по всему ее телу. Ей захотелось прислониться к нему и разлиться по нему. Ей захотелось большего. Больше, и больше, и… — О Клайве. О нас. О жизни, — задумчиво повторил Лон; его палец опять прикоснулся к нежной коже под изогнутой бровью. — Правды много. — Но мы выдержим, да? Мы обязаны выдержать, — сказала Софи осипшим голосом. Голубые глаза Лона потеплели. Он чуть тряхнул головой и посмотрел на Софи. — Ты неправдоподобно красивая. Она не могла больше говорить. Ей оставалось только смотреть вверх, на Лона, и желать, желать, желать. Так было при их первой встрече на балу для учащихся Лэнгли и Элмсхерста. Клайв, в свойственной ему хозяйской манере, предложил Лону пригласить Софи на медленный танец, и Софи испугалась. Никогда прежде она не знала таких медленных танцев, как с Алонсо Хантсменом. Он не был похож на подростка. Он был сложен как взрослый мужчина. В тот вечер его руки обвивали ее талию, его ладони лежали на ее спине, она чувствовала каждый изгиб его бедер. Она ощущала его тепло, а он вел ее с непоколебимой уверенностью. В том спортивном зале, украшенном желто-синими бумажными вывесками и связками воздушных шаров, Софи чувствовала себя хрупкой, маленькой, изящной. Но то, что было тогда, так и осталось для Софи мечтой. Чем-то далеким, придуманным. Нереальным. Софи заметила, что гроза прекратилась. Капли дождя еще шуршали в листве, но солнце уже пробилось сквозь облака, и джунгли окутал пар. Птицы пронзительно кричали, снизу поднимался запах влажной плодородной земли. И опять Софи пронзила дрожь, когда прозвенел голос Лона: — Дождь кончился. Нам лучше вернуться. Уже почти стемнело, когда они добрались до лагеря. В сумерках Софи различила на реке небольшой катер. Два человека сидели на корточках вблизи их с Лоном импровизированной стоянки. Навес развалился, и пальмовые листья были разбросаны вокруг. Застигнутая врасплох, Софи захотела быть поближе к Лону. При их приближении двое мужчин поднялись. Оба были одеты очень просто: один — в шортах, футболке и красной бейсболке, второй — тоже в шортах и желтом дождевике. — Флип, — обратился Лон к человеку в красной бейсболке, — вы рано приехали. — Нужно вывозить вас отсюда, — спокойно отозвался Флип. — Становится весело. Лон не стал задавать вопросы. Он только перебросил рюкзак товарищу Флипа, взял Софи на руки, войдя в реку, усадил ее на корме катера и сказал: — Надень спасательный жилет. Она послушалась и заняла место в середине. Лон поместился рядом с ней. Он расслабился, почти что развалился на сиденье, но взгляд его оставался напряженным. Человек в желтом дождевике сел напротив Флипа. Эти двое не разговаривали между собой. Было видно, что они очень сосредоточенны. Происходит что-то серьезное, подумала Софи, и от сосредоточенности гостей у нее по коже побежали мурашки. Что случилось? Может быть, Федерико вычислил, где они прячутся? Или что-то еще? Катер медленно двинулся вверх по реке, удаляясь от водопада. Наступила ночь, и только лунный свет рассеивал темноту. Река была широкой и тихой. Единственным признаком присутствия цивилизации были береговые фонари, указывающие местонахождение старого летнего домика. Софи уже не могла выносить тягостное напряжение. Она склонилась к Лону и спросила вполголоса: — Что он имел в виду, когда сказал, что «становится весело»? Только не отмахивайся от меня. Мы договорились насчет правды. — Приехал Мигель Вальдес, босс Федерико. — У Федерико есть босс? Ее наивность могла бы вызвать улыбку, если бы опасность не была так велика. — Федерико не купит бутылку молока, не спросив разрешения у Мигеля Вальдеса. Флип знаком велел им умолкнуть. Катер приближался к массивному стальному мосту. Над их головами проносился поток горящих автомобильных фар, который издали можно было принять за светящуюся горизонтальную балку. А когда мост остался позади, их вновь поглотила тьма. Через несколько минут Флип завел катер в незаметную бухту. Мотор тихо гудел. Из-за самого толстого из деревьев, окружавших бухту, дважды сверкнул фонарь. — Все чисто, — сказал Флип и выключил мотор. Лон выбрался из катера и помог сойти Софи. Молчание мужчин и тишина леса действовали ей на нервы. Она взяла Лона за руку и крепко сжала ее, когда они стали подниматься по крутой каменной лестнице, ведущей к большому дому. — Где мы? — шепотом спросила Софи, когда они миновали железные ворота. — В безопасном месте. Софи, скосив глаза, бросила на Лона быстрый взгляд. — Это означает, что у меня будет отдельная спальня с запирающейся дверью? — Дом безопасен не в этом смысле. — Лон слабо улыбнулся. — Ты здесь защищена от врагов, а не от меня. Это был большой дом в индейском стиле, с высокими прокопченными потолками, начищенными полами желтого дерева. Повсюду лежали индейские национальные циновки. Софи была отведена отдельная комната, рядом с комнатой Лона. Эти две комнаты соединял проход. Софи подняла глаза на Лона. — Эта дверь запирается? — Нет. — Он ласково, но твердо посмотрел ей в глаза. — Тебя что-то не устраивает? — (Софи покачала головой.) — Вот и хорошо. Ужин готов. Давай поедим. Типичный аргентинский ужин, состоявший из жареного мяса с хрустящим соленым картофелем, уже ждал их. Запах был отменный, но Софи почти не могла есть под жгучим взглядом Лона, которым он провожал каждый кусок, который она клала в рот. Лон наблюдал за движением ее губ как за самым захватывающим спектаклем в мире. — Не заставляй меня уносить ужин в кухню, — попросила она. Она чувствовала, как бьется ее сердце, а по телу разливаются слабость и лень. — Я последую туда за тобой, вот и все. — Зачем? Он издал низкий, дразнящий смешок. — А ты как думаешь, зачем? Опять он принялся буквально гладить взглядом ее губы, а потом заглянул ей в глаза, в которых светилась откровенная, неприкрытая похоть. Его взгляд проникал в нее так глубоко, что она чувствовала почти физическое прикосновение, словно бы прикосновение руки, которая может добраться куда ей заблагорассудится. Он хочет ее. Он хочет ее сильнее, чем хотел ее кто бы то ни было. Он намерен любить ее всю, целиком, глазами, руками, губами, телом. Софи ощутила внутренний трепет. Щеки ее покраснели, грудь заныла, соски затвердели, в низу живота сделалось горячо и влажно. Он получит ее всю. Она с трудом сглотнула. — Ты говорил… — начала она высоким, слабым голосом, — ты говорил… — Я говорил… — поощрил ее Лон, улыбаясь, источая мужское удовлетворение. — Что мы подождем. Когда я соглашусь… когда мы… — …поженимся. — Улыбка Лона сделалась шире, удовлетворение в глазах — ярче. — Ну да, мы подождем. Он блефует, не иначе. — Я не хочу замуж. — Зря. Я припас для тебя сотню видов любви. — Ста разных поз не может быть. — А разве я говорил о позах? — Лон поднял бокал с вином. В свете лампы над головой хорошо была видна твердая и резкая линия его скулы. А затем он посмотрел на Софи взглядом, в котором горел потайной чувственный огонь. — По-моему, о позах я ничего не говорил, хотя многие из них должны тебе понравиться, а некоторые, я не сомневаюсь, ты никогда не пробовала. Воздух застрял у Софи в горле. Она смотрела на Лона словно в бреду. Голова у нее кружилась. Она была заинтригована в высочайшей степени. Перед ее мысленным взором мелькали изображения Лона и ее самой в разнообразных положениях. Он на ней сверху… Он снизу… Он сзади нее… Она медленно выдохнула, распаляясь. — Ты действительно ничего со мной не сделаешь, пока… — …ты не станешь моей. Софи поднесла трясущуюся руку к горлу и оттянула ворот майки: ей было трудно дышать. Ей нужен воздух. Лед. Хотя бы долгий, умопомрачительно холодный душ. — Это же безнадежно старомодно. — Она еще раз оттянула ворот. — А ты не старомодный. Лон допил красное вино и поднялся из-за стола. — Кто тебе сказал? — Это я говорю. Я знаю тебя. — Она посмотрела на него снизу вверх — и увидела, почувствовала его. Ей захотелось, чтобы каждая клеточка этого мощного тела (обнаженного) прижалась к ней. — Ты был готов взять меня на заднем сиденье «бентли» Уилкинсов в Буэнавентуре, а мне было только семнадцать лет! Взгляд Лона задержался на полной груди Софи; под ее майкой вырисовывались затвердевшие соски, которые, казалось, вот-вот прорвут ткань. — Даже тогда у тебя была роскошная грудь. В тот вечер я хотел всего лишь взять в рот твои соски. Софи с грохотом отодвинула от стола свой стул. Костяшки на ее сжатых кулаках побелели. — Очень милая история. Спокойной ночи, Алонсо. Она увидела холодный серебряный блеск в его глазах. Он полностью владел собой. — Спокойной ночи, Софи. Когда она шла по коридору, то чувствовала, что он провожает ее зловещей улыбкой победителя. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Не бывает снов более сексуальных, больше наполненных физическими ощущениями, чем те, что снились Софи в эту ночь. Она просыпалась едва ли не каждые полчаса, пылающая и несчастная, смотрела на часы и молилась о наступлении утра, которое исцелит ее от эротических видений. Но потом она закрывала глаза, и сны возвращались, и Лон в них был несказанно хорош, несказанно ярок. Его глаза горели, когда он знакомился с ее телом. Она чувствовала, как его твердое тело прижимается к ней, но стоило ей потянуться к нему, как он от нее ускользал. А когда она отталкивала его, он опять принимался ее целовать в плечи, в шею; тогда она поворачивалась к нему и отвечала. Ее влекло к его губам. Влекло к его глазам. Влекло к твердому телу и теплой, гладкой коже. Мерзавец. Софи резко проснулась. Ее пальцы сжимали край белой простыни, а кожу покрывала испарина. Она чувствовала себя измученной, выжатой как губка, все ее тело, от губ до коленей, трепетало и пульсировало, каждая клеточка жаждала прикосновения Лона. Жаждала освобождения. Он уничтожил ее. Уничтожил тем, что не взял ее. Она перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку. Но суть не в сексе. Это Софи называла это сексом. Это она придала проблеме физический характер в отчаянном усилии защитить свое сердце. Какая нелепость. Как нелепа она. Она вышла замуж за Клайва, чтобы быть уверенной в том, что Лон не сможет разбить ее сердце. Лон — это шторм эмоций. Клайв — это мир и надежность. Не злая ли это шутка судьбы? Клайв оказался ненадежным, их брак не принес мира, а Лон, как оказалось, непоколебим как скала. Лон — ее скала, ее опора. Так было всегда. Слезы подступили к глазам Софи. Она закусила губу, вцепилась в подушку и зажала ею уши, как будто этот жест мог ей помочь спрятаться навеки. Она испортила жизнь и себе, и ему. Нет, она не маленький трусливый страус. Она — трусливый ядовитый страус. Она отравила себя, Клайва, Лона. И вот Лон пришел к ней, давая ей второй шанс, а она все-таки не решается? Софи села на кровати, прижимая подушку к животу. Она любит Лона. Не было в ее жизни дня, когда бы она не любила Лона. Да, его необузданность немного пугала ее, но за прошедшие десять лет он отчасти научился справляться со своими порывами. Он по-прежнему страстный, но теперь он чаще смеется. Он шутит. Он стал куда терпеливее. Он куда меньше спорит. И она нужна ему. Ему нужна жизнь вместе с ней, а ей нужно все, чем он готов охотно поделиться: его сердце, его мысли, его тело, его судьба. Она тоже хочет разделить с ним его жизнь. Им будет хорошо вдвоем. Она может представить себя его женой: вот они гуляют, завтракают, шутят. Эта жизнь будет напоминать те каникулы в Колумбии, но теперь будет еще лучше, потому что они стали старше и умнее. Жизнь внесла коррективы в их фантазии. Но есть препятствия. Есть кое-что, чего Лон о ней не знает. Она умеет быть мотовкой. Универмаг «Хэрродс» навсегда останется ее городским раем. Она бывает импульсивной. Ее реакция на предложение Клайва была чисто рефлекторной; она объяснялась только известием о том, что Лон в очередной раз уехал из страны на три месяца. Ее стихия — разрушение. Она оформила бы развод с Клайвом, если бы он не умер. В этом браке не было любви. Вот как обстоят дела. Невеселая, зато правдивая картина. И она должна открыть Лону правду о себе. Он должен видеть, кто она и что. Если он сможет жить с ней, какая она есть, что ж, тогда она будет с ним. Тогда он станет ее мужем. Будет ее любить. Так, как любит его она. Софи потянулась за халатом. Нужно поговорить с Лоном не откладывая. Из соседнего номера доносился звук льющейся воды. Софи поплотнее запахнула халат, подумав, что ей придется вернуться в свою комнату. Но шум воды прекратился, и она замерла. Вперед, приказала она себе. Постучи. Она выполнила собственную команду. Лон, обнаженный до пояса и мокрый, открыл дверь. На его бедрах было белое полотенце. — Доброе утро, — сказал он, вытирая волосы другим полотенцем. Софи не могла не смотреть на его перекатывающиеся по всему телу мускулы. — Доброе утро. Лон перекинул через плечо полотенце, которым вытирал голову. Перед ним были глаза Софи, огромные и грустные. — Мне нужно с тобой поговорить, — сказала она. — Присядь. — Он указал на широкий край мраморной ванны. Софи села на черный мрамор и провела ладонями по бедрам. Открыла рот. Закрыла. Проглотила слюну и попыталась еще раз. Рот открылся. В глазах появились слезы. — Я — страус, — горько произнесла она. — Когда-то я убежала от тебя, точнее, от себя самой. Не потому, что мне было все равно. А потому, что я принимала все очень близко к сердцу. — Верхняя губа Софи задрожала, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не потерять самообладания. — Я любила тебя все время после нашего первого медленного танца. Но любить тебя — это все равно что любить греческого полубога. — Всего лишь полубога? — Ты не такой смертный, как все мы. По крайней мере, ты кажешься другим. — Суперменом? — Вроде того. Мне всегда казалось, что мне не место рядом с тобой. Я не могла вообразить, как буду жить с тобой. — Она опустила глаза, на полы халата. — Может быть, я и не пыталась вообразить. Лон почувствовал прилив невыразимой нежности. — Какой же частью этих сведений ты думала меня удивить? Софи сглотнула и засунула руки в карманы халата. — Я искренне верила, что смогу быть счастливой без тебя. Я искренне считала, что забуду тебя, когда стану женой Клайва. — Ее глаза горели, потому ее взгляд сосредоточился на поясе халата. — Но я не могла тебя забыть. Я не могла не думать о тебе. Я возненавидела себя за то, что не поступила так, как должна была поступить. — (Лон шагнул к ней, и она резко отодвинулась к раковине.) — Нет. Дай мне договорить. Грудь Лона горела. Она наказывает себя. Ну да, он хотел, чтобы она заплатила за ту боль, которую причинила ему; но этого он хотел когда-то. Это желание давно его оставило, оно перестало быть частью его. — Незачем тебе проходить через все это. Я знаю, Софи, что ты сожалеешь. Я знаю, ты не всегда бывала счастлива. Но я восхищался твоими усилиями придать вашему браку смысл. Я уважал тебя за то, что ты не сдавалась, не уходила. — Это не так. — Затравленным взглядом Софи смотрела на него; в зеркале отражалось бледное лицо призрака. — Это ужасно. Я хотела уйти. Настолько хотела, что не могла дальше терпеть. — Слезы уже капали, несмотря на самые отчаянные усилия Софи. — Лон, я подала на развод. Лон окаменел. — Что ты сделала? — Я подала на развод накануне того дня, когда Клайв умер. — Софи дрожала и не могла остановиться. — Об этом никто не знал… Кроме Клайва. Лон смотрел на нее целую вечность. Время как будто остановилось. Переменилось. Обрело свою жизнь. — Мы говорили об этом вечером, накануне его смерти, — продолжала Софи. — Он был в Сан-Паулу и позвонил мне из гостиницы. Он был расстроен, но не стал говорить, в чем дело. Мне так надоело, что он не разговаривает со мной, я так устала от его вечных настроений, секретов и… Софи прижала ладонь ко лбу, стараясь говорить спокойнее. — Я высказалась. Я сказала: «Клайв, с меня хватит. Я не могу дальше так жить». Лон отвернулся и прошелся по ванной комнате, глядя на голую стену. — Что сказал он? Софи уже плакала навзрыд. — Он сказал: «Ладно, дорогая. Как хочешь. Действуй так, как тебе нужно». Лон сжал кулак и стукнул по стене. И еще раз. За его спиной всхлипывала Софи. Это ад, ад, немыслимый ад. Теперь концы начинают сходиться с концами. Теперь появился какой-то смысл. И дело становится еще хуже, чем он представлял. Клайв видел, что ему предстоит, вот оно что. Он не мог рассчитывать на быструю развязку. Ни внезапной тьмы, ни сладкого блаженства. Софи все еще плакала. — Пожалуйста, прости меня. Прости. Клайв не может, так прости ты. Ее отчаянный голос пробился сквозь туман, окутавший мозг Лона. Он услышал, как стучат ее зубы, и обернулся. Она буквально раскалывалась на его глазах, уткнувшись в раковину. — Мне нечего прощать, — бросил Лон, и его голос гулким эхом отразился от стен, отделанных прохладным и гладким мрамором. — Мы все такие, какие мы есть и какими были всегда. Софи вскинула голову. — Что ты хочешь этим сказать? — Клайв был гомосексуалистом, — сухо ответил Лон. Он подошел к Софи и заглянул в ее распухшее лицо. По ее щекам катились слезы. — Гомосексуалистом? В животе Лона поднялась буря. Он сгорал изнутри. Он не хотел сделать больно Софи, не хотел оскорбить память Клайва, не хотел портить чудесные воспоминания, которые остались у них обоих от прошлых дней. Но Софи погрузилась в пучину раскаяния и горя, а этого Клайв не мог допустить. — Он любил тебя, Софи. — Лон умолк, терзаясь сомнениями: как много можно ей сказать?.. — И он нуждался в тебе. Ты была для него… ширмой. Ты давала ему то, что, как он считал, ему полагалось иметь. Софи затрясла головой. Она не могла поверить, не могла принять это известие. — Он ничего не говорил… ничего такого не делал… Он никогда не засматривался на мужчин. Лон сглотнул слюну. Это потому, что он был влюблен в меня . Но этого Лон не скажет Софи, и не из-за того, что она не поймет, как раз Софи поймет как никто другой. Но Клайв хранил эту тайну всю жизнь. Он никогда не шел на поводу у своих чувств и только на смертном одре признался, что любил Лона. И женился на Софи для того, чтобы Лон мог оставаться частью его жизни. Лон пообещал в ту ночь, что сохранит доброе имя Клайва ради его семьи и защитит его самого. Клайв умер трагической смертью. Он заслуживал любви, невзирая на его ошибки. Сейчас, когда Лон стоял возле Софи, он чувствовал, как прошлое и будущее ракетами мчатся на встречных курсах к столкновению. — Я очень долгое время был зол на Клайва. Я думал, что, умирая, он оставил тебя ни с чем. — Голос его сделался тише. — Теперь я вижу, что это не так. Он оставил тебя со мной. Софи подняла голову и посмотрела Лону в глаза. Сердце ее было ранено, мысли разлетелись. Она тонула в водовороте сомнений. — Он должен был мне сказать, — прошептала Софи. — Он должен был поговорить со мной. Я хотя бы поняла… — Он не мог. У него была своя гордость. Он — Уилкинс. Однажды он уговорил себя, что ему нужно стать мужем, семейным человеком, поэтому он не мог позволить себе причинить боль тебе, родителям… и… мне. Что-то в интонации, с которой Лон произнес последнее слово, вызвало у Софи покалывание во всем теле, и у нее перехватило дыхание. И… мне. Софи заглянула в глаза Лона. В них не было покоя, не было умиротворения. Нет, огонь сжигал его изнутри, огонь боли и гнева, не имевший ничего общего с их разговором, а всецело относившийся к жизни Клайва и к его смерти. Клайв любил Лона. Она тряхнула головой и открыла глаза. Ее Клайв… их Клайв прожил мучительную жизнь. Почему же она раньше этого не видела? — Ты давно знал, что он гомосексуалист? Лон помрачнел, его лицо исказила болезненная гримаса. — Я узнал незадолго до его смерти. Не произнеся ни слова, Софи вышла из ванной, вернулась в свою комнату и просмотрела имеющуюся у нее одежду. Она надела длинную льняную юбку и хлопчатобумажную блузку, после чего вышла на просторную веранду, выходящую на реку. Клайв. Ее муж… ее друг… поневоле вел тайную жизнь. Скользящая стеклянная дверь веранды открылась, закрылась, и Алонсо встал рядом с Софи. — Не надо тебе сюда выходить. Это опасно. Она быстро взглянула на него. — Им нужен ты, а не я. Лон помолчал, вглядываясь в ее лицо. — Ты в порядке? Хочешь поговорить? — Нет. — Это правда. Она не может сейчас говорить. Она приехала в Бразилию, чтобы узнать, в каком мире жил Клайв, но не на такую правду она рассчитывала. — Мне нужно время. — Хорошо. Но зайди в дом. Я тебе не позволю здесь оставаться. Остаток дня Софи провела в одиночестве. Она свернулась клубочком на кровати с книгой, которую ей дал техасец по имени Флип. Триллер в мягкой обложке популярного американского автора. Софи пыталась читать, но слезы все время стояли у нее в глазах. Неудивительно, что все они не были счастливы. Всему виной любовный треугольник, безрадостный любовный треугольник, не похожий ни на какой другой. Софи моргнула и смахнула очередную выкатившуюся слезу. Бедный Клайв. Сердце Софи разрывалось при мысли о том, в каком одиночестве ему приходилось нести свой тайный крест. Она любила его. Она не стала бы его женой, если бы он был ей безразличен, но в ее любви не было ничего романтического. Равно как и его чувства к ней никогда не были романтическими. Софи вздохнула и закрыла книгу, которую держала в руках. Какими же глупыми они были! Ничего удивительного, что она и Клайв сделали ложный шаг, решив стать мужем и женой. Клайв — тоже страус! Софи засмеялась — и тут же всхлипнула. Никто не поверил бы, вздумай она рассказать, как ей плохо, как отчаянно она хочет попросить прощения у Клайва — «Прости меня, я не была тебе хорошим другом», — и у Лона за то, что не использовала свой шанс, который ей тогда представился. Много лучшего заслуживал Лон. Софи поверила в улыбки Клайва, в славный приморский дом Уилкинсов, в их «бентли», конечно же, в самого графа, достойного, благородного и доброго человека. А вот в Лона не поверила так, как следовало бы. Не поверила, что Лон принесет ей уверенность и безопасность, в которых она так нуждалась. Какой дурой она тогда была. Неожиданно ладонь легла на ее руку. Она потянулась к этой ладони, зная, что это Лон пришел к ней, пришел за ней, зная, что он здесь ради нее. Она стиснула его руку, страшась отпустить его. Его пальцы сжались. — Сегодня был тяжелый день, — тихо сказал Лон. Комок в горле душил Софи. Глаза, в которых вроде бы уже не осталось слез, наполнились новыми слезами. — Очень. — Жаль, что его сегодня нет с нами. Будь он здесь, мы сыграли бы хорошую партию в карты и сказали бы ему все, что должны были сказать, пока он был жив. Сказали бы ему все, что ему нужно было услышать. — Например? Все еще держа Софи за руку, Лон присел рядом с ней на край кровати. — Что мы всегда будем его любить, какой бы ни была его ориентация, что мы всегда будем его друзьями. Софи смотрела вниз, на руки, на переплетенные пальцы. — Останься на ночь со мной. Никакого секса. Никаких поцелуев. Просто побудь со мной. — Я буду рад. Когда Софи заснула, руки Лона обвивали ее. Два или три раза она просыпалась и протягивала руку назад, чтобы убедиться, что Лон с ней, что он никуда не делся. Он был с ней. Тогда она придвигалась к нему ближе и, почувствовав его, опять закрывала глаза. Это Господь подарил ей Алонсо. Софи не знала, что делала бы без него. Не только на этой неделе. В целой жизни. Утром Софи проснулась и обнаружила, что во сне уткнулась в грудь Лона лицом, а его рука уютно обнимала ее талию. Открыв глаза, она встретила устремленный на нее взгляд Лона. — Привет. — Ты хорошо спала? — Да. Только сны какие-то нелепые. Софи слегка потянулась. Рука Лона легла на нижнюю часть ее живота, и глубинное тепло наполнило ее. — Что тебе снилось? — Мы. Все мы. Клайв, ты, я. — Софи повернулась так, чтобы видеть Лона. — Вчерашний день был такой нереальный. Все, что ты мне рассказал… через что мы прошли… Если бы мы были настоящими друзьями, то выдержали бы, ведь правда? — Нет. — Лон поцеловал Софи в макушку. — Но мы — настоящие друзья. Клайв был нам настоящим другом. Софи вздохнула. — Так вот о чем ты думал, когда говорил на прошлой неделе, что Клайв был сложным человеком. — Она прикрыла глаза, снова задумавшись о прошлом. — И Луиза… Наверное, незачем ей говорить. Как ты думаешь? — Не нужно. — Лон помолчал. — Ей пришлось через многое пройти. Возможно, она не поймет. — Все-таки надо ей позвонить. Я чувствую себя виноватой из-за того, что оставила ее накануне праздника. — Опять комок в горле. — Жаль, что ей пришлось пережить одинокие дни. Ни семьи, ни внуков, только она, дом, титул. Лон заправил ей за ухо длинную прядку волос. — Позвони ей, когда мы будем в Аргентине. Пригласи ее на Новый год. Я могу прислать за ней самолет. — Мы останемся в Аргентине? — На какое-то время. — Лон всмотрелся в лицо Софи. — Я подумал, что тебе было бы хорошо позагорать и отдохнуть. У меня есть дом в Мар-дель-Плата, на побережье. Если ты не возражаешь, мы поедем туда. Проведем там медовый месяц. — (Софи села в постели и посмотрела на Лона.) — Или тебе бы хотелось провести медовый месяц где-нибудь еще? — не отступал Лон. — Ты уже дважды произнес эти слова. — А ты не пропустила их мимо ушей. Софи попыталась придумать достойный ответ. Итак, он делает ей предложение? — Один раз мне не очень удалась роль жены. Почему ты так хочешь на мне жениться? Лон хрипло кашлянул, тоже сел и крепко поцеловал Софи. — Я люблю тебя. Так выходи за меня замуж. Сегодня. — Сегодня? Как? Где? — Здесь. — Лон подмигнул ей. — У нас есть священник, которому не терпится вернуться домой. — Здесь есть священник? Алонсо исполняет клятву бойскаута: всегда быть готовым. — Когда Флип с ребятами перебрасывали сюда все необходимое, я попросил их прихватить священника. Он ничего не имел против того, чтобы провести здесь пару дней: я пообещал выстроить новое здание приходского управления. Но завтра сочельник, и ему нужно быть в Посадасе, чтобы руководить подготовкой к рождественским службам. Софи вдруг ощутила себя на «американской горке» [8] . — Мы женимся сегодня? — Сегодня. К вечеру. — Лон неожиданно улыбнулся, как мальчишка, которому на Рождество подарили ярко-красный велосипед, о котором он мечтал. — Тогда отец Перес вовремя улетит домой. 8 «Американская горка» — аттракцион, участники которого преодолевают на большой скорости крутые спуски. Глядя на Лона, Софи видела, что перед ней самый уверенный человек, самый несгибаемый оптимист из всех, кого она когда-либо встречала. И это ей начинало нравиться. — Твой священник случайно не захватил для меня свадебное платье? — У отца Переса мало опыта, связанного с дамской одеждой. Впрочем, подходящее платье прилетит вместе с церковной обслугой. Похоже, Лон успел продумать все. Чуть позже Софи и Лон позавтракали в столовой, после чего Лон удалился для беседы с Флипом и Турком, а Софи попыталась дочитать данную ей Флипом книгу, но внимание ее постоянно рассеивалось. Она поймала себя на том, что невольно крутит головой. Свадьба. Она выходит замуж. Сегодня. И будет женой Лона. Невероятно. Во второй половине дня она долго лежала в ванне с успокаивающим действием пены с имбирным запахом. Однако ее сердце билось как сумасшедшее. Она то и дело приподнималась и смотрела на себя в зеркало. Она выходит замуж. За Лона. Остался всего час. Она снова погрузилась в воду. Через час она выходит замуж! Вытершись, Софи нанесла на влажную кожу имбирный лосьон и надела изящное белоснежное, отделанное кружевами платье, которое приобрел для нее Алонсо. Она изо всех сил старалась не думать о том, что ее ждет. Не думать о том, что может произойти… через два часа. Священник оказался стареньким и очень милым. Он был иезуитом, продолжателем дела тех его братьев по ордену, что приехали в Бразилию и Аргентину из Испании и Португалии два столетия назад. Отеческими поцелуями он приветствовал Лона и Софи. Затем все трое сели рядом на скамью. Церемония началась с проповеди на тему брака. Подробно изложив свои воззрения на брак как особое проявление благодати Господней, священник поинтересовался, не осталось ли у новобрачных вопросов. Лон и Софи отрицательно покачали головами. Отец Перес улыбнулся. — Тогда мы приступаем к обряду. Обряд не занял и пятнадцати минут — меньше, чем трактат о смысле брака. Затем друг Лона Флип, шафер, поднялся со скамьи и занял место рядом с женихом, а домоправительница-аргентинка встала рядом с Софи как подружка невесты. Отец Перес излил на новобрачных слова благословения. От обилия света и от жары у Софи закружилась голова и внезапно возникло чрезвычайно странное, сильнейшее чувство присутствия Клайва. Столь же внезапно это чувство исчезло, а ему на смену пришло ощущение всепоглощающего умиротворения. В глазах у Софи щипало, но она не шакала. Она только моргнула, и Лон тут же погладил ее по щеке. И она увидела в его глазах глубочайшее счастье… и слезы. Или он тоже ощутил, что Клайв был с ними? Наконец отец Перес произнес заключительные слова: — Ныне объявляю вас мужем и женой. Сморгнув слезу, Софи подняла голову, и Лон накрыл ее губы в жгучем поцелуе. Он любит ее. Неожиданно она взяла его лицо в свои руки и запечатлела на его устах поцелуй. — Я люблю тебя, — добавила Софи. — Я знаю. И всегда знал. Софи захотелось немедленно исчезнуть вместе с Алонсо, но прежде необходимо было оформить документы. Как ни странно, эта часть обряда с Клайвом не запомнилась Софи: она не помнила, как они заполняли и подписывали брачное свидетельство. Сейчас же Флип записал свое имя в качестве свидетеля; после него расписалась домоправительница. И вот священник показывает ей, где она должна поставить свою подпись. Софи взяла розовую перьевую ручку и стала читать текст свидетельства, составленный на испанском языке. Супруга: София Элизабет Джонсон. Супруг: Алонсо Тино Гальван. Гальван? Как это так? Они уже обсуждали этот вопрос. Лон сказал тогда, что это старая родовая фамилия. И вот она стоит в брачном свидетельстве. — Нет, — тихо ахнула она. В ней поднимался гнев. Она уронила ручку и еще сколько-то времени просто смотрела в текст свидетельства, а потом рывком встала из-за стола. Они условились говорить правду. Они условились говорить только правду. И все-таки он не до конца честен с ней. И все-таки он что-то от нее скрывает. Да прекратится ли это когда-нибудь? Лон уже бросился к ней. — Что случилось? Софи попятилась. Ее пальцы теребили кружевной подол. Ярость овладела ею, у нее кружилась голова. — Кто ты, черт тебя побери? ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Лон бросил взгляд на Флипа и священника, и те незаметно исчезли. Лон закрыл за ними дверь. — Тебе известно, кто я такой, — сказал он, вновь приближаясь к Софи. Но она больше не станет глотать ложь. Он может действовать спокойно и разумно, но как, скажите на милость, может он полагать, что никакого вопроса нет? — Я знаю Алонсо Хантсмена, — возразила Софи, чувствуя себя абсолютно беззащитной в этом белом кружевном платье. — Но я никогда не встречала никакого Алонсо Тино Гальвана, чьей женой, согласно этому документу, я являюсь. — Софи… — Оставь свой покровительственный тон. Сколько я тебя знаю, ты всегда был Алонсо Хантсменом. — Хантсмен — девичья фамилия моей матери. Она не может быть моей официальной фамилией. — Тогда почему ты под ней живешь? И в школе ты числился как Хантсмен. — Моя мать хотела уберечь меня от неприятностей. Она беспокоилась о том, как ко мне отнесутся люди, если станет известно, что я — сын Тино. Мой отец с ней согласился. Поэтому я рос как Хантсмен. — А что написано у тебя в свидетельстве о рождении? — Гальван. Ну естественно. Софи стиснула пальцы. — Я спрашивала тебя про Гальвана там, в джунглях, и ты сказал, что это старая родовая фамилия. И не сказал, что это твоя фамилия! — Этой фамилией я никогда реально не пользовался. — Однако священник ее знает. И Федерико Альваре знает… — Я сделал фамилию Гальван одним из своих псевдонимов. Софи трясло от гнева в буквальном смысле слова. Ей даже не приходило на ум, что еще сказать. Ей знакома фамилия Гальван. Гальваны в Аргентине знамениты не меньше, чем Кеннеди в Соединенных Штатах. Гальваны знатны. Богаты. Могущественны. — Мы дружили много лет, и ты ни словом не упомянул о Гальванах. Ты никогда не говорил со мной о своей семье. А теперь оказывается, что Тино Гальван — твой отец! Ты не думаешь, что тебе следовало сказать мне об этом обстоятельстве? — Оно мне не представлялось значительным. Это не более чем фамилия. Но это не просто фамилия. Это семья. Его семья. — Ты встречался с кем-нибудь из них? — Я впервые познакомился с братьями и сестрами года два назад. Жену покойного отца я никогда не видел. — Она жива? — Вторая жена — да. Софи вернулась к столу и уставилась на имя Лона. Алонсо Тино Гальван. Не просто Гальван, а Алонсо Тино Гальван. Его назвали в честь покойного графа Тино Гальвана. — Какие они, твои братья и сестры? — Хорошие, умные, работящие люди. Софи вновь уселась на стул, с которого недавно так резко вскочила. — Не испорченные богачи, о каких пишут в газетах? — Нет. У них есть средства, но они отнюдь не испорченные. Они пережили много неприятностей и несчастий. Кстати, одно из несчастий и свело меня с первой из моих единокровных сестер. Я тогда работал здесь, в Латинской Америке. — Лон присел за столик напротив Софи. — Мне стало известно, что кто-то продает младенца из семьи Гальван. Черный рынок — не моя специализация, но имя Гальван привлекло мое внимание, так что я решил присмотреться. — И что? — Выставленный на продажу ребенок в самом деле оказался из Гальванов. Правда, уже не младенец, просто маленький мальчик. Дело длилось год (и это был необыкновенно тяжелый год), но в конце концов пропавший сын вернулся к Анабелле и Лусио. — Анабелла долго его не видела? — С самого его рождения. — Лицо Алонсо приняло суровое выражение, и он тряхнул головой. — Пять лет ребенок скитался: из приемной семьи — в приют, оттуда — в другую приемную семью. Воспитатели опасались усыновлять его из-за того, что он — Гальван. — Его губы искривились. — Имя, внушающее страх. — Ты его не боишься. Лон пожал плечами, взял в руки свидетельство и внимательно прочитал значащиеся в нем имена. — Моя мать глубоко любила моего отца. Страстно любила. Я знаю, он нас тоже любил. Для меня он организовал попечительский фонд. Позаботился о том, чтобы мать не оказалась на мели после его смерти. Он никоим образом не был безупречным человеком, но для меня он — отец. Я обязан быть верным ему — не ради него, но ради матери. — Бойд обо всем этом знает? Наверное, в эту секунду лицо Лона могло показаться высеченным из камня. Ни единый мускул на нем не дрогнул, глаза не моргнули. — Бойд знает, что никогда не станет мне отцом, но он знает также, что нужен маме. Она была в отчаянии, когда Тино умер. Если бы не Бойд, ее бы уже не было с нами. — Это как у нас: если бы не ты, меня бы не было на свете, — откликнулась Софи и взяла ручку. — Но ты меня любишь. — Наконец-то голос Лона опять стал ласковым и нежным. — Глубоко. Страстно. Софи наклонилась над столиком, взяла лист гербовой бумаги из рук Лона и поцеловала мужа. — Глубоко, — тихо повторила она. — Страстно. Алонсо Тино Гальван. И это правда, думала Софи полчаса спустя, расхаживая по комнате с бутылкой охлажденного шампанского. Она любит его глубоко и страстно, однако никогда в жизни ей еще не приходилось так нервничать. Это не так, как у девушек, продолжала она безмолвный монолог. У тебя были сексуальные отношения. Ты знаешь механизм. Но, боже, насколько это все не то, стоит подумать про Лона. Дверь спальни открылась, и на пороге появился Лон. На нем были длинные пижамные брюки, которые почти не прикрывали бедра, и расстегнутый халат, открывавший перед Софи широкую грудь, блестевшую при бледном свете спальни. — Я еще не одета, — проговорила Софи в забавном смущении. — Наверное, я должна переодеться? — Нет. — Было нечто необычайное в его взгляде, в его голосе. Он смотрел на Софи так, словно она была последней женщиной, оставшейся на земле. — Ты не открыла шампанское? — Я ждала тебя. — Спасибо. Лон подошел к ней, взял у нее бутылку и легко открыл. Пробка вылетела с громким хлопком. С легкой улыбкой наблюдая за шипучим вином, Лон достал из встроенного бара высокий бокал, наполнил его и протянул Софи. — Пей. Софи сделала глоток и вернула бокал Лону. Он с удовольствием выпил, обвил талию Софи рукой, прижал ее к груди, склонил голову и поцеловал — медленно, настолько медленно, что кости ее начали таять, ноги растворились и она вплыла в него. — Потанцуй со мной, — шепнул он одним уголком рта. — Музыки нет. Лон очень нежно поцеловал ее в ямку под ухом. — Что ты, есть. Закрой глаза, и услышишь. — Он притянул Софи еще ближе, провел ладонями по ее спине, словно вылепливая талию, бедра, ягодицы. — Слушай же. И шея Софи ощутила, как поцелуй следует за поцелуем. Она слушала. Вначале она услышала только яростную барабанную дробь своего сердца, отдающуюся стуком крови в ушах. Но Лон не отпускал ее, щека припала к его груди, и она услышала глубокое и ровное биение его сердца. Это был ритм сильный и настойчивый. Как сам Лон. Софи выдохнула и расслабилась. Когда Лон сделал вдох, она вдохнула вместе с ним, желая даже дышать в унисон, поймать его ровный ритм. Прильнув ухом к сердцу Лона, Софи танцевала с ним медленный танец, похожий на тот, первый, из эпохи Элмсхерста. Софи в спортивном зале. Ей снова четырнадцать лет. Она скромная, неопытная, она мучительно возбуждена. А его тело прикасается к ней… А грудь припадает к груди… А бедро скользит между ее ног… А пальцы нащупали ямочку на спине… И она уже перестает владеть собой. Нет, она улыбается ему в плечо. Она собой уже не владеет. Она с радостью вручила всю власть над собой ему. — Что хочешь делать? — спросил Лон. — Это тебе решать. — Я-то знаю, что мне нужно, но мы сделаем так, как ты хочешь. — А если я не хочу?.. Лон расправил плечи. — Будем танцевать. Или пить шампанское. Или ничего не делать. — А если я хочу?.. — сипло прошептала Софи. — Тогда — да. — Знаешь, это может обернуться потерянным временем. — Чем-чем? — Потерянным временем. Мышцы его плоского живота напряглись. — Я пошутил. Не надо было… — Ты же не знаешь. Ты не занимался сексом со мной. Лон вскинул голову, посмотрел на Софи сверху. Его голубые глаза горели. — Ты всегда это называешь сексом? — Это вообще так называется. — Софи ощутила неловкость. — С незнакомым человеком — да. Но мы с тобой не чужие. Почему бы не назвать это актом любви? Или любовным актом? — Это никогда… не было похоже… на любовь. — Софи дотронулась языком до верхней губы. Слишком сухо во рту. — Брак. — А-а. Теперь понятно, почему ты против брака. — Я не против брака. Я против лжи. Я против неравенства. Я против того, что мужчина уходит и делает все, что ему вздумается, а женщина должна сидеть дома и выполнять то, что ей велено… Алонсо заставил ее замолчать, впившись в нее губами. Он целовал ее, пока у нее не закружилась голова. Губы ее задрожали, все тело налилось жаром и электрической энергией. Лишь после долгой паузы Лон поднял голову. — Со мной у тебя такого не будет, — мягко пообещал он. — Теперь я повторяю: чего ты хочешь? Их взгляды скрестились. Софи тяжело, отрывисто дышала, пульс все убыстрялся. Она тонула, ее с большой скоростью засасывал омут ярко-голубых глаз. — Тебя, — наконец шепнула она. — Ты имеешь в виду определенную сторону? — Нет. Я хочу… всего. Лон не позволил ей раздеться. Он хотел прежде целовать ее в этом белом свадебном платье. Он присел на край кровати и усадил Софи к себе на колено. Его длинные руки доставали до ее щиколоток. Оттуда его пальцы медленно двинулись вверх, вдоль икр, миновали колени и принялись гладить кожу внутренней стороны бедер. Софи задрожала, когда его ладони сошлись в том месте, где было тепло, небывало тепло, где он был желанным гостем. — Наваждение, — прошептала она, избавляясь от кружевных трусиков. Лон негромко засмеялся, уткнувшись в ее плечо, и прочертил губами теплый шелковистый контур ее тела. — Лон… — Это не наваждение. Он погрузил палец в ее тело, туда, где было еще теплее, где было влажно, и исследовал ее. — Лон. — Мы еще не подъезжаем. — Целуй меня, — проговорила она отчаянным шепотом и вцепилась в его пояс. — Дай мне любовь. Сейчас. — Развяжи мне пояс. Она ослабила узел на поясе. Он приподнялся, и шелковые брюки соскользнули с его бедер. Она отдалась его рукам, соприкосновению голых ног. Когда он снова сел, она скользнула на его колено. Ей никогда не доводилось занимать позицию сверху, но ею двигало любопытство, интерес ко всему, что касалось Лона, и она не протестовала, когда он усадил ее на себя. И Софи издала стон, когда он начал наполнять ее. Он чувствовал ее отклик, лаская ее бедра, изгиб спины. — Все хорошо, — приговаривал он. — Просто твоему телу нужно время. Поверь мне. — Я верю. — Тогда целуй меня. Она наклонилась к нему. Его большое тело всегда представлялось ей сильным, крепким, полным энергии. Так оно и есть, он силен и полон энергии, но взять ее не торопится. Спешка не в его характере. Он удивительно осторожен… сдержан… Но он поднимает ее, направляет вверх и вниз. А Софи стремится к плотному, близкому контакту… — Пожалуйста, давай снимем теперь это платье, — прошептала она ему в рот. — Безусловно. Лон приподнял ее, развернул, расстегнул молнию на спине и стянул белые кружева с ее плеч. Платье скользнуло по бедрам и упало на пол. Лон положил Софи на кровать и без конца целовал ее, наполняя ее собой и выходя из нее, словно время остановилось и на свете не было никого, кроме двоих. И с каждым медленным, глубоким проникновением жар усиливался, пламя покрывало пламя. Для Софи пламя означало энергию. Оно вспыхивало внутри, билось в ней, разжигало ее, закаляло Лона, делало его, проникающего внутрь, массивнее и тверже. А он все рос, и тело Софи поглощало его, электризуясь, наслаждаясь, удерживая его, стремясь и будучи не в силах задержать удовольствие на столько времени, на сколько ей было необходимо. Это чудесно. Это сумасшествие. Тело превратилось в реку чувств, нервов, эмоций, мыслей. Голова наполнилась картинами минувшей ночи, звуками водопада, шумом теплого дождя и неумолчной перекличкой птиц. Софи молилась о том, чтобы Лон остался с ней навсегда. Она изгибалась под ним, обвивала руками его шею. Ей не хватало его. Она хочет его целиком. Она хочет, чтобы он был в ней как можно глубже. — Еще, — прошептала она. Ее тело изогнулось, подалось вверх, трепеща. Никогда прежде чувство так не переполняло ее. Но это, подумала она, только вершина айсберга. — Ты улыбаешься. Лон поцеловал ее, раздвинул ее губы, пощекотал языком изнутри ее щеку, и она опять задрожала под ним. — Мне хорошо. — Ты не ожидала, да? Софи нравилось, что Лон подтрунивает над ней, несмотря на все происходящее. И вот он отодвинулся, после чего опять медленно вошел в нее. Софи приближалась к той точке, откуда нет возврата, и на какой-то миг ее охватил страх: так нельзя, нельзя допустить, нельзя… А потом она увидела его, почувствовала его, сообразила, что это же Лон, он движется, его строгое лицо сосредоточено, его ресницы черны и густы, они резко выделяются на фоне выдающихся скул. Она не видела другого столь прекрасного и чувственного мужчины. Добравшись до его губ, она поцеловала его, глубоко и страстно, впивая его жар. Она все поднималась и поднималась на кровати. И вот она уже освобождается от собственного тела, а внутри у нее продолжается бешеная скачка, сотрясающая ее до основания. Но не только ее. Тело Алонсо живет в ней своей жизнью, и их обоих встречает такое удовольствие, какого она никогда не знала, не могла представить, что оно существует. До этой минуты. А потом Софи, удовлетворенная, сонная и теплая, свернулась калачиком возле Лона. — Ты знаешь, что делаешь, — прошептала она. Она все еще не могла восстановить дыхание. В бессильном теле не действовал ни один мускул. Омертвели все нервные окончания. Лон поднял голову. Взял в руки ее лицо, поцеловал. — Только с тобой, carida. А еще позже, уже в полусне, Софи почувствовала, как Лон потянулся к ней, и она совершила самый естественный на свете поступок: устремилась в его объятия. Снова наступил сеанс любви, а потом она, устроившись на его груди, ласкала его теплую кожу. — Скажи мне, каким образом Клайв связался с Федерико и с этим типом, Вальдесом? Пальцы Лона ласково перебирали волосы Софи. — Всему виной деньги. Как ты знаешь, Клайв испытывал финансовые затруднения. Он плохо играл на бирже. Тогда он испугался и залез в банковский счет Луизы. — Почему Луиза ничего не знала? — Клайв нашел другой способ управиться с долгами. — Федерико, — прошептала Софи. Лон кивнул. — Клайв понятия не имел, во что впутался. — А когда он понял? Лон нервно пожал плечами. — Наверное, в самом конце. В самом конце. Жуткие, безнадежные слова. В конце… И нет ни надежды, ни выхода, ни мирного завершения. Только конец. Противоположность началу. Оптимизму нет места. Софи содрогнулась. — Кто ему сказал? — все так же шепотом спросила она и тут же почувствовала, как Лон застыл. — Я. Перед мысленным взором Софи встали картины той ночи. Страшные, жестокие картины. Она не понимала, как Лон сумел все это выдержать. — И ты тогда же узнал о его чувствах к тебе? — Да. Больше он ничего не сказал, и Софи поняла, что не скажет. В ту ночь в Сан-Паулу он тоже прошел через ад. Не только физический, но и эмоциональный, мысленный, душевный. Мысли о потере Клайва будут преследовать Алонсо всю оставшуюся жизнь. От этого кошмара ему не избавиться, и он не станет его обсуждать. Софи дотронулась до его щеки. — Я люблю тебя. Я виновата в том, что поняла это так поздно. — Лучше поздно, чем никогда, — ответил Лон и теснее прижал к себе Софи. Наутро Софи проснулась одна. Шторы были задернуты, но кондиционер глухо гудел. Софи подумала, что за окном, должно быть, уже жарко. Она зевнула и потянулась. Приняв душ, Софи завернулась в шелковый халат Лона, все еще лежавший около кровати, завязала пояс и направилась в кухню, чтобы отнести себе в комнату чашку чая. Из столовой доносились голоса. Говорил Флип: — Вы уверены насчет вертолета? Если мы им воспользуемся, то выдадим себя. — Это самый быстрый способ вывезти ее отсюда, — коротко ответил Лон. — Ну да, и при этом самый быстрый способ получить снаряд, — возразил Флип. Софи, ошеломленная, вжалась в стену. Выходит, они говорят о ней. Они намерены отправить ее прочь, а Лон останется. — Меня снаряд не дожидается, — возразил Лон. — Это для Вальдеса слишком просто. Он засмеялся, но от его смеха у Софи по спине поползли мурашки. Настроение у Лона невеселое. Он холоден. Невозмутим. Исполнен решимости. Заговорил третий участник совещания, австралиец: — Приятель, мы не можем просто так оставить тебя здесь. Если тебе охота пойти на ужин крокодилам, добро пожаловать в Квинсленд [9] . — У меня нет выбора. — В голосе Лона Софи слышала признание обреченности. — Отцу Пересу нужно скоро вылетать. Я обещал ему, что он успеет к предрождественской мессе. Вы оба полетите на вертолете с Софи… — Я тебя здесь одного не оставлю, — прервал его Флип. — Ты нанял меня для работы. Я обязан эту работу закончить. Мы разделимся. С Софи полетит Турок. 9 Квинсленд — штат на северо-востоке Австралии. — Это можно, — согласился Турок. — Я доставлю ее к твоим родным в Буэнос-Айресе. Со мной ей ничто не будет угрожать. Задвигались стулья: мужчины вставали из-за стола. — Вертолет вылетает через двадцать минут, — напомнил товарищам Лон. — Я пошел за Софи. Далеко идти ему не пришлось. Едва выйдя из столовой, он ее обнаружил. Она даже не успела дойти до своей комнаты. Он ухватил ее за предплечье, развернул и прижал к стене. — Смотри на меня. Ты думаешь, мне легко? — спросил он тихо. — Или ты думаешь, мне нравится все, что происходит? — Ты можешь уехать. — Софи стиснула кулаки. — Ты не обязан здесь оставаться. Ты не должен этого делать. — Должен. Это моя работа. — Это не твоя работа. У тебя есть изумрудные копи, ты работаешь на экспорт… — Софи, мы долго, очень долго охотились за Вальдесом. И вот он здесь. — В голосе Лона появилась кремниевая твердость. — И ему нужен я. Если я не останусь и не разберусь с этим делом, мне предстоит прятаться и трястись всю жизнь. Я не хочу прятаться. Не хочу волноваться за тех, кого люблю. Вспомни, как Вальдес добрался до меня на этот раз. Софи сглотнула. Инструментом послужила она. — Почему Вальдес так хочет добраться до тебя? Лон смахнул слезинку с ее ресницы. — Я убил его брата. Всхлипнув, Софи снова подняла голову. — Расскажи мне. Ответом ей был долгий взгляд Лона. Он явно колебался. Потом вздохнул. — В ту ночь я был в Сан-Паулу. В ту ночь, когда умер Клайв. Софи закусила нижнюю губу с такой силой, что выступила кровь. В глубине зала появился Флип и сделал знак Лону. Софи сразу увидела Флипа, но Лон не пошевелился. Как и она. — Что произошло в ту ночь? — спросила она. — Тайные агенты из отдела по борьбе с наркотиками объявили войну кокаиновой империи Вальдеса. Им устроили ловушку. Вальдес расправился с ними очень жестоко и очень медленно. Не желая иметь свидетелей, он избавился и от Клайва. — Откуда тебе это известно? — Я был одним из тех агентов. — Лон прикрыл глаза, и боль отразилась на его лице. — Благодаря какому-то чуду я не погиб. Но я был свидетелем того кошмара. И я единственный оставшийся в живых человек, который в состоянии призвать Вальдеса к ответу и добиться судебного приговора. — Так почему он не добрался до тебя раньше? Напор исчез из голоса Софи. Она устала. Она утомлена и напугана. Лон намерен остаться. — Я настоящий профессионал. Лон старался быть веселым, сохранять непринужденные манеры, но Софи не смогла ответить ему улыбкой. Она только стояла и смотрела на него, всматривалась в него. Сколько же все-таки в нем мужественности. Как ревниво он ее оберегает. И таким он был всегда. И не ей менять его. Ей остается одно: любить его. И молиться о том, чтобы он вернулся к ней целым и невредимым. Она приподнялась на цыпочки, поцеловала его, положила руки ему на грудь и слегка оттолкнула. — Удачи тебе. — Надень какие-нибудь джинсы. Нам нужно спешить. Софи достала из платяного шкафа джинсы и голубовато-лиловую кофточку. В отношении обуви выбор у нее был небогатый, и она натянула ботинки. Когда она выходила из спальни, Лон взял ее за руку. — Все будет хорошо. Софи печально посмотрела на него. — Не будет, если ты не вернешься домой, ко мне. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Не выпуская руки Софи, Лон провел ее по дому, и они вышли на улицу. Однако к реке они возвращаться не стали, а двинулись в противоположном направлении, к задворкам усадьбы. Джунгли словно давили на них со всех сторон, и за ними было непросто разглядеть устрашающий железный забор, окружавший имение по периметру. Они приблизились к гаражу из бетона и стали, скрывавшемуся среди пальм и стволов бамбука. Софи успела заметить, что крыша гаража, тоже стальная, выкрашена в зеленый цвет. Маскировка, подумала она, и у нее засосало под ложечкой. Она внезапно осознала, что все происходящее по-настоящему реально, и вытерла влажные ладони о ткань черных джинсов. Она действительно уезжает. Алонсо действительно остается. Лон взъерошил ее волосы и заглянул в лицо. — Софи, я бывал и в худших переделках. При дневном свете его голубые глаза казались еще более пронзительными. Софи дотронулась до бледного шрама на его щеке. — Откуда это у тебя? Губы Лона изогнулись, глаза вспыхнули. — Это у меня с той ночи, когда я положил брата Вальдеса. Софи недоверчиво смотрела на него. — Да какую же жизнь ты вел? Он поднес ее пальцы к своим губам. — Нелегкую, но зато я получил немыслимую награду. — Он улыбнулся, и будто ветер сдул налет грусти с его небесных глаз. — Моя награда — ты. И знай, я не соглашусь тебя потерять после всего, через что мы прошли. Двери гаража раздвинулись, и громадная стальная крыша раскрылась. Все строение словно распустилось, как цветок. Глаза Софи расширились, когда перед ней предстал вертолет. Лон подвел ее к дверце кабины. Лопасти винта уже вращались. — Когда я тебя увижу? — умоляюще простонала Софи. Он помог ей подняться в кабину. — В Буэнос-Айресе. Турок проверил, плотно ли закрыты дверцы, а Софи подалась к Лону и прокричала, стараясь перекрыть невыносимый шум: — Не где, а когда? — Верь в меня. Лон отступил назад, и вертолет взмыл вертикально вверх. — Я верю, — прошептала Софи и прильнула к стеклу, чтобы бросить на Лона последний взгляд. Но вертолет стремительно набирал высоту. Земля была уже далеко внизу. Алонсо исчез; Софи могла видеть только зеленое море. Зеленая стальная крыша затворилась. Турок дотронулся до ее руки. — Пристегнитесь, — распорядился он. Место Софи оказалось напротив места отца Переса. Пожилой священник наклонился к ней и погладил ее по руке. — Необходимо верить, — произнес он. Софи кивнула, и в глазах показались слезы. Верить. Именно этим словом простился с ней Лон. Вертолет начинал снижаться. Еще раз. Полтора часа назад отец Перес высадился в Посадасе, к югу от водопада, после чего вертолет немедленно стал подниматься в воздух и полетел к побережью, в сторону Буэнос-Айреса. Теперь же он быстро снижался. Нос машины опустился, и взгляду Софи открылась панорама огромного, многоязыкого города. Вертолет совершил посадку на площадке в центре мегаполиса. Турок тут же вылез из кабины и заговорил с человеком, дожидавшимся снаружи. Человек этот был одет во все черное: черная рубашка, широкие черные брюки, ремень и ботинки. Все это, а также скрещенные на груди руки и темные очки делали его похожим на самого дьявола. Наконец Турок вернулся к вертолету и открыл дверцу. — Выходите, дорогая. Все хорошо. Софи глубоко вздохнула, сдувая челку со лба. Ей вовсе не было хорошо. Она устала, обессилела, испытывала ужас. Многовато приключений выпало на ее долю. Слишком много драматизма, слишком много тревог, слишком много нервов. Именно такой жизни Софи всегда стремилась избежать. Драматизм, нервное напряжение — все это было неотъемлемой частью существования ее родителей. И она не хотела ничего подобного для себя. Турок озабоченно посмотрел на нее. — Вы хотите, чтобы я остался с вами? В этом не было смысла. Турок нужнее в другом месте. Лучше бы он вернулся в Игуасу и оказал Флипу и Алонсо столь необходимую им помощь. Собрав все свое мужество, Софи приблизилась к высокому неулыбчивому человеку, одетому в черное. — Здравствуйте, — неловко произнесла она и прижала к бокам вспотевшие ладони. — Меня зовут Софи. Он протянул ей руку. — Ласаро Эррера. — Его верхнюю губу тронула кривая, холодная улыбка. — Один из единокровных братьев Алонсо. Софи со страхом пожала протянутую руку. Алонсо высок, но Ласаро еще выше. И суровее. — Один из? — Внезапно голос изменил Софи. Ласаро пожал плечами и снял черные очки. В его темных глазах заиграла улыбка. — У нас семья что надо. В это можно было поверить, видя перед собой ее представителя. — И все… похожи на вас? Ласаро негромко рассмеялся, и его острые черты разгладились. Он вдруг показался Софи молодым и очень похожим на Алонсо. — Ну, нет, я — добрый малый. Софи удивленно ахнула. Ласаро опять рассмеялся и водрузил очки на место. — Точнее говоря, я потому здесь, что я тот человек, с которым никому не хочется связываться. — Судя по всему, подобная репутация его не беспокоила. — Я отвезу вас в дом Данте. Вся семья собралась на Рождество и с нетерпением ждет возможности познакомиться с вами. Особенно Анабелла. Софи вспомнила это имя. — Алонсо нашел ее ребенка. — Именно так. На улице их ожидал черный лимузин. Ласаро распахнул перед Софи заднюю дверцу и сам уселся рядом. Двадцать минут спустя автомобиль остановился у дверей высокого роскошного дома в Реколете, одном из самых старинных и богатых кварталов Буэнос-Айреса. Солнце заливало светом кремовые стены. Аккуратно подстриженные деревья у крыльца были украшены белыми и золотыми гирляндами. Ласаро не стал дожидаться, пока водитель выйдет из машины: он сам открыл перед Софи дверцу и подал руку. Они не успели миновать узорчатые железные ворота, а все обитатели дома уже высыпали наружу: одна девушка, множество мальчиков, две очень яркие блондинки, еще одна женщина и несколько мужчин за их спинами. Софи невольно сделала шаг назад и толкнула Ласаро. Он поддержал ее и шепнул ей на ухо: — Когда я их в первый раз увидел, у меня было такое же ощущение. Но за обеденным столом Софи убедилась, что перед ней добрые, приветливые люди. Как и говорил Лон. Их радушие было искренним, не показным, женщины оказались умными, веселыми и терпеливыми по отношению к царившим в комнате мужчинам. Когда обед закончился, детям было позволено выйти из-за стола. Анабелла обратилась к Софи: — В такой день их невозможно удержать на месте. Сами понимаете, сочельник. Они совершенно посходили с ума. — Она с улыбкой посмотрела на двух мальчиков, носившихся по коридору, и указала на того, который был повыше: — Это Томас. А маленького зовут Тулио. Ему уже почти пять. Трудно поверить, что я уже третье Рождество встречаю как мать. Как все может перемениться за какие-нибудь два года! Зои, прижимавшая к груди спеленатого младенца, подалась вперед: — Расскажите нам про свадьбу. Дейзи улыбнулась. — Может быть, вы еще не знаете, что Зои у нас романтик. — Она кивнула на мужчин, горячо о чем-то споривших на другом конце стола. — Ну, ей и положено. Она влюблена в Ласаро. Анабелла присоединилась к общему смеху. — Сразу видно, что Дейзи старшая сестра, — воскликнула она. — У Дейзи обо всем свое мнение. Впрочем, обычно она бывает права. Служанка объявила, что кофе и десерт поданы на террасу, и Дейзи пригласила всех следовать за ней. И тут Софи, какое-то мгновение назад наслаждавшаяся беседой, почувствовала, что слезы подступили к глазам. Все собрались здесь. Все едят и пьют, смеются и разговаривают. А вот Алонсо сейчас в Игуасу, и одному Богу ведомо, чем он занят. Она поспешно вернулась с террасы в дом и поспешно вытерла глаза. Она знает одно: возможно, Алонсо уже ранен. Или… мертв. Ее мрачные мысли прервал низкий мужской голос: — Он умный человек. И очень проницательный. Софи, моргая, вскинула голову. Подошедший к ней человек был высоким и черноволосым, как все прочие, но отличался от других горбинкой на носу и резко выдающимися скулами. Кроме того, его длинные волосы были забраны в косичку. Гаучо [10] , подумала она. Это за него вышла замуж Анабелла. 10 Гаучо — уругвайские и аргентинские пастухи и скотоводы европейского происхождения, активные участники борьбы за независимость испанских колоний в Южной Америке и гражданских войн. — Вы Лусио? Он кивнул. Его темные глаза с грустью смотрели на Софи. — Это вашего малыша нашел Алонсо, — произнесла она. — Он был не таким уж малышом, когда Алонсо разыскал его. Ему было пять лет. — Глаза Лусио сузились, и Софи поняла, что он борется с воспоминаниями о прошлом, о похищенных у него годах. Потом его лицо прояснилось. — Алонсо нашел его. Это было чудо, когда он вернулся домой. — Ваш сын вернулся к вам. — К нам вернулись два сына. — Лусио заулыбался. — В своем последнем приюте Томас подружился с маленьким мальчиком. Когда он отправился домой, Тулио поехал с ним. Так что понятно: в глазах Томаса Алонсо — супергерой. Дядя Алонсо подарил Томасу маму и папу, и он же подарил Тулио семью. — Супергерой? — тихо повторила Софи. — Глупое слово, но вы же знаете, что такое дети. Софи ощутила прилив нежности и гордости. — Ничуть это слово не глупое. Я всегда, когда смеялась над Алонсо, называла его суперменом. — Она закусила губу, так как перед ее глазами встал тот самый первый танец в Лэнгли. — Я знаю его практически всю жизнь и до сих пор считаю его Суперменом. — Значит, вы знаете, что можете положиться на него. Софи проглотила ком в горле. — Я только хочу, чтобы он был здесь. Сегодня… — она сглотнула еще раз, стараясь побороть изнеможение и слезы, — Рождество. — Почти, — мягко уточнил Лусио. — У вас еще день впереди. Она молчала, стараясь скрыть страх, сохранить самообладание. Ночь Софи провела в комнате для гостей. Рождественским утром она проснулась от радостных детских криков. Все еще никаких вестей, думала она, наблюдая, как дети разворачивают ярко-красные и зеленые свертки с подарками и разбрасывают повсюду обрывки бумаги. Что ж, дети счастливы, а для этого и существует Рождество. Но вот Томас, красивый зеленоглазый мальчик с прекрасной оливковой кожей, оторвался от компьютерной игры и спросил: — А когда приедет дядя Алонсо? Все взрослые умолкли. Первой опомнилась Анабелла. Она весело ответила: — Уже скоро, Томас. Твой дядя в Рождество нас не забывает. — Затем она повернулась к Софи и улыбнулась. Эта яркая, уверенная улыбка так напомнила Софи Алонсо, что у нее защипало в глазах. — Алонсо из Гальванов. Праздник подходил к концу. В одиннадцатом часу дети наконец отправились спать. Ближе к полуночи взрослые сели в гостиной с бокалами вина. Все они говорили без умолку, и больше всех — Данте и Ласаро. Они склонили темные головы, погрузившись в серьезный разговор. Когда часы в холле пробили час, Софи вздрогнула. Еще через полчаса она отставила на столик полный бокал с вином. Она знала, что в Аргентине принято засиживаться до глубокой ночи, но она измучена. Опустошена эмоционально. Рождество миновало и не принесло ей известий о Лоне. Надо лечь в постель. Надо немного поспать. В такие часы сон — лучше всего. Однако, выйдя в холл, Софи не стала подниматься к себе. Вместо этого она открыла входную дверь и выскользнула наружу. На крыльце ее встретила теплая ночь. Медленно спустившись с крыльца, Софи впервые заметила, что дом от улицы отделяют украшенные золотом чугунные ворота. Что она будет делать, если Алонсо не вернется? Куда отправится? Где будет жить? Но она не хочет так думать. Лон обязательно вернется. Лон сказал, что вернется ради нее. Дверь за ее спиной отворилась. В желтом прямоугольнике света показался Данте. — Хотите, я составлю вам компанию? — предложил он. Данте, старший в семье, был самым красивым. Красотой и он, и Анабелла могли бы поспорить с кинозвездами, но в Данте Софи привлекали его ум и человечность. Как и остальные Гальваны, он горд, и его сила почти осязаема. Как и цельность натуры. Как и у ее Алонсо. Как ни странно, думала Софи, Гальваны оказались совсем не такими, какими она их представляла. Возможно, в деловом мире они агрессивны, не зря пользуются репутацией безжалостных дельцов, но важнее всего для них семья. Только семья. Для этого поколения Гальванов на первом месте женщины и los ni~nos [11] . Данте спустился с крыльца. — Я поговорил с Дейзи, и мы решили устроить прием по случаю вашей с Алонсо свадьбы, когда он приедет. Было бы неправильно принимать вас в семью и не отпраздновать это событие. 11 Los ni~nos — дети ( исп .). — Спасибо вам. — Софи благодарно улыбнулась. — А еще за то спасибо, что вы сказали «когда Алонсо вернется», а не «если». Золотистые глаза Данте излучали тепло. Доброту. — У меня нет никаких сомнений в том, что он скоро будет здесь. Софи почувствовала, что по ее спине пробежала дрожь, вызванная любопытством и возбуждением. — Никаких? — Ни малейших. Вдалеке показался белый свет фар, выхвативший из власти ночи участок улицы. Данте вновь поднялся на крыльцо. — Смотрите в оба. Вы еще видите Рождество. Затаив дыхание, Софи следила за приближающейся машиной. Она надеялась, молилась. А если это Алонсо? Если он вернулся к ней? Если все окончательно, бесповоротно хорошо? Но вот машина замедлила ход, развернулась посреди улицы и стала удаляться. Софи закусила губу. Глупо лелеять надежду. Глупо рассчитывать, что Алонсо вдруг возникнет из ниоткуда. Однако, после того как появилась эта машина, после того как Данте поговорил с ней так уверенно, так убежденно, словно знал что-то, чего не знала она, надежда, пусть и слабая, пробудилась в ней. Она подумала, возможно, только на миг, но подумала… — Софи. Тихий шепот в ночи. Софи замерла, по ее коже побежали мурашки. Она вгляделась в темную улицу. Из тени выступила человеческая фигура. Высокий, темный, невероятно импозантный мужчина. Ее мужчина. Когда она добежала до ворот, то не сразу сумела их открыть, так сильно тряслись ее руки. — Что ты здесь делаешь? — закричала она. — Как ты здесь оказался? Почему эти ворота не открываются? — А ты нетерпелива, как я погляжу, — поддразнил ее Алонсо, нащупал задвижку и открыл ворота. А в следующую секунду он заключил Софи в объятия и крепко прижал к себе. — С Рождеством тебя, mu~neca. Входная дверь открылась, и Гальваны выбежали из дома. Лусио спустился с крыльца первым, и его ручищи стиснули Алонсо в медвежьих объятиях. Софи смахнула слезу, когда Лусио приподнял Алонсо. Никакое приветствие не могло быть более искренним и сердечным. А когда братья и сестры обступили Алонсо, поздравляя его с возвращением домой, Софи поняла, что он в самом деле один из них. Настоящий Гальван. Всех их объединяет не только имя. Их роднит пыл, дух… гордость. Как и накануне, в доме поднялся переполох. Шум разбудил детей, и вот Томас и Тулио уже захватили дядю в такие же мощные и жаркие объятия, какими его только что приветствовал их отец. У Софи зачесались глаза. Именно это она всю жизнь хотела обрести. Семью. Братьев. Сестер. Любовь. Анабелла обняла Софи за талию и увлекла ее в кухню вслед за остальными. — Так что там было? — спрашивал Лусио, а Анабелла тем временем накрывала для Алонсо рождественский ужин. Данте подошел ближе. — Была стычка? — А Вальдес? — добавил Ласаро и уселся за стол напротив Алонсо. — С ним что? Он арестован? Или бежал? У Софи кружилась голова. Мужчины галдели не меньше детей и выпытывали у Алонсо подробности. Что происходило в Игуасу? Что случилось с помощником Вальдеса, Федерико Альваре? Сколько бойцов было у Вальдеса? Софи присела за массивный кухонный стол рядом с мужем, другие Гальваны обступили их. Лон рассказывал о стычке с Вальдесом. — Собственно, боя не было, — заключил он. — Дело в том, что МИ-6, британская секретная служба, объединила свои усилия с ЦРУ и элитными силами Бразилии и Аргентины. Когда все прибыли на место, безопасный дом, в котором мы с Софи остановились, был полностью окружен. — Он тряхнул головой, припоминая. — У Вальдеса и его людей не было шансов. — Так Вальдес в тюрьме? — настойчиво спросил Ласаро. — Он не захотел быть арестованным и в последнюю минуту направил пистолет на себя. — Тут взгляд Алонсо упал на детей, и он увидел, что они, затаив дыхание, внимают каждой страшной подробности. Он заставил себя смягчить тон рассказа. — Вальдес понес существенные потери. Альваре умер на месте, как и Вальдес, но это было его решение, не наше. Многие наши ребята невредимы. — Наши? — переспросила Софи. Она не была уверена, что правильно расслышала. О ком это он? — Это департамент Лона. МИ-6, — ответила Анабелла. Софи прищурилась и в замешательстве поглядела на мужа. — Департамент Лона? Восьмилетний Томас энергично закивал. — Дядя Алонсо — шпион. Он служит Ее Величеству. В Англии, — добавил он с гордостью. Дети кивали, хором повторяя «в Англии таким тоном, словно это самая экзотическая страна на свете. Лон — шпион? Секретная служба? МИ-6? Должно быть, они насмотрелись фильмов про Джеймса Бонда. Софи перевела взгляд на Лона, не зная, смеяться ей или плакать. — Ты — шпион? — Был офицером МИ-6. Ушел со службы года два назад. Да, два года. — Он встретил взгляд Софи, и его голубые глаза заворожили ее. — Я получил тяжелый удар. — Очень тяжелый? — Я потерял лучшего друга. Внезапно Софи поняла, увидела картину, фрагменты которой до сих пор не складывались в единое целое. Почему Лон оказался в ту памятную ночь в Сан-Паулу, откуда он так много знал о жизни Клайва, хотя они не общались много лет. Почему Лон сумел сделать то, что сумел, и откуда у него так много… интересных… связей. Она вложила руку в руку Лона, прильнула к нему и прошептала: — По-моему, нам с тобой нужно побыть наедине, дорогой. Наверху Лон закрыл дверь спальни, а Софи остановилась посреди комнаты напротив него. Она покачала головой. Лицо Лона напряглось. — Извини, что я тебе не сказал. Я не мог, пока был жив Вальдес… Она не дала ему договорить. — Я понимаю. — Софи подошла ближе и положила руки ему на грудь. — Ты не хотел сообщать мне что-то такое, что могло бы сделать мне больно. — Тебе лучше было не знать, во всяком случае то, какой опасности я постоянно себя подвергал. Софи затаила дыхание и заглянула Лону в глаза. — Ты действительно в отставке? — Я ушел окончательно. Сейчас я всего лишь скучный владелец изумрудных копей. Софи почувствовала, что с ее души свалился чудовищный груз. Она так переживала, так боялась за него. Но у Лона все хорошо. У них все будет хорошо. — Это ужасно скучно. — Она вздохнула и провела пальцами по его груди. — Надо полагать, ты захочешь засыпать меня камнями. — Камнями? Она услышала в голосе Лона хрипловатую насмешливую нотку. — Ну да, камнями. — Она прижалась губами к его губам. — А если хочешь, можешь заполнить меня собой. — Какой именно частью? Софи понимала, о какой части тела он подумал, какая часть его тела особенно интересуется этим… обменом мнениями, но она не хотела секса. Она стремилась к любви. Творить любовь. — Мне нужен ты весь. — Она еще раз поцеловала его, раздвинула его губы и дала почувствовать волшебный вкус своего языка. — Вот, если не возражаешь. Он не возражал, и они занялись любовью с упоением, доходящим до отчаяния. В Игуасу он был очень осторожен. Их любовь была медленной и нежной. Сегодня же Лону было мало ее. Софи знала, что Лон старается забыть о том, что произошло с Вальдесом, о том, какой оборот могли бы принять события, если бы в дело не вступили люди из МИ-6, ЦРУ и местных служб. Ее радовал его грубый голод. Он брал ее без стеснения, трогал ее, целовал, впитывал вкус ее тела, и все происходящее между ними казалось очень правильным. Наконец она приняла его мужскую сущность. Наконец он принял ее стойкость. А когда он вошел в нее, его твердое тело, неумолимое в своей требовательности, принесло ей свободу. Нет больше границ, думала она, нет необходимости прятаться. А потом Софи в постели свернулась калачиком, прижавшись к Лону; ее рука нашла себе место на его груди. — Хотя мне пришлось встречать Рождество без тебя, — сонно пробормотала она, — я все-таки рада, что провела его с твоими родными. Лон медленно поцеловал ее и задержал губами ее мягкую нижнюю губу. — Тебе, кажется, нравятся большие семьи? — Мм… Мы избавили бы себя от многих неприятностей, если бы ты вытащил своих Гальванов на свет божий десять лет назад. Грудь Лона затряслась от смеха. — И этого хватило бы, чтобы тебя завоевать? Несколько сестер и братьев? — Это, безусловно, помогло бы. — Софи смотрела на Лона с озорной улыбкой. — Они все замечательные. Каждый. Но моим любимым, кажется, стал злодей, Ласаро. — Извини меня. Подумай как следует. Софи хихикнула и потерлась о Лона бедром, за что немедленно получила твердую награду. — Ты мой любимый, — шепнула она и поцеловала его в щеку, затем в губы, наслаждаясь запахом его тела, ощущением его твердых мускулов и шершавой кожи. — Ты крутой супергерой. Тебе это известно, Алонсо Гальван? Он поцеловал Софи в спину, и поцелуй получился удивительно нежным для такого сильного мужчины. — Я об этом слышал. Наверное, это в генах.