Мы разостлали на пороге солому. Педро понюхал свежую солому и даже отведал ее, но в конюшню не пошел.

Мы сняли повязку с глаз Педро и закидали порог землей. Педро понюхал землю и недовольно захрапел. Как видно, наша земля тоже ему не понравилась. Ну что ж, придется заводить его в конюшню задом, как вчера — в вагон.

Однако и эта хитрость не помогла. Педро стал ученым. Он вильнул крупом и, вместо того чтобы идти в дверь, уперся в стену. Мое терпение лопнуло.

Мы обвязали задние ноги Педро веревкой. Женщины ухватились за веревку и встали по бокам Педро. Войдя в конюшню, я поманил упрямого жеребчика ломтем хлеба.

— Ну-ка, ну-ка!

Педро ступил в конюшню правой ногой. Протягивая приманку, я сделал шаг назад. Педро был разочарован. Он хотел вернуться во двор, но женщины крепко держали его. Позади — путы, впереди — хлеб. В конце концов прожорливость взяла верх. Педро ступил в конюшню и левой ногой. Мне вспомнился боевой клич шильдбюргеров [3] , которые втаскивали быка на старинную стену, чтобы он съел выросшие на ней травинки и очистил ее:

— Тяните, тяните, он уже лижет!

Женщины дружно потянули за веревки. Раз — и Педро очутился в конюшне. Расправившись с хлебом, он жадно набросился на приготовленный корм.

Можно ли сердиться на Педро за строптивость? Разве иной раз и люди не упираются, боясь новых условий жизни, как лошадь — новой конюшни? Разве и у нас не приходится кое-кого уговаривать или мягко подталкивать в спину на пути к счастью?

Лето перевернуло еще одну свою солнечную страницу. В саду покачивались на ветвях пузатые яблоки. В зелени на опушке леса краснели ягоды барбариса. Над долиной аист учил летать своих едва оперившихся малышей. Нам было весело. Где бы мы ни встретились — в доме, во дворе или за работой в саду, — мы улыбались друг другу. Эта улыбка означала: а у нас в конюшне есть лошадка!

Криста тихонько стучится ко мне в дверь. Мои мысли взъерошились, как наседка, которой помешали высиживать птенцов. Я лихорадочно начинаю рыться в листах рукописи. Криста стучится еще раз:

— Папа, Педро фыркает.

— Фыркает? Значит, ему что-то не нравится.

— Минна хочет полакомиться его кормом.

С минуту я пишу спокойно, потом стучится жена:

— Отец, Педро ржет.

— Ржет? Наверно, тоскует по дому.

— Я уже вылечила его от тоски куском хлеба.

Этот день был подарком позднего лета. Хотя мне все время мешали, я хорошо поработал дома и на усадьбе. В сумерках спускался к нам вечер. Из розеток красной капусты выглядывали тугие кочны в каплях росы, покрытые нежным сизым налетом, какой бывает на спелых сливах. За наш труд сад дарит нам не только плоды. Он дарит нам и красоту.

Мы вычистили садовые инструменты. В живой изгороди из вишен стрекотали кузнечики.

«Педро, Педро, Педро!» — звали они.

— Отец, Педро еще не спит!

— Ну и пусть не спит.

— Он тихонечко ржет, настораживает уши и глядит в окно на закат.

Пока вечерний свет не угас, мы тайком друг от друга ходили к конюшне проведать Педро. У каждого выискивался предлог. Каждый старался скрыть свою страсть от других. Мне вздумалось проверить, закрыта ли садовая калитка. У конюшни я столкнулся с женой. Криста отправилась посмотреть, все ли куры на месте. Мы с матерью уже поджидали ее у конюшни.

Взошла яркая луна. Педро положил морду на подоконник. От его дыхания оконное стекло запотело. Старые лошади иногда спят стоя. Педро вовсе не стар. Почему же он не ложится? Неужели еще не чувствует себя дома?

Перед сном я вышел взглянуть на вечернее небо: «Какая будет погода?»

Под окном конюшни я снова столкнулся с женой. Головы Педро больше не было видно. Мы прислушались. Из конюшни доносилось тихое похрапывание. В ветвях вишен шелестел ночной ветер. Стало быть, Педро все же почувствовал нашу любовь и примирился со своим новым жильем.

В глубине сада, где широкие листья тыкв распластались по траве, словно разложенное для просушки зеленое белье, есть маленькая лужайка, нечто вроде выгона. Обычно там гуляла наша коза Минна.

Козы похожи на избалованных дамочек. Они едят, вытянув губы трубочкой, не чавкают, и все же слышно, как они смакуют каждую былинку. Здесь колючку ухватят, там — листочек; здесь — вкусненького, там — еще повкусней. Наевшись, они начинают скучать и встречают вас громким блеянием. Все обязаны выслушивать этих нудных аристократок; разговаривая, они жеманятся и надменно воздевают к небу свои серые козьи глаза. Если у вас две такие дамочки, тогда еще полбеды. Они целиком заняты друг другом и никому не досаждают своим блеянием.

Теперь товарищем нашей Минны должен стать Педро. Быть может, он поразит ее своей красотой и заставит умолкнуть? Отвести Педро на выгон взялась Криста. Вдруг с вишневой изгороди слетела стайка воробьев. Педро испугался шума их крыльев, фыркнул и стал на задние ноги, или «на дыбы», как обычно говорят лошадники. Криста испугалась, но не выпустила поводьев. Тут Педро показал, что умеет пользоваться передними ногами, как кулаками. Конское копыто тверже боксерской перчатки. Криста полетела на землю. Где же тут дружба? Она выпустила повод, лошадка удрала.